Вэл дотронулась указательным пальцем до длинной царапины на шее, шикнула от боли и убрала руку. И откуда только? Она не помнила.

Укол стыда коснулся загрубевшего сердца.

«Хватит. Ну же».

Она наклонила голову, внимательно наблюдая за своим двойником, смотрящим на нее с прищуром с поверхности зеркала.

Симпатичная мордашка. Так ведь назвал ее тот говнюк?

Вэл провела пальцем линию по подбородку, смотря собственному отражению в холодные голубые глаза.

Она не видела себя красивой. Она даже симпатичной себя не считала, но как можно было не верить словам одного из самых редкостных ублюдков из всех, встреченных ею за последнее время?

История с Зеном не закончена, и Вэл это прекрасно понимала. Она слишком хорошо знала животную натуру жителей этого города, чтобы верить в то, что Зен простит ей маленькую вольность — перешагнуть через себя и просить защиты у вожака было сумасбродством, но Вэл не видела иного шанса остаться относительно невредимой.

Раза сделал ей больно, показательно унизил ее, но она, тихо презирая себя, больше не придавала этому особого значения.

Все познавалось в сравнении, и не было никакого желания пробовать в своей жизни еще одного мужчину.

Она осклабилась, отводя взгляд от зеркала.

Позволить трахать себя кому-либо еще, кроме Раза, — сама мысль об этом была невыносима. Как невыносима и мысль о том, что она вообще смеет думать о Раза.

Мужчина, которого она любила, исчез, оставив вместо себя идеальный в своей звериной силе образ, и Вэл совершенно не знала, как относиться к этому.

Она хорошо помнила тот момент, когда решение оставить город зверолюдей созрело в голове. Достаточно было всего одной фразы Раза, чтобы Вэл мгновенно отбросила все чувства к нему и пошла вслед своему сердцу и проклятущему чувству справедливости.

Он умрет, Вэл, как только вернется, и ты ничего не сможешь с этим сделать.

И разве после произошедшего имело значение — спали они с волком или нет? Нет, не имело.

Ее вновь обвиняли в предательстве, только в этот раз не обошлось банальным воровством и недоказанной изменой с очередным конюхом. Все обстояло куда хуже — поступок задел личное.

Вэл понимала чувства Раза. Его Вторая предпочла ему предателя, желая увести за собой светловолосого волка и вернуться в свой мир.

Оставить своего Первого во имя жизни того, кто хотел его смерти, — значило унизить Раза в глазах города. Зефф не преувеличивал, когда говорил, что Раза пришлось несладко.

Но как бы сильно его ни задел поступок Вэл, был ли он настолько серьезен, что стоило убивать за это невинного мальчишку?

Лицо Никса всплыло перед глазами, Вэл сморгнула, поморщившись. Она не могла думать о нем. Ни единой секунды. Ни доли мгновения, не рискуя лишиться разума, погрузившись в вязкую топь собственной вины.

Значит, Дэни была права — разговора с Раза не избежать.

И она совершенно не знала, что скажет, смотря в черные глаза.

Серый клубок эмоций сжался где-то под солнечным сплетением. Вэл подняла руку, прикрыла веки и потерла переносицу.

Глубокий вздох выровнял дыхание, сбившееся от раздирающих душу противоречий. Она открыла глаза и опустила голову, с безразличием отмечая шрамы и другие отметины, украшающие тело.

Безобразный белый бугристый шрам на левом плече от стрелы разбойника. Тонкий, кривой, пересекающий запястье след от укуса вампира. Нитка зажившего пореза от охотничьего ножа Шейна.

Вэл вскинула подбородок, смотря своему отражению в глаза. Длинные волосы мокрой волной лежали вдоль лица, спускаясь на грудь.

В последнюю их, такую запоминающуюся встречу Раза запустил руку ей в волосы, до боли хватая за длинные пряди.

Вэл прищурилась, наблюдая, как редкая на ее лице кривая улыбка скользит по губам.



Вэл задрала голову, с непонятным чувством разглядывая здание городской ратуши со стрельчатыми окнами: два этажа из серого, мшистого от времени камня и башня без такого привычного для нее колокола и высокого шпиля.

Круглые часы на башне дернули стрелкой, перескакивая на следующую цифру.

Городская площадь, раскинувшаяся у подножия ратуши, была полна спешащего по своим делам народа. Стайка радостно щебетавших девушек с корзинками в руках пробежала мимо Вэл, слишком занятая веселыми девчачьими разговорами, чтобы замечать ее.

Вынырнувшее из-за ратуши солнце ослепило. Вэл сощурилась, рукой закрываясь от пронизывающих город ярких лучей.

Холодок пробежал по телу.

Интересно, трех недель достаточно для того, чтобы умерить пыл наместника?

Вэл не желала идти на поклон к Раза, но непрестанные разговоры об этом всех вокруг уже стали казаться неотъемлемой частью ее существования.


Дэни в своей мягкой и вежливой манере напоминала клеща, который кусает незаметно, но въедливо. Каждый день она напоминала Вэл о необходимости разговора с Раза, о том, что это будет правильным — если она придет к нему первой, не дожидаясь решения, которое ей бы не понравилось.

Зефф, заглядывая домой к Дэни едва ли не каждый вечер, весело похлопывая Вэл по плечам, так и норовил упомянуть имя вожака, как бы между прочим интересуясь, не виделись ли они.

Рам и Кену, навещавшие ее пару раз, с деланым интересом рассказывали ей о прекрасных интерьерах городской ратуши, чем вызывали у нее неприкрытое раздражение.

И даже Кара, смурной, молчаливый, однажды зашел к Дэни справиться о состоянии «глупой ослицы» и, не смотря на нее, торопливо пробурчал что-то про то, что ситуация затягивается и скоро всем станет из-за этого плохо.

Вэл не стала уточнять, кому это «всем» и что значит это самое «плохо».

Выбора не оставалось.

Она совершенно не знала, о чем ей разговаривать с Раза, да и желания такого у нее не было. Боялась сорваться, не сдержаться, высказав все то, что кипело внутри и рвало душу.

И это совершенно не пугало бы ее, если бы не одно обстоятельство — Раза был прав. Вэл больше не хотела умирать.

Желание смерти вспыхнуло угольком и погасло, сменившись новым, всепоглощающим чувством.

Все, чего она желала, — это увидеть глубокие синие глаза волка. Она, находящаяся под негласным домашним арестом, медленно сходила с ума от невысказанных эмоций, от настырного, точившего душу желания дотронуться до светлых, блестящих на солнце волос. Она хотела почувствовать мягкость и шелковистость длинных прядей, хотела пропустить сквозь пальцы волосы волка, мечтала прижаться лицом к его затылку и вдохнуть знакомый аромат.

Она должна была убедиться, что он жив.

Вэл хотела взглянуть в его лицо смело, открыто и, если потребуется, сотню, тысячу раз подряд произнести слово «прости».

И пусть волк оттолкнул бы ее, окинув уничижительным взглядом, — она была готова и к этому — она бы попробовала снова и пробовала до тех пор, пока Шейн не позволил бы ей находиться рядом.

Не было слов, характеризующих ее чувства, не было нужных эмоций, которыми можно было бы описать то, что ощущала Вэл, думая о Шейне.

Она понимала всю несообразность обуревающих ее желаний, но одна мысль о том, что волк жив, сметала все сомнения в адово пекло.

Дэни был категорична, не пуская Вэл к Шейну.

— Не смей! Даже не думай! Пока не поговоришь с Раза — забудь! — жестко произнесла Дэни, складывая на груди руки.

Вэл впервые за долгое время, смотря в притягательно красивое лицо, вспомнила о том, что Дэни такой же зверь, как и все остальные. Может быть, более человечный, но от этого не становящийся человеком.

И нужно признать, Дэни вновь была права — было совершенно глупо пытаться искать встречи с Шейном, не разобравшись с Раза.

Это говорили все вокруг, и это говорило все разумное, что еще оставалось в Вэл. Стая есть стая, и стоило считаться с ее правилами.

Она злилась на ситуацию, стараясь заглушить тихую панику из-за обуреваемой ее ненависти. Получалось откровенно плохо.

Ненависть спряталась, утихнув на время, уступив место всепоглощающему страху.

Она боялась идти к Раза. Боялась его черных глаз и жестокой улыбки. Боялась возможной боли и того, что с его молчаливого согласия ее, как ненужную вещь, отдадут кому-либо другому.

А желающих поиметь ее найдется немало — в этом она была уверена.

Было невыносимо страшно думать об этом.

Вспоминая посоловевшие от похоти глаза Зена, Вэл ощущала, как в животе что-то туго скручивается в крепкие неразрывные узлы боли. Она шла к своему решению непростительно долго, понимая, что Кара говорит истину — затягивать разговор дальше не было никакой возможности.

Три недели — достаточное время для того, чтобы поутихли эмоции, верно?

Первая неделя пролетела в неразличимом тумане. Смерть Никса, чувство вины, страх, ликование от осознания того, что Шейн жив, — все смешалось в прозрачном бокале, наполненном алой жидкостью.

Наполненном не вином. Кровью.

Дэни не пустила Вэл на прощанье с телом мальчишки, объяснив это тем, что той пока не стоит показываться в городе. Поминальный костер горел ярко — это все, что узнала Вэл от скупой на слова Дэни.

Она скрыла слезы за дверью своей комнаты. Чувство вины заполнило ее до краев, колючими сухими ветвями прорвавшись сквозь кожу.

Образ Раза, прижимающего свой клинок к горлу Никса, стерся, исчезнув за путаными размышлениями забившегося в угол сознания.

Вэл вернулась в город не для того, чтобы обратить время вспять, — это было невозможно. И не для того, чтобы спасти свою шкуру от наемников гильдии, — было бы глупо думать, что наказание Раза будет менее изощренно, чем кровавая расправа разбойников.

Она хотела, чтобы невинный мальчишка, по собственной глупости привязавшийся к ней, выжил.

Боги рассудили иначе.

В смерти Никса Вэл винила только себя, раз за разом выстраивая в голове простые логические цепочки: Раза предложил ей покаяние, которого она не приняла, и, преклони она колени, — мальчишка остался бы жив.

Все просто. Верх взяла гордость, и тогда Вэл получила то, чего заслуживала. Наказание Раза действительно было куда более изощренно, чем можно было представить.

Она со странным, охватившим ее спокойствием поняла, что не может винить зверя в том, что он зверь.