– Ни за что, – резко ответила Агата. – Чтобы получить очередную насмешку? Лучше я сама.
– Но что ты можешь! – в сердцах выкликнула тетушка. – Охранять невесту?
– Для начала предупредить, какая опасность ей угрожает… С тем и приехала к вам.
– А я что могу?
– Нельзя терять ни минуты… Преступление может случиться когда угодно.
– От меня-то что хочешь?
– Горничная в доме Бабановых сообщила, что Астра Федоровна поехала примерять свадебное платье, но не знает, куда именно… Агата Кристафоровна, вы всех в Москве знаете, скажите, где у купцов принято шить платья для невест?
Вопрос был проще детской головоломки. На днях, когда тетушка познакомилась с мадам Бабановой, та рассказала, где шьет дочери свадебный наряд.
– Да, сложная задачка, – ответила мадам Львова в глубоких размышлениях. – Точно не уверена, но думаю, модный салон Жанны Вейриоль… Купеческие жены ее предпочитают…
Агата вскочила, будто хотела бежать сломя голову.
– Где находится салон?
– Неблизко, в Замоскворечье, на Якиманке…
Уточнив адрес, Агата порывисто обняла Агату Кристафоровну, умоляя ничего не рассказывать Пушкину, пообещала держать в курсе событий и исчезла, как весенний ветер. Оставив тетушку в тяжких раздумьях.
С нежданным возвращением Агаты образовался ребус, разгадать который даже тренированному логическому уму было не под силу… Ведь что получается: тетушка все обсудила со свахой и мадам Бабановой. Пушкина она так или иначе сломает и заставит согласиться. На это можно было рассчитывать, когда Агата недоступна.
А теперь?
Если Пушкин узнает, что она вернулась, хитро сплетенную сеть можно выбросить в печь. Драгоценный племянник Агату не простит, но и к невесте ни за что не поедет… Это значит, она виновата? Ну уж нет…
Плеснув в рюмку настойки, Агата Кристафоровна крикнула Дарье, чтобы убирала со стола. Она знала, что должна что-то предпринять, только не могла сообразить, что именно. Ну не мириться же с Пушкиным…
* * *
Недельное совещание у начальника сыска проходило по заведенному обычаю. Каждый чиновник докладывал о делах, которыми занимается, выслушивал наставления Эфенбаха, после чего господа расходились, довольные недурно проведенным временем. Однако сегодня настроение Михаила Аркадьевича сулило нежданные хлопоты. Так не вовремя.
У каждого из чиновников на ближайшую неделю были заманчивые планы. Юный Актаев был приглашен дружкой на свадьбу своего приятеля, а сегодня назначен мальчишник. Василий Яковлевич Лелюхин удостоился чести быть посаженным отцом на свадьбе дальнего родственника и вдобавок получил приглашение в качестве почетного гостя на свадьбу дочери купца, которого выручил в одном щекотливом деле. Больше всех забот намечалось у Кирьякова: побывать на пяти свадьбах. Шутка ли! Чтобы такое выдержать, нужно иметь богатырское здоровье. Да и сам Эфенбах пребывал в тяжких раздумьях о судьбах племянника, но более о том, что ждет его дома, если негодный Мафусаил не женится. Только Пушкина сезон свадеб оставил безразличным. Сидя за столом совещаний, он позевывал и жмурился, будто боролся со сном.
Доклады пошли своим чередом. Кирьяков рассказал, сколько справок и отношений подготовил, Актаев отчитался о поимке вора на Лубянке. Настал черед Лелюхина.
– Ну, как у тебя что завелось, Василий Яковлевич? – нетерпеливо спросил Эфенбах, которому хотелось поскорее отбыть на обед.
– Обычным порядком, – ответил тот. – Однако есть некоторые обстоятельства…
Михаил Аркадьевич насторожился: опытный сыщик зря слов на ветер не бросает.
– Как это что? – спросил он.
– Да вот, такие странности, извольте знать… Сообщают из участков, что невесты пропали…
– Умыкнули? – не без ехидства заметил Кирьяков.
За что получил строгий жест от начальства.
– Ты это туда брось мне… У нас тут Москва, а не Кавказ, чтобы невест умыкать…
– Непохоже, чтобы умыкнули, – согласился Лелюхин. – Вроде как сами исчезают…
– При каких обстоятельствах? – спросил Пушкин, еще позевывая.
– Да никаких особых обстоятельств…
– Родители невест что говорят?
– Известно, что говорят…
– Василий Яковлевич, введите в суть дела, – попросил Кирьяков, которому надо было еще успеть отгладить парадный костюм перед сегодняшней свадьбой.
Тут Эфенбах выразил намерение разобраться. Лелюхин рассказал странную историю.
…На прошлой неделе в разных концах Москвы, в Мясницкой части и на Сретенке, случились похожие происшествия. Молодой человек встречает барышню пристойного вида, не из бедных, судя по платью, красавицу и влюбляется настолько, что готов бросить к ее ногам свое сердце в обмен на ее руку. Барышня явно показывает, что молодой человек ей симпатичен, готова продолжить знакомство и согласна побывать с ним в театре. В театр не приходит, исчезает без следа.
– Крадет деньги, часы, перстень? – оживился Пушкин.
– В том-то и дело: о деньгах речи нет, ничего не пропало, – ответил Лелюхин.
Повисла тишина, когда никто не знает, какую умную мысль следует изречь.
– Ну и какая нам тревога, соколы мои раздражайшие? – изрек Эфенбах. – Не перчатки, найдутся…
Лелюхин хмыкнул, как будто не знал, как сказать напрямик.
– Фокус в том, что молодые люди стали разыскивать барышень по фамилиям в адресном столе…
– Нам эти фамилии известны? – быстро спросил Пушкин.
– Нет, Алексей, не наших дел, – ответил Лелюхин, понимая, о чем не стал спрашивать приятель. – Обе совсем молоденькие, по шестнадцать исполнилось.
Пушкин намек понял: это не новые проделки Агаты. Исключено…
– И что там, куда в них? – не вытерпел Эфенбах.
– Молодые люди адресочки нашли, явились с визитом и обнаруживают, что их красавицы… умерли. То есть, можно сказать, исчезли окончательно… Родители в слезах, в доме траур, юнцов с букетами неуместными с порога гонят. С тем они и являются в участок.
– Отчего девушки умерли? – спросил Актаев, найдя удобный случай войти в разговор.
– Обычная история: сердце… Доктора заключение составили: юные создания слишком нежные, переволновались, сердечки не выдержали нагрузки… Ну, дальше женихи в расстроенных чувствах жалуются, а приставам такими историями заниматься недосуг, к нам отсылают…
– Сколько девиц набралось? – спросил Пушкин.
– Двое… Некая Маклакова и Лабзова, – ответил Лелюхин, запоминавший любые подробности дела. – Я в сомнении, что тут поделать…
Михаил Аркадьевич услышал достаточно. Мало ли каких глупостей в Москве случается, особенно когда у всех голова кругом от свадебного сезона. Решительным взмахом он разрубил невидимый узел.
– Забыть и растерзать, – приказал он и бросил чиновникам «Московский листок». – Вот заноза: разыскать шалунов, которые пакостями бумагу портят и наглостью умы честных жен смущают… Доставить самолично… Леонид Андреевич, возьмись за оглоблю, да не говори, что не муж… Немедля!
Кирьяков ответственно кивнул, про себя прикинув, что визит в газету и выяснение, кто подал объявление, можно отложить до завтра… Никуда злодеи не денутся.
– А что нам скажет раздражайший наш сокол ястрокрылый, месье Пушкин?
Потеряв интерес к происходящему, Пушкин картинно зевнул и поморгал сонными глазами. Он мог доложить о скучнейших делах, которыми занимался, чтобы не ошалеть от тоски. Но вмешались внешние силы.
Силы предстали в виде городового, который образцово отдал честь и просил проследовать с ним чиновника сыска. Не абы какого, а лично господина Пушкина непременно требуют. Пушкин как мог отказывался от такой чести, но желающих заменить его не нашлось. Даже Лелюхин не готов был в праздничном настроении тянуть сыскную лямку. Городовой, не разъясняя, что случилось, упрямо настаивал, что дело чрезвычайной важности.
Споры прервал Эфенбах, строго и внушительно приказав в своей манере: «Куда направить стопы главы своей». И Пушкин пошел за городовым.
В переулке перед домом дожидалась пролетка. Не полицейская из участка, а обычный извозчик. Городовой уверял, что ему выдали проездной рубль, что вызвало удивление: неужто пристав расщедрился на пролетку? Небывалое дело…
Пушкин сел на диванчик пролетки, городовой не посмел сесть рядом, устроился на откидной скамеечке за спиной извозчика и приказал: «Давай обратно». Путь оказался неблизкий: в Спасоналивковский переулок, что находился во 2-м участке Якиманской полицейской части Москвы.
* * *
На Тверской у кондитерской «Абрикосов и сыновья» собралась толпа, которую безуспешно просил разойтись городовой. Интерес притягивал визгливый голос кухарки, она истерически жаловалась на жуткую обиду, с ней учиненную: идет она, дескать, мирно, никому не мешает, и тут вихрем налетает эта сумасшедшая, сбивает с ног так, что бутыль молока вдребезги, и как она теперь на глаза хозяйке покажется, кто убыток возместит?
Страшную историю кухарка выплакала в третий раз, добавляя новые ужасные подробности. Виновница трагедии стояла перед ней, опустив глаза и пытаясь оправдываться: не хотела сбивать женщину, а нечаянно споткнулась…
Городовой видел, что барышня совсем не преступница: хорошо одета, в модной шляпке, молоденькая, ручки чистенькие, трудом не испорчены, лицо немного полноватое, как у ребенка, над которым хлопочет заботливая мамаша. Неужели вести в участок? Этого требовала кухарка визгливыми воплями. Городовой тихонько предложил барышне возместить убыток. Она, смахнув слезинку, призналась, что нет ни копейки, но если немного подождут, сходит домой, тут недалеко на Тверской, и принесет сколько нужно. Городовой окончательно убедился в наивности ребенка. А кухарка вцепилась ей в руку, требуя арестовать, иначе сбежит, негодная.
Чем бы закончилось уличное происшествие – неизвестно, но тут, на счастье городового, с пролетки решительно спрыгнула барышня. Растолкав зевак, ворвалась в самое пекло скандала, закрыла собой плачущую преступницу и потребовала у кухарки объяснений: по какому праву та орет? Городовой отметил, как похожи эти двое, хотя прибывшая лицом более худа, а волос рыжий, не в пример черненькой. Он подумал: наверняка сестры.
Кухарка завела плач, указывая на белую лужу и осколки. Рыжая барышня, выдернув из сумочки красную ассигнацию, сунула в краснощекое лицо, подхватила за руку черненькую и потащила прямиком в кофейную. К облегчению городового и огорчению зевак: развлечение быстро кончилось. Кухарка на полученную сумму могла теперь залить молоком кухню, что злило ее ужасно, но обругать было некого. Она только погрозила кулаком в окно кофейной, тяжко вздохнула и отправилась назад в лавку.
А спасенная барышня и ее спасительница сели за дальним столиком, заказав горячий шоколад. Надо заметить, что кондитерская Абрикосова привлекала молодых барышень свободными нравами. Одно из немногих мест, где им негласно, разумеется, разрешалось выпить кофе с пирожным без сопровождения мужчин. Что делало заведение чрезвычайно популярным среди дам, особенно незамужних. Не говоря уже о сладостях, которые не оставят равнодушной ни одну женщину.
– Спасибо, сестрица, выручила, – тихо проговорила черненькая. – Совершенно случайно споткнулась об эту ужасную кухарку…
Сестра пропустила благодарность мимо ушек. Как видно, происшествия такие случались постоянно. Не говоря уже о чашке, которую черненькая смахнула с прилавка по пути к столику.