— Знаю. И что? А меня кто-нибудь спросил, кого люблю я?

Он хмыкнул, не ожидая такой дерзости. Впрочем, от неё он ждёт чего угодно, только не покорности и послушания.

— И кого же любит госпожа? — обворожительная улыбка блуждала на его губах.

Так и хотелось нахамить этому самодовольному типу. В его покоях траур, а он здесь выясняет, кого любит госпожа!

— Не вас, господин барон, — гаркнула так, что горло стянуло болью. Вот умеет он вывести из себя. Бегом скрылась на лестнице.

Дитрих почесал затылок, удивляясь, зачем он вяжется к невесте Герарда? Всё же завидует брату. Если бы не похороны, пожалуй, он бы смог поехать вместо него. Несколько лет назад в таверне на южной границе его жарко привечала молоденькая подавальщица. Как знать, возможно, она всё ещё там?





* * *


Наташа сидела на кровати, скрестив ноги по-турецки, а Кэйти, устроившись за спиной, расчёсывала ей волосы. Девушка не очень понимала, что явилось причиной её, в общем-то, неплохого самочувствия. С таким диагнозом дома она бы свалилась с ног как минимум дня на три. Здесь же уже утром, после того, как, обидевшись на своего жениха, горько всплакнув и хлебнув известного отвара, снова заснула, проснулась вполне здоровой. Слабость в теле ощущалась, но, как сказал бы современный терапевт, состояние было удовлетворительным. Чуть подрагивали руки, и при глубоком вдохе в груди ощущалась лёгкая вибрация. В любом случае, такое улучшение радовало. Правда, аппетит напрочь отсутствовал. Выпила кубок горячего кофе с леденцом и сливками, млея от восторга и закрыв глаза от удовольствия.

— Отдала ваше платье и сорочку в ремонт, — Кэйти плела тройную косу, высунув кончик языка. «Это наследственное», — решила Наташа, подметив, что Берта тоже так делает. Вздохнула. Нужно шить ещё платья, юбку-брюки обязательно, и попробовать выкроить нижнее бельё. Подходящую ткань найти будет нетрудно. Сегодня она собиралась, если не пропадёт желание, доделать вязаную накидку. С бахромой придётся повозиться. Отсутствие крючка усложняло задачу. Зато в дорожном наборчике в помощь имелась стальная «вечная» цыганская игла.

Дверь без стука распахнулась и на пороге застыла Юфрозина.

Девушка обернулась, удивившись. Надо же, графиня собственной персоной соизволила явиться в покои своей компаньонки! Хотя, нет. Теперь она уже не компаньонка и они ровня. Официально.

— Что-то твой жених не поторопился переселить тебя к себе поближе, — она, скривившись, водила пальцем по каминной полке. Уставилась на китайского хлопанца, явно вспоминая о недавних событиях.

— Успею ещё, — Наташа недовольно покосилась в её сторону. Вот же, зараза, не преминула подколоть. Спокойствие, главное спокойствие.

Их комнаты с Ирмгардом находились рядом. Только что толку? Симпатия между будущими молодожёнами никак не завязывалась.

— Что тебе нужно? — получилось резко. Низкий тембр голоса усилил нарастающее раздражение. — Делать нечего?

— Нечего.

— Перебери свои побрякушки.

— Надоело.

— Сегодня будет жарко, погода налаживается. Вон, солнце вышло. Прогуляйся со своим женихом в лес, к реке. Ты ведь ездишь верхом.

Юфрозина так посмотрела на новоявленную пфальцграфиню, что у той пропала охота общаться.

— Что будешь делать ты? — не унималась «змея», сделав ударение на слове «ты».

— Болеть.

Агрессивность венгерки была понятна. Какая-то девка обскакала графиню не только на ступеньках социальной лестницы, но и увела её любимого мужчину. Будь воля Наташи, она бы к Ирмгарду её не подпустила ближе, чем на расстояние вытянутой руки.





* * *


Совершенно неожиданно после обеда в комнату ввалилась «делегация». Девушка сидела в кровати и нарезала нитки для бахромы на накидку.

Грета подбежала к ложу, заскакивая на него.

Лиутберт со своим другом в руках, сшитым Наташей, робко жался к отцу.

Дитрих уверенно уселся на стул у ложа, подталкивая сына к госпоже:

— Ты ведь не будешь против, если дети немного побудут у тебя, — он даже не спрашивал, а ставил перед фактом, мило улыбаясь, хорошо зная о чарах своей неотразимой улыбки. Вот только эта улыбка, как ни старался её обладатель, никакого должного влияния на иноземку не оказывала. Пфальцграфиня оказалась непробиваемой для стрел барона в руках озорного Купидона.

Девушка замерла, уставившись в его глаза, кивнула, вопросительно вскидывая брови, мысленно спрашивая, знают ли дети о смерти матери?

Тот отрицательно качнул головой.

— Когда? — она направила ему молчаливый посыл: «Похороны».


— Завтра, — он понял. — Сейчас мне нужно отъехать уладить вопросы с… — Запнулся, глянув на Грету, внимательно рассматривающую ножнички.

— Не вопрос, — согласилась без промедления, радуясь уже тому, что никто не тянет её к гробу покойной. Вот тут она бы неожиданно сказалась смертельно больной. Уж лучше побыть с детьми.

— Ты как? — мужчина указал глазами на плод редьки на подносе и кубки с различным питьём.

— Температуру, то есть жар не чувствую. Похоже, быстро иду на поправку. Думала, будет хуже. Когда собираетесь сообщить детям?

Маленькая баронесса старательно наматывала на широкую щепу нитки, продолжая начатое госпожой.

Лиутберт, тихонько пищал, имитируя поскуливание щенка и «водил» собачонку по краю ложа, обходя его со всех сторон.

Дитрих вздохнул:

— Даже не знаю, как подступиться, — он встал. — Ладно, мне пора. Зайду, как вернусь. — Окинул продолжительным ласкающим взором больную.

Она не видела, переключив внимание на детей, как барон тепло улыбнулся, глядя на сына и дочь, раскрасневшихся и подвижных.

Всегда настороженный и робкий Лиутберт, забравшись на ложе, подлез под руку девушки, подставляя светлую головёнку под её ладонь.

Грета, устроившись с другой стороны, поглаживая пальчиком кольцо на её руке, внимательно слушала, о чём говорила госпожа.





* * *


Барон отсутствовал до самого вечера. Он спешил в покои Наташи, чтобы убедиться, что там всё хорошо, дети сыты и всем довольны. Открыв дверь, замер. Тихо подойдя, присмотрелся.

Посреди ложа была разложена импровизированная карта, сделанная из сшитых между собой плотных листов бумаги. Непонятные нарисованные значки, изображающие ёлки, деревья, животных, больше походили на каракули. Среди них выделялись мастерски вырисованные, насколько позволяло почти испорченное перо, фигурки лесных обитателей. Дитрих удивился: «Госпожа неплохо рисует…»

Вокруг «карты» расположились его дети, Франц, Ирмгард и пфальцграфиня.

Лиутберт, зажав в руках кубок и прикрыв отверстие ладошкой, тряс его, прислушиваясь к раздававшемуся внутри звуку. Выбросив вперёд руку, выдохнул непонятное слово «хухм!» и все участники склонились над округлым маленьким предметом, выпавшим из него. Госпожа неторопливо давала пояснения, водя пальцем по карте.

Мужчину заметили только тогда, когда он склонился.

Сын подскочил с колен, бросаясь к отцу со словами:

— Папа, я рисовал собачку! — тыкал возбуждённо пальчиком в «карту». — И ёлочку, и вот домик! А это моя фышка! — Новое слово было произнесено с особым восторгом. На раскрытой ладошке красовался голубой камешек.

— И у меня есть фишка, — Грета катала в пальцах белый камешек. — Мы ещё завтра будем рисовать наш замок, дороги и болото со змеями. — Важничая, как взрослая, сообщила она. — Кого укусит змея — дальше играть не будет.

Наташа выглядела уставшей. Но глаза блестели, и улыбка надолго прописалась на её лице.

Ирмгард, лёжа на животе, одной рукой опирался на подложенную подушку и принимал самое горячее участие в «настольной» детской забаве.

— И что это за игра? — Дитрих опустился на край ложа.

— Папа, она называется «Меинард и его друзья идут в гости». Моя собачка завтра пойдёт в гости отсюда сюда, — ткнул пальчиком в разные стороны «карты».

— И на его пути будут разные приключения, — подключился Франц, подбрасывая в руке свою фишку-камешек.

— А меня примете? — барон подхватил сына на руки. — Я тоже хочу в гости. — Покосился на девицу. Дети радостно загалдели, перебивая друг друга, а мужчина сник, вспомнив, что завтра будет тяжёлый день. — А сейчас уходим. Госпожа устала и ей нужен отдых. Прощайтесь.

Лиутберт соскочил с рук отца, забирая собаку, бросая свою фишку в кубок:

— Доброй ночи, госпожа.

Грета присоединилась к брату, но в последний момент повисла на шее Наташи, шепнув на ухо:

— Я люблю вас, госпожа.

— Я тебя тоже, — девушка чувствовала себя не просто уставшей, а разбитой вдребезги.

Дитрих склонился к руке будущей родственницы:

— Благодарен вам за помощь, — взглянул на племянника, сосредоточенно рассматривающего каракули на «карте». Не выдержал, бесцеремонно напомнив тому: — Тебе тоже пора, не находишь?

— Да, я сейчас, — вице-граф нехотя встал, поправляя на себе одежду, направляясь за выходившими дядей и кузенами.

Вернулся от двери к Наташе, склонился к её руке, заглядывая в глаза: