– Это… правильно понимаете, – выступил вперед Ровер. Или не Ровер? Алаис и под страхом тройных родов не разобрала бы их сейчас.
– Идите, молодые люди, – Лизетта махнула рукой. – Мало ли… вдруг он правда забрался, а мы и не знаем? Убьют так-то… Страшно…
– Мы вас защитим! – выпятил грудь тот же Джок.
Алаис мрачно подумала, что, судя по количеству защитников, на нее тут скоро половина континента охотиться станет.
– Начните со второго этажа, пожалуйста.
Про себя она молилась, чтобы не осталось следов. Купцы строят надежно. Потаенку могут и не найти, но мало ли? Кровь, обрывок одежды, грязь…
Мужчины уже собрались выходить из комнаты. Она попробовала опуститься в кресло…
Ох-х-х…
Боли не было, нет. Просто внутри что-то лопнуло. Тихо и незаметно, как будто в глубине прокололи воздушный шарик. И по ногам побежал ручеек воды, усиливаясь с каждой секундой.
– Лиз…
Мужчины – и те обернулись.
– Я рожаю.
Лизетта схватилась за голову.
– Алекс! Ох! Как же… Джок! Пошли за повитухой, пожалуйста! Хоть весь дом обшарьте, только помогите!
– Она… а… это… – весьма глубокомысленно выдал Сэм.
Кто-то выругался.
– Пошлите за повитухой! – заорала Лизетта. – Бегите к Маготте!
И кто-то из мужчин вылетел за дверь.
Стоило ли говорить, что о рыцаре все благополучно забыли. По дому зайчиками носились слуги, то грея воду, то подавая простыни, которые Лизетта предназначила для пеленок, то устраивая родильную залу, сама Алаис держалась за живот и стонала так, что проняло бы даже крокодила… плакал бы он вдвое больше, это уж точно. Потом вцепилась в Джока и принялась умолять не уходить – мол, когда рядом такой сильный мужчина, с ней точно ничего плохого не случится…
Кажется, бедолага готов был выпрыгнуть в окно.
К моменту прибытия повитухи мужчины мечтали только о том, чтобы покинуть слишком гостеприимный дом.
Повитуха мигом навела порядок, цыкнула для виду на Алаис – и принялась распоряжаться. Женщины перевели дух.
Пронесло?
Кажется, да.
А Алаис подумала, что еще не родившись, одной свое-временностью, ребенок спас человеку жизнь. Хорошее начало.
* * *
Рожать – это больно?
Не-ет, это очешуительно больно.
Ощущение такое, что снизу из тебя пытаются вытащить глобус. А ты вот – сова[12].
Орала Алаис так, что люстры дрожали. И повитухины увещевания не помогали. Больно, мать, мать, мать!!!
Таламир, сука, чтоб в тебя так влезло, как из меня вылезло!!!
Единственное, на что хватало Алаис, – не выдавать себя, но материлась она так, что конюхи под окнами заслушивались. Сразу ясно – не деревенщина какая, образованный человек! Эк выплетает!
И когда натяжение стало вовсе уж нечеловеческим, а потом из присевшей на корточки Алаис (она бы и на четвереньки встала, чтобы легче было), выскользнуло нечто мокрое, окровавленное и отчаянно орущее, она даже сразу не поняла, что почти все закончилось.
Еще усилие, уже минимальное по сравнению с предыдущим, – и вот выскальзывает послед, а Алаис подхватывают и разрешают лечь, принимаются перевязывать пуповину…
– Послед покажите! – скомандовала она.
– Не ребенка? – удивилась повитуха.
– Послед, – скрипнула зубами Алаис.
Выглядело весьма неаппетитно, но вроде бы все цело, и это неплохо. Знала Алаис, как горячка начинается, из-за… остатков. Конечно, она не представляла, как должна выглядеть нормальная плацента, и тем более не представляла, что надо сделать, чтобы извлечь остатки, но…
– Мальчик! – объявила счастливая Лизетта.
Алаис прикусила губу, а потом протянула руки. И на них медленно опустилось нечто верещащее во всю мощь легких.
– К груди его поднеси, к груди, – подсказала повитуха.
Алаис повиновалась – и малыш, словно поняв, что от него требуется, повернулся к соску, впился покрепче и принялся сосать. На маленьком личике больше всего выделялся упрямый подбородок, глаза были закрыты, выражение упрямое и сосредоточенное…
– Какой-то он мелкий…
– В самый раз, – авторитетно заявила повитуха.
– И на клопа похож, – размышляла Алаис, – такой же… сосущий.
Женщины переглянулись и заулыбались.
Все нормально, все в порядке, бабы после родов и не такое несут…
– Как назовешь?
Алаис подумала пару минут. Родовые имена Карнавонов она знала, только вот… не много счастья они принесли герцогам. И Алаис было плохо в той семье. Назвать в честь отца из того мира, почти уже ставшего сказкой?
Можно, только вот такого имени она здесь не слышала.
В честь папаши малыша, Антом?
Ну уж – нет!
– Эдмон.
– Эдмон?
– Так звали капитана, который привез сюда нас с Даланом, – пояснила Алаис.
– Эдмон Тан. Красиво…
А еще Эдмона Дантеса, графа Монте-Кристо.
– Полностью будет Эдмон Дантес Тан, – подвела итог Алаис.
– Вот и чудненько, завтра и жреца вызовем, чтобы обряд провел по всем правилам, – согласилась Лизетта.
Алаис кивнула, подумав, что надо будет отнести ребенка к Морю.
По обычаям древних родов, мать три раза окунала ребенка в морскую воду, на заре, в заводи для обрядов. Но Алаис подозревала, что сойдет любое Море. И кстати – неглупо. Морская вода, если пляж галечный, а вода чистая, отлично дезинфицирует пупочную ранку. Слова она помнила, конечно, произносить их должен был отец, но Карнавон-то – она?
Ей и ребенка в род вводить.
И надо будет сделать все по правилам.
Наевшись, свеженареченный Эдмон Дантес лежал смирно и, кажется, собирался поспать. Сверток забрали у Алаис, уложили в колыбель, и Лизетта лично поправила ей растрепавшуюся косу.
– Поспи…
– А… это?
– Следующей ночью. Я тебя разбужу, если захочешь.
Алаис кивнула и отключилась.
Спать хотелось зверски. И горло саднило… Между прочим, не так просто она орала. Любые преследователи рыцарей Ордена проходили мимо дома, слушали истошные вопли, уточняли, кого бьют, получали ответ, что тут роды, и быстро-быстро улетучивались, справедливо полагая, что роженица никого прятать не будет.
Ошибались, конечно, но Алаис с Лизеттой никого просвещать не рвались, им и так забот хватало. Хорошо хоть, отбились.
* * *
– Идите, молодые люди, – Лизетта махнула рукой. – Мало ли… вдруг он правда забрался, а мы и не знаем? Убьют так-то… Страшно…
– Мы вас защитим! – выпятил грудь тот же Джок.
Алаис мрачно подумала, что, судя по количеству защитников, на нее тут скоро половина континента охотиться станет.
– Начните со второго этажа, пожалуйста.
Про себя она молилась, чтобы не осталось следов. Купцы строят надежно. Потаенку могут и не найти, но мало ли? Кровь, обрывок одежды, грязь…
Мужчины уже собрались выходить из комнаты. Она попробовала опуститься в кресло…
Ох-х-х…
Боли не было, нет. Просто внутри что-то лопнуло. Тихо и незаметно, как будто в глубине прокололи воздушный шарик. И по ногам побежал ручеек воды, усиливаясь с каждой секундой.
– Лиз…
Мужчины – и те обернулись.
– Я рожаю.
Лизетта схватилась за голову.
– Алекс! Ох! Как же… Джок! Пошли за повитухой, пожалуйста! Хоть весь дом обшарьте, только помогите!
– Она… а… это… – весьма глубокомысленно выдал Сэм.
Кто-то выругался.
– Пошлите за повитухой! – заорала Лизетта. – Бегите к Маготте!
И кто-то из мужчин вылетел за дверь.
Стоило ли говорить, что о рыцаре все благополучно забыли. По дому зайчиками носились слуги, то грея воду, то подавая простыни, которые Лизетта предназначила для пеленок, то устраивая родильную залу, сама Алаис держалась за живот и стонала так, что проняло бы даже крокодила… плакал бы он вдвое больше, это уж точно. Потом вцепилась в Джока и принялась умолять не уходить – мол, когда рядом такой сильный мужчина, с ней точно ничего плохого не случится…
Кажется, бедолага готов был выпрыгнуть в окно.
К моменту прибытия повитухи мужчины мечтали только о том, чтобы покинуть слишком гостеприимный дом.
Повитуха мигом навела порядок, цыкнула для виду на Алаис – и принялась распоряжаться. Женщины перевели дух.
Пронесло?
Кажется, да.
А Алаис подумала, что еще не родившись, одной свое-временностью, ребенок спас человеку жизнь. Хорошее начало.
* * *
Рожать – это больно?
Не-ет, это очешуительно больно.
Ощущение такое, что снизу из тебя пытаются вытащить глобус. А ты вот – сова[12].
Орала Алаис так, что люстры дрожали. И повитухины увещевания не помогали. Больно, мать, мать, мать!!!
Таламир, сука, чтоб в тебя так влезло, как из меня вылезло!!!
Единственное, на что хватало Алаис, – не выдавать себя, но материлась она так, что конюхи под окнами заслушивались. Сразу ясно – не деревенщина какая, образованный человек! Эк выплетает!
И когда натяжение стало вовсе уж нечеловеческим, а потом из присевшей на корточки Алаис (она бы и на четвереньки встала, чтобы легче было), выскользнуло нечто мокрое, окровавленное и отчаянно орущее, она даже сразу не поняла, что почти все закончилось.
Еще усилие, уже минимальное по сравнению с предыдущим, – и вот выскальзывает послед, а Алаис подхватывают и разрешают лечь, принимаются перевязывать пуповину…
– Послед покажите! – скомандовала она.
– Не ребенка? – удивилась повитуха.
– Послед, – скрипнула зубами Алаис.
Выглядело весьма неаппетитно, но вроде бы все цело, и это неплохо. Знала Алаис, как горячка начинается, из-за… остатков. Конечно, она не представляла, как должна выглядеть нормальная плацента, и тем более не представляла, что надо сделать, чтобы извлечь остатки, но…
– Мальчик! – объявила счастливая Лизетта.
Алаис прикусила губу, а потом протянула руки. И на них медленно опустилось нечто верещащее во всю мощь легких.
– К груди его поднеси, к груди, – подсказала повитуха.
Алаис повиновалась – и малыш, словно поняв, что от него требуется, повернулся к соску, впился покрепче и принялся сосать. На маленьком личике больше всего выделялся упрямый подбородок, глаза были закрыты, выражение упрямое и сосредоточенное…
– Какой-то он мелкий…
– В самый раз, – авторитетно заявила повитуха.
– И на клопа похож, – размышляла Алаис, – такой же… сосущий.
Женщины переглянулись и заулыбались.
Все нормально, все в порядке, бабы после родов и не такое несут…
– Как назовешь?
Алаис подумала пару минут. Родовые имена Карнавонов она знала, только вот… не много счастья они принесли герцогам. И Алаис было плохо в той семье. Назвать в честь отца из того мира, почти уже ставшего сказкой?
Можно, только вот такого имени она здесь не слышала.
В честь папаши малыша, Антом?
Ну уж – нет!
– Эдмон.
– Эдмон?
– Так звали капитана, который привез сюда нас с Даланом, – пояснила Алаис.
– Эдмон Тан. Красиво…
А еще Эдмона Дантеса, графа Монте-Кристо.
– Полностью будет Эдмон Дантес Тан, – подвела итог Алаис.
– Вот и чудненько, завтра и жреца вызовем, чтобы обряд провел по всем правилам, – согласилась Лизетта.
Алаис кивнула, подумав, что надо будет отнести ребенка к Морю.
По обычаям древних родов, мать три раза окунала ребенка в морскую воду, на заре, в заводи для обрядов. Но Алаис подозревала, что сойдет любое Море. И кстати – неглупо. Морская вода, если пляж галечный, а вода чистая, отлично дезинфицирует пупочную ранку. Слова она помнила, конечно, произносить их должен был отец, но Карнавон-то – она?
Ей и ребенка в род вводить.
И надо будет сделать все по правилам.
Наевшись, свеженареченный Эдмон Дантес лежал смирно и, кажется, собирался поспать. Сверток забрали у Алаис, уложили в колыбель, и Лизетта лично поправила ей растрепавшуюся косу.
– Поспи…
– А… это?
– Следующей ночью. Я тебя разбужу, если захочешь.
Алаис кивнула и отключилась.
Спать хотелось зверски. И горло саднило… Между прочим, не так просто она орала. Любые преследователи рыцарей Ордена проходили мимо дома, слушали истошные вопли, уточняли, кого бьют, получали ответ, что тут роды, и быстро-быстро улетучивались, справедливо полагая, что роженица никого прятать не будет.
Ошибались, конечно, но Алаис с Лизеттой никого просвещать не рвались, им и так забот хватало. Хорошо хоть, отбились.
* * *