— Думаешь, ты надолго слёг?

— Некогда валяться. Чуток полежу и встану, — покосился Бригахбург на иноземку. — Бруно видел?

— Нет ещё.

— Вели ему прийти.

Девушка осматривалась. В комнате его сиятельства она была впервые. Ничего не скажешь… Для дикаря совсем неплохо. Деревянные панели, чудесные гобелены с видом баталий. Кровать гораздо больше, чем у неё в комнате. Маленький прикроватный столик. Два побольше: один у окна между скамьями, другой, низкий, у камина. Кресла. На полу шкуры. Одна стена увешана оружием. Сундуки. Низкая дверь в умывальню. Ещё одна — на противоположной стороне. Второй кабинет? И, конечно, там карта во всю стену. Наташа покосилась на мужчин. Снова подумалось о побеге. А что остаётся делать? Попытки отравлений, предательство Бруно, домогательства графа. Это сейчас он тихий.

— Ещё что-нибудь нужно? — опустился в кресло Дитрих, обращаясь к Наташе.

— Нет, — она сидела на кровати, держа согревающуюся руку Бригахбурга, считывая пульс и думая о его странном состоянии. Что это может быть? В любом случае на умирающего он не похож. Ему бы отлежаться. Только, кто её станет слушать?

— Я пойду. Мне нужно к графине, — поднялась Наташа, глядя на барона. — Позовите кого-нибудь подежурить у постели больного. Если что, зовите меня.

— Ты останешься здесь, — наткнувшись на недовольный взор русинки, красавчик смягчил тон: — Не знаю, кому ещё можно доверить такое дело. Чтоб хуже не сделать. А мне нужно идти, — поспешно засобирался он. — Агну закрыли в отдельном покое. Дети капризничают.

Наташа, вздохнув, согласилась. Наверное, он прав. Уселась в кресло напротив графа. Устала. Будто и не спала вовсе. В голове нет ни одной толковой мысли. Из окна задувает прохладный ветерок. Поёжилась, прикрывая глаза, чувствуя, как на неё опускается что-то уютно-пушистое. Дитрих позаботился и укрыл её пледом.

— Спасибо, — подтянула она к подбородку мягкую шкуру, подшитую ворсистой тканью.

Слышала тихую беседу братьев, обсуждающих текущие дела. Их разговор сливался с низким гулом в голове. Будто голодные пчёлы жаловались на пасечника. Хозяин после обеда собирался на рудник.

— Никакого рудника, — встрепенулась она, отгоняя сон. Натолкнувшись на вопросительный взгляд его сиятельства, заговорила громче: — Сегодня даже не собирайтесь.

Он фыркнул. Девушка не удивилась его реакции:

— Понимаю. Тогда зачем я здесь сижу? Собираетесь ехать — поезжайте, — повернула голову к барону: — А вы идите гроб заказывать. Для него, — ткнула пальцем в графа, вставая, подхватывая сползающую на пол шкуру. — Назад его привезут перекинутым через седло. Так у вас трупы возят? А я пойду траурное платье шить. О! Пошью, как я хочу. Никто не помешает. Красиво будет.

Братья переглянулись. Дитрих хмыкнул, улыбаясь:

— Ну, я пошёл.

— Вот умеешь ты уговаривать, — нахмурился сиятельный, глядя, как русинка сворачивает шкуру.

— И передо мной образец беспрекословного послушания! Никакого фырканья и недовольства. Красота! — бросила Наташа свёрток в кресло.

— Подожди, — сел Герард на край ложа. — Мне, действительно, уже лучше. Подойди ко мне.

Девушка опасливо покосилась на него:

— Зачем?

— Тогда я сам подойду, — упёрся он руками в матрас, собираясь встать.

— Не нужно, — приблизилась она к нему.

— Хочу сказать тебе, — вздохнул Бригахбург. — Я долго присматривался к тебе…

Дверь распахнулась, и служанка внесла поднос, накрытый салфеткой. По кивку хозяина водрузила его на прикроватный столик.

— Садись, тебе нужно поесть, — его сиятельство снял салфетку, без особого энтузиазма осматривая содержимое подноса. Остановил взор на холодном цыплёнке: — Что ты вчера говорила про цыплёнка?

Девушка подтащила тяжёлое кресло, наблюдая, как за его ножками, собираясь крупными складками, тащится медвежья шкура. Хорошо, что без головы зверя. В комнате вице-графа подобная шкура с головой и ощеренной пастью. Жуть!

— Про цыплёнка?

— Не помнишь?

— Помню. Всё помню, — почувствовала, что краснеет.

Герард улыбнулся. Краснеющая девица… Что может быть милее?

— Ваши цыплята переперчены.

— Нормально.

— Потому что вы других не ели, — собирала Наташа бутерброд из кусочков белого хлеба, мясного рулета и сыра. Положила его перед мужчиной, налила в кубок тёплого морса. Кувшин с вином убрала на подоконник, давая понять, что спиртное пить нельзя.

Герард смотрел на неё не отрывая глаз. Ему нравилось всё, что она делает.

— Поучи нашу кухарку, как нужно готовить правильно, — заглянул в её глаза, пытаясь вспомнить: кто-нибудь когда-нибудь делал для него подобное? Только мать. В детстве.


— Я своих секретов не выдаю.

Наташа намазала творог на кусочек белого хлеба, откусила, запивая морсом. Неожиданно для себя сравнивала, каким был сиятельный в их первую встречу, и какой он сейчас. Человек в таком возрасте не меняется. Граф всегда был таким. Просто не было случая показать себя с лучшей стороны. Такое, вот, непростое время. Нужно быть жёстким, строгим, властным.

— Будешь экономкой, — сказал Герард, как отрезал, наблюдая за реакцией русинки.

Она перестала жевать, останавливая на нём недоуменный взгляд:

— Нет, не буду, — жевала энергичнее, тщательно пережёвывая, боясь поперхнуться.

— Будешь.

— Нет, — перестала жевать, удерживая пищу во рту.

— Почему? Предложи здесь любой…

— Предложите любой, — осторожно проглотила… Не подавилась.

— Упрямица, — сузил глаза граф.

— Наглый тип, — смотрела Наташа в его недовольное лицо, не отводя взора. Кинжал дрогнул в её руке, звякнув о край подноса.

— Что? — покосился Герард на оружие в руке русинки, напрягаясь.

— Сколько можно? У вас совесть есть? — бросила она от греха подальше кинжал на поднос. Просыпа́лись природные защитные инстинкты. — Или в это время такое понятие, как совесть, ещё не существует?

На вопросительный его взгляд Наташа вскочила:

— Что вам не понятно? — прошла к окну, закрывая его. — Сколько можно на мне ездить? Я — компаньонка, опять же всем вам лекарь, не откажетесь поставить меня к печи вместе с прислугой, няня для детей барона, экономка вот…

— Что? Няня? Дитрих… — протянул его сиятельство. Не хватало слов.

— Да, мы обсуждали этот вопрос, — «Так тебе и надо!»

— Дитрих… — звучало, как: «Вот же негодник…»

После короткого стука в дверь, она распахнулась. Вошёл Бруно. Увидев у окна Наташу, замялся, переводя взор на Герарда:

— Ты звал?

Девушка отвернулась. Видеть бывшего жениха не хотелось. Но он был другого мнения:

— Наташа…

Она подобралась, старясь сделать вид как можно безразличнее. Обернулась. Он уже рядом, склонился в приветствии, высматривая её ручку. Привычно подала ладонь. Он прав. Эрна — девушка из его времени. С ней ему проще найти общий язык. Нужно принять его выбор спокойно.

— Доброе утро, Бруно.

Отметила, что рыцарь выглядит помятым и со свежим синяком на скуле.





* * *


Командующий, проснувшись утром в обществе Эрны, подпрыгнул от неожиданности, оглядываясь по сторонам:

— Что ты здесь делаешь? — отвернул одеяло, убеждаясь, что полностью разоблачён. Неприятно скрутило мышцы живота.

— Бруно, — женщина довольно потянулась, словно кошка, не стесняясь своей наготы, — раньше ты так не спрашивал. — Прильнула к его спине, обнимая за плечи.

Он, ощутив зубную боль, прикоснулся к щеке. Смутные воспоминания бередили душу.

— Приходил хозяин? — обернулся к прачке. — Почему я ничего не помню? Это он ударил меня?

Она молчала, нежно проведя по его спине ладонью, оставляя на плечах дорожку из поцелуев.

— Эрна, прекрати! — встал Бруно, торопливо натягивая одеяние. — Я помню женский крик. Это ты кричала?

— Да, — натянула она на себя одеяло. — Меня напугал хозяин, ворвавшись сюда.

Рыцарь, подозревая, что произошло что-то нехорошее, уставился на подружку: