Стук в дверь случается резко и болезненно, словно выстрел в висок.

— Анфиса Алексеевна, — слышу голос управляющей. — Марат Игоревич не может до вас дозвониться.





Глава 14: Рэйн




За считанные секунды страшилка спихивает меня с кровати, куда я валяюсь, за компанию прихватив одно из одеял.

Папаша любит спать в роскоши, как сраный падишах.

Дверь открывается. Я валяюсь на одеяле на спине по другую сторону кровати.

Закладываю руку за голову.

И почему-то вспоминаю сказанную каким-то комиком фразу: «А счастье было так возможно… И так возможно, и вот так…»

В теории, если эта корова с кирпичом вместо лица не будет подходить слишком близко, она меня не увидит.

Но вполне может заметить, что ее «хозяйка» слишком раскраснелась и вообще не очень похожа на тоскующую по мужу молодую жену.

У Паучихи нюх на такие вещи.

Я точно знаю.

Ведь именно она — глаза и уши, и даже гребаный нос Островского. Не вышколенная охрана, не дуболомы, который наебать — раз плюнуть. Агата — вот кто самый главный цепной пес этого самодержавия. Она высматривает, выслушивает, вынюхивает — не удивлюсь, если даже оставленные в стирке трусики Страшилки — и вливает все это в уши своего Бога.

Поэтому у нее здесь карт-бланш на то, чтобы творить всякую хуйню.

Например, как сейчас, входить в комнату без разрешения.

Владеть ключами от каждой двери.

Самой принимать все покупки и отвечать на звонки.

Она может творить все, что угодно.

И Страшилка наверняка о чем-то таком уже догадывается, потому что когда открывает рот, ее голос звучит спокойно и взвешенно. Как бы удержаться и не ударить громом аплодисментов этой блестящей актерской игре!

— Я задремала, Агата. — Возится, наверняка изображая удивления по поводу пролитого на поднос чая. — Был тяжелый день в больнице.

В больнице?

Напрягаю слух.

— Я оставила телефон в сумке.

— Перезвоните Марату Игоревичу, — уже не особо шифруя приказной тон, заявляет Паучиха. — Пока он не рассердился окончательно.

«Какие все страшные и нервные». — про себя вставлять пять копеек.

Но все же: зачем ты шаришься по больницам, Страшилка?

Я обязательно это сделаю, Агата, — говорит «мамочка».

И мне не на шутку интересно, что сейчас будет, потому что у этой малахольной, кажется, только что прорезался голос и дух сопротивления, или я ничего не смыслю в людях. А это не так. Жизнь научила читать этих двуногих как открытые книги: по взгляду, по тому, как дергается кадык, как меняется тембр голоса.

Чтобы выжить.

Извечная дилемма всея мое существование: с самого рождения я только то и делаю, что приближаюсь к концу семимильными шагами, но чего-то все время барахтаюсь, работаю лапами как жаба в банке с молоком. Жду, может, что вот-вот получатся сливки.

— У меня указания проследить, чтобы вы перезвонили, — гнет свое Паучиха.

— Стоя надо мной с плеткой? — с выразительной иронией переспрашивает Страшилка.

Жаль, что вылезть голым из своего убежища будет слишком даже для меня, а то бы встал в полный рост и поаплодировал.

В тишине очень хорошо слышен скрип зубов старой стервы.


Но она все-таки бежит с поля боя — выходит из комнаты и нарочно громко закрывает за собой дверь.

Страшилка выдыхает.

Выжидаю еще минуту, усаживаюсь на колени и, сложив руки на краю кровати, улыбаюсь «мамочке» на все тридцать два.

— Я в восхищении, — и это почти искренне.

— Убирайся, — внезапно змеей шипит она. Тянется к подушке за спиной, хватает ее за угол и швыряет мне в голову. — Пошел вон!

У меня отличные рефлексы, так что подушке ничего не светит — она улетает куда-то за спину, пока я, без малейшего зазрения совести, забираюсь обратно в постель. Страшилка отводит взгляд, перебирается на другую сторону и только из упрямства не сбегает еще раз.

— Островского не будет до следующего вечера, — просто так, хоть она, если не дура, уже успела выучить его привычки. — Моя компания лучше, чем одиночество.

И только когда мы смотрим друг на друга, вдруг понимаю, что сказал какую-то слишком уж искреннюю хуету. Давно я не позволял себе роскоши быть откровенным с одушевленным предметом.

Не понимаю, чего вдруг расчувствовался.

И перед кем? Перед очередной подстилкой Островского? Его «идеальной родословной».

«Забыл, что планировал, Рэйн?» — мрачно интересуется внутренний голос, и я успокаиваю его мгновенным просветлением в голове.

Я ничего не забыл.

В конечном счете, этот проблеск искренности сыграет мне на руку.

Пусть Страшилка думает, что я хороший, славный, но никем не любимый и поэтому такой злой парень. Что у меня есть сердце. Что меня можно не бояться.

Набожные девочки любят видеть заблудшую душу в каждом мерзавце.





Глава 15: Анфиса




Когда тянусь за сумкой, чтобы достать телефон, у меня до сих пор дрожат руки.

Произошедшее не укладывается в голове.

И до сих пор не понимаю, как эта старая мегера не заметила Рэйна.

Или заметила?

Может, уже позвонила своему хозяину, все рассказала и в любой момент Марат ввалится в комнату с пистолетом и устроит то, о чем когда-нибудь напишут в учебниках по психиатрии?

Хотя, конечно же, нет. Никто. Ничего. Не узнает.

Набираю номер Островского, краем глаза кошусь на лежащего под одеялом мальчишку. Он понимающе кивает, понижает звук телевизора до комфортного и замирает. Даже не шевелится.

— Я не понял — почему ты не отвечала на мои звонки? — без вступления спрашивает Марат. У него тихий, убийственно холодны голос. Кончики пальцев леденеют и, кажется, изо рта вот-вот пойдет пар как от крепкого мороза. — Чем таким ты страшно занята, Анфиса?

— Добрый вечер, Марат. — Нужно потянуть время. Вырвать хоть пару секунд, чтобы справиться с чувствами и не позволить страху выдать меня с головой. — Телефон остался в сумке. Я забыла его достать.

— Ты забыла. — Ему словно нужно время, чтобы понять что-то архисложное. — Ты забыла.

— Прости, пожалуйста.

— Ты забыла, — как и не слышит он.

— Марат…

— Что сказал врач?

Поджимаю губы.

Проклятый Рэйн!

Я же собиралась закрыться в комнате и подумать, что сказать Марату, чтобы выиграть время. И сохранить свою жизнь, потому что, совершенно очевидно, его не порадует новость о моих проблемах с зачатием. А вместо этого потратила время, нервы и силы на то, чтобы…

— Я сдала часть анализов, которые мне назначили, но осталось еще несколько. — Я не хочу говорить ложь прямо. В конце концов, ничего не мешает Островскому узнать все от самого доктора. Будет просто чудо, если он не сделает это прямо сейчас, после звонка. — Точные результаты будут известны через пару дней.