Сделать это они попытаются именно под Сестером.
Глава 12
Местность к северу от Мэрса оказалась покинутой. Фермы стояли брошенными, житницы пустыми. Скотину увели на юг, хотя нам встретились пять стад, которые гнали на север. Стада были небольшими, семь коров в самом маленьком и пятнадцать в самом крупном.
– Это норманны, – сухо доложил Финан, допросив погонщиков первого стада.
– Опасаются фуражирских отрядов из Сестера?
– Вполне возможно, – сказал ирландец. – Так же как и то, что им просто хочется продавать молоко и мясо Анлафу. Прикажешь развернуть их на юг?
– Пусть идут.
Я не хотел, чтобы скот задерживал нас, и мне не было дела, разживется ли Анлаф говядиной, – все равно его идущая на юг армия захватывает много животины и хорошо питается. Я повернулся в седле и увидел столбы дыма, отмечающие места, где горели саксонские усадьбы. Столбы не приближались. Определенно, к северу от нас наступала вражеская армия, но она, похоже, остановилась по меньшей мере в дне пути от Мэрса.
За время, проведенное в Сестере, я хорошо изучил здешнюю местность. То был изрезанный горами участок земли, наполовину заселенный саксами, с горем пополам ладившими со своими датскими и норвежскими соседями. Северяне эти, во время моего начальства над гарнизоном Сестера, любили наведываться в Мерсию и угонять скот. Мы не оставались в долгу, случались жестокие стычки, и сейчас, предчувствуя грядущие трудности, я вспоминал про эти отчаянные схватки.
Последнее и самое крупное из встреченных нами стад тоже шло на север. Погонщики отказались расчистить нам дорогу, а высокая, крепкая женщина принялась во весь голос орать на наш авангард, состоявший из двух десятков воинов Эгила. Я пришпорил Сновгебланда и остановился перед бабой, поливающей норманнов руганью и слюной. Она была из данов и спрашивала, куда мы идем. Получив ответ, что в Сестер, женщина обозвала нас предателями.
– Вам следует сражаться за древних богов! Вы же северяне! Думаете, Тор вас помилует? Вы обречены!
Кое-кто из парней Эгила смутился. На счастье, подоспел сам Эгил и сказал женщине, что она ничего не понимает.
– Наши враги тоже христиане. Думаешь, Константин молот носит?
– Константин воюет на стороне нашего народа! – заявила датчанка.
– А мы воюем за своего лорда, – парировал Эгил.
– Лорда-христианина? – огрызнулась баба.
То была худощавая, сильная и краснолицая женщина, лет сорока или пятидесяти, наверное. Я заметил, что полдюжины погонщиков при ней либо старики, либо мальчишки, и это означало, что ее супруг и взрослые мужчины из челяди уже ушли на север, в войско Анлафа.
– Плюю я на вашего лорда, – заявила она. – Пусть захлебнется своей христианской кровью.
– Наш лорд – язычник, – заявил Эгил, скорее забавляясь, нежели злясь. Он указал на меня и добавил: – И это хороший человек.
Женщина посмотрела на меня, заметила, видно, мой амулет и сплюнула:
– Идешь присоединиться к саксам?
– Я сам сакс, – ответил я на датском, ее родном языке.
– Тогда я проклинаю тебя, – заверещала она. – Проклинаю за предательство старых богов. Проклинаю небом, морем и землей, что станет твоей могилой. – По мере того как проклятия вырывались из ее уст, женщина говорила все громче. – Проклинаю огнем, проклинаю водой, проклинаю еду, что ты ешь, и эль, что ты пьешь! – С каждой фразой датчанка тыкала в меня пальцем. – Проклинаю твоих детей, пусть сдохнут они в муках, пусть черви подземного мира обглодают их кости. Чтоб ты стенал в объятиях Хель вечно, чтоб кишки твои корчило от боли, чтоб ты…
Договорить она не успела. У меня за спиной раздался крик. Крик был женский. Из числа ведущих вьючный обоз слуг вырвалась закутанная в черный с капюшоном плащ всадница. Она подлетела к датчанке и спрыгнула с седла, сбив более крупную противницу на землю. Женщина в капюшоне продолжала что-то выкрикивать. Я не понимал ни слова, но гневная интонация угадывалась безошибочно.
Это была Бенедетта. Она сидела на здоровенной датчанке верхом, молотила ее по лицу кулачками и злобно завывала. Мои люди подбадривали ее. Я тронул пятками Сновгебланда. Эгил вскинул руку, останавливая меня.
– Не мешай ей, – сказал он.
Ошарашенная северянка лежала на земле, но быстро приходила в себя. И она была гораздо крупнее Бенедетты. Женщина пыталась встать и сбросить мелкую соперницу, но итальянка упорно держалась сверху, продолжая выкрикивать и молотить по красному лицу, залитому теперь кровью из разбитого носа. Датчанка попробовала стукнуть Бенедетту, та закрылась предплечьем. Но сила удара заставила Бенедетту замолчать и осознать опасность. Я снова двинулся вперед, и снова Эгил остановил меня.
– Твоя женщина победит, – заявил он, хоть я и не понимал, как это ей удастся.
Бенедетта сообразила быстрее меня. Она протянула руку, нащупала осколок от булыжника, которым была вымощена римская дорога, и впечатала его противнице в висок.
– Ух ты! – воскликнул с ухмылкой Финан.
Мои люди, равно норманны и саксы, покатывались со смеху и гомонили, и крики их стали громче, когда здоровенная баба откинулась на спину, явно оглушенная, открыв рот и пачкая кровью спутанные волосы.
Бенедетта выпалила что-то по-итальянски. Успев научиться немного ее языку, я вроде как узнал слова «промыть» и «рот». Потом она протянула правую руку и ухватила горсть свежего коровьего помета.
– О нет! – с усмешкой воскликнул Финан.
– О да! – восторженно вторил Эгил.
– Ti pulisco la bocca! – С этими словами Бенедетта зашвырнула горсть дерьма в открытый рот женщины.
Та принялась отплевываться, и итальянка, не желая перепачкаться, встала. Наклонившись, она вытерла руки о подол соперницы, потом повернулась ко мне.
– Ее проклятие не сработает, – сказала итальянка. – Она поливала тебя дерьмом? Вот дерьмо и ест. Я затолкала произнесенное зло обратно ей в глотку. Дело сделано!
Бенедетта повернулась, плюнула на датчанку и села на лошадь. Мои люди продолжали восторженно приветствовать ее. Все те скверные мысли, что костлявая баба могла внушить людям Эгила, были развеяны Бенедеттой. Воинам нравится драка, они восхищаются победителем, и Бенедетта обернула дурной знак в благоприятный. Она подвела свою лошадь к моей.
– Вот видишь? – спросила итальянка. – Тебе без меня не обойтись. Кто еще сможет отвратить зло?
– Тебе не место здесь, – возразил я.
– Я была рабыней! – с жаром заявила она. – И всю мою жизнь мужчины говорили мне, что делать. Больше ни один мужчина не будет командовать мной. Даже ты! Но я буду тебя оберегать!
– Я запретил своим людям брать с собой женщин, – напомнил я.
– Ха! Да среди слуг полно женщин! Вы, мужчины, ничего не видите.
Вероятно, так оно и есть, и, говоря начистоту, я Бенедетте обрадовался.
– Только если произойдет битва, – настоятельно предупредил я, – держись подальше!
– А если бы я осталась в Беббанбурге? Кто защитил бы тебя от проклятий той женщины? Скажи-ка!
– Без нее тебе не справиться! – весело сообщил мне Эгил.
Я протянул руку и коснулся ее щеки:
– Спасибо.
– Нам пора идти, – гордо заявила Бенедетта.
И мы пошли.
* * *
Если торжество Бенедетты над северянкой следовало почитать за первое знамение, то второе оказалось более зловещим. Мы проскакали вглубь страны до брода, позволяющего переправиться через Мэрс. Уже смеркалось, когда река осталась позади и мы снова повернули коней на запад и поехали по знакомой дороге в Сестер. Небо на востоке потемнело, тогда как горизонт на западе представлял собой нагромождение темных облаков, обагренных светом заходящего солнца. Холодный ветер дул с этой охваченной багровым пламенем стороны, раздувая плащи и конские гривы.
– Будет дождь, – проворчал Эгил.
– Дай бог нам успеть добраться до Сестера, пока он не начался, – буркнул Финан.
И тут багровое небо на западе расколола молния – не обычный зигзаг, но громадный сполох во всю линию горизонта, сверкнувший так, что на миг весь ландшафт разделился на белое и черное. Следом донесся гром: над нами прокатился оглушительный рев ярости Асгарда.
Сновгебланд заартачился, задергал головой, и мне пришлось успокоить его. Я дал коню постоять, ощущая, как он дрожит, потом потихоньку двинул вперед.
– Оно грядет, – произнес Эгил.
– Что? Ненастье?
– Сражение. – Норманн коснулся молота.
Молния ударила над Вирхелумом. Что сулит этот знак? Что за опасность грозит с запада? Из Ирландии, где Анлаф победил своих врагов и теперь алчет получить Нортумбрию? Я пришпорил Сновгебланда, спеша достичь стен Сестера прежде, чем с моря нагрянет буря. Еще одна молния ударила в землю, на этот раз поменьше, но гораздо ближе, устремившись к невысоким горам и богатым пастбищам Вирхелума. Потом пошел дождь. Сперва это были всего лишь редкие тяжелые капли, затем с неба обрушился настоящий ливень, шумевший так, что мне пришлось даже кричать Эгилу:
– Тут кладбище! Римское! Держитесь дороги!
Мои люди касались крестов или молотов, молясь, чтобы боги не пробудили спящих в давно остывших могилах покойников. Еще один огненный зигзаг осветил впереди стены Сестера.
Долго тянулись минуты под дождем, пока нам пришлось убеждать дозорных на высоком римском парапете, что мы свои. По правде говоря, лишь после того, как на боевую площадку над массивными воротами позвали моего сына-епископа, караульные неохотно распахнули большие створки.
– Кто тут главный? – окликнул я одного из стражей, пока мы миновали освещенную двумя шипящими факелами арку.
– Леоф Эдриксон, лорд!
Мне о таком слышать не доводилось. Я надеялся, что командиром окажется кто-то из моих знакомых, человек, с которым мы сражались бок о бок, он и поможет нам найти укрытие. Последняя задача наверняка будет непростой, так как город заполонили беглецы со своей живностью. Мы кое-как протолкались через скотину, и я соскользнул с седла на знакомой площади перед сестерским господским домом. Поводья я отдал Алдвину.
– Стой здесь и жди, пока мы не найдем жилье. Финан, Эгил, Торольф, со мной. Ты тоже! – Последнее относилось к моему сыну.
Я и Бенедетту взял. Стражник у внешней двери попытался было загородить ей дорогу, но я так зыркнул на него, что он торопливо отступил. Я проводил женщину в просторный зал, построенный римлянами, где в центральном очаге полыхал жаркий огонь. В зале собралось около сотни мужчин, все они угрюмо смотрели на нас.
Глава 12
Местность к северу от Мэрса оказалась покинутой. Фермы стояли брошенными, житницы пустыми. Скотину увели на юг, хотя нам встретились пять стад, которые гнали на север. Стада были небольшими, семь коров в самом маленьком и пятнадцать в самом крупном.
– Это норманны, – сухо доложил Финан, допросив погонщиков первого стада.
– Опасаются фуражирских отрядов из Сестера?
– Вполне возможно, – сказал ирландец. – Так же как и то, что им просто хочется продавать молоко и мясо Анлафу. Прикажешь развернуть их на юг?
– Пусть идут.
Я не хотел, чтобы скот задерживал нас, и мне не было дела, разживется ли Анлаф говядиной, – все равно его идущая на юг армия захватывает много животины и хорошо питается. Я повернулся в седле и увидел столбы дыма, отмечающие места, где горели саксонские усадьбы. Столбы не приближались. Определенно, к северу от нас наступала вражеская армия, но она, похоже, остановилась по меньшей мере в дне пути от Мэрса.
За время, проведенное в Сестере, я хорошо изучил здешнюю местность. То был изрезанный горами участок земли, наполовину заселенный саксами, с горем пополам ладившими со своими датскими и норвежскими соседями. Северяне эти, во время моего начальства над гарнизоном Сестера, любили наведываться в Мерсию и угонять скот. Мы не оставались в долгу, случались жестокие стычки, и сейчас, предчувствуя грядущие трудности, я вспоминал про эти отчаянные схватки.
Последнее и самое крупное из встреченных нами стад тоже шло на север. Погонщики отказались расчистить нам дорогу, а высокая, крепкая женщина принялась во весь голос орать на наш авангард, состоявший из двух десятков воинов Эгила. Я пришпорил Сновгебланда и остановился перед бабой, поливающей норманнов руганью и слюной. Она была из данов и спрашивала, куда мы идем. Получив ответ, что в Сестер, женщина обозвала нас предателями.
– Вам следует сражаться за древних богов! Вы же северяне! Думаете, Тор вас помилует? Вы обречены!
Кое-кто из парней Эгила смутился. На счастье, подоспел сам Эгил и сказал женщине, что она ничего не понимает.
– Наши враги тоже христиане. Думаешь, Константин молот носит?
– Константин воюет на стороне нашего народа! – заявила датчанка.
– А мы воюем за своего лорда, – парировал Эгил.
– Лорда-христианина? – огрызнулась баба.
То была худощавая, сильная и краснолицая женщина, лет сорока или пятидесяти, наверное. Я заметил, что полдюжины погонщиков при ней либо старики, либо мальчишки, и это означало, что ее супруг и взрослые мужчины из челяди уже ушли на север, в войско Анлафа.
– Плюю я на вашего лорда, – заявила она. – Пусть захлебнется своей христианской кровью.
– Наш лорд – язычник, – заявил Эгил, скорее забавляясь, нежели злясь. Он указал на меня и добавил: – И это хороший человек.
Женщина посмотрела на меня, заметила, видно, мой амулет и сплюнула:
– Идешь присоединиться к саксам?
– Я сам сакс, – ответил я на датском, ее родном языке.
– Тогда я проклинаю тебя, – заверещала она. – Проклинаю за предательство старых богов. Проклинаю небом, морем и землей, что станет твоей могилой. – По мере того как проклятия вырывались из ее уст, женщина говорила все громче. – Проклинаю огнем, проклинаю водой, проклинаю еду, что ты ешь, и эль, что ты пьешь! – С каждой фразой датчанка тыкала в меня пальцем. – Проклинаю твоих детей, пусть сдохнут они в муках, пусть черви подземного мира обглодают их кости. Чтоб ты стенал в объятиях Хель вечно, чтоб кишки твои корчило от боли, чтоб ты…
Договорить она не успела. У меня за спиной раздался крик. Крик был женский. Из числа ведущих вьючный обоз слуг вырвалась закутанная в черный с капюшоном плащ всадница. Она подлетела к датчанке и спрыгнула с седла, сбив более крупную противницу на землю. Женщина в капюшоне продолжала что-то выкрикивать. Я не понимал ни слова, но гневная интонация угадывалась безошибочно.
Это была Бенедетта. Она сидела на здоровенной датчанке верхом, молотила ее по лицу кулачками и злобно завывала. Мои люди подбадривали ее. Я тронул пятками Сновгебланда. Эгил вскинул руку, останавливая меня.
– Не мешай ей, – сказал он.
Ошарашенная северянка лежала на земле, но быстро приходила в себя. И она была гораздо крупнее Бенедетты. Женщина пыталась встать и сбросить мелкую соперницу, но итальянка упорно держалась сверху, продолжая выкрикивать и молотить по красному лицу, залитому теперь кровью из разбитого носа. Датчанка попробовала стукнуть Бенедетту, та закрылась предплечьем. Но сила удара заставила Бенедетту замолчать и осознать опасность. Я снова двинулся вперед, и снова Эгил остановил меня.
– Твоя женщина победит, – заявил он, хоть я и не понимал, как это ей удастся.
Бенедетта сообразила быстрее меня. Она протянула руку, нащупала осколок от булыжника, которым была вымощена римская дорога, и впечатала его противнице в висок.
– Ух ты! – воскликнул с ухмылкой Финан.
Мои люди, равно норманны и саксы, покатывались со смеху и гомонили, и крики их стали громче, когда здоровенная баба откинулась на спину, явно оглушенная, открыв рот и пачкая кровью спутанные волосы.
Бенедетта выпалила что-то по-итальянски. Успев научиться немного ее языку, я вроде как узнал слова «промыть» и «рот». Потом она протянула правую руку и ухватила горсть свежего коровьего помета.
– О нет! – с усмешкой воскликнул Финан.
– О да! – восторженно вторил Эгил.
– Ti pulisco la bocca! – С этими словами Бенедетта зашвырнула горсть дерьма в открытый рот женщины.
Та принялась отплевываться, и итальянка, не желая перепачкаться, встала. Наклонившись, она вытерла руки о подол соперницы, потом повернулась ко мне.
– Ее проклятие не сработает, – сказала итальянка. – Она поливала тебя дерьмом? Вот дерьмо и ест. Я затолкала произнесенное зло обратно ей в глотку. Дело сделано!
Бенедетта повернулась, плюнула на датчанку и села на лошадь. Мои люди продолжали восторженно приветствовать ее. Все те скверные мысли, что костлявая баба могла внушить людям Эгила, были развеяны Бенедеттой. Воинам нравится драка, они восхищаются победителем, и Бенедетта обернула дурной знак в благоприятный. Она подвела свою лошадь к моей.
– Вот видишь? – спросила итальянка. – Тебе без меня не обойтись. Кто еще сможет отвратить зло?
– Тебе не место здесь, – возразил я.
– Я была рабыней! – с жаром заявила она. – И всю мою жизнь мужчины говорили мне, что делать. Больше ни один мужчина не будет командовать мной. Даже ты! Но я буду тебя оберегать!
– Я запретил своим людям брать с собой женщин, – напомнил я.
– Ха! Да среди слуг полно женщин! Вы, мужчины, ничего не видите.
Вероятно, так оно и есть, и, говоря начистоту, я Бенедетте обрадовался.
– Только если произойдет битва, – настоятельно предупредил я, – держись подальше!
– А если бы я осталась в Беббанбурге? Кто защитил бы тебя от проклятий той женщины? Скажи-ка!
– Без нее тебе не справиться! – весело сообщил мне Эгил.
Я протянул руку и коснулся ее щеки:
– Спасибо.
– Нам пора идти, – гордо заявила Бенедетта.
И мы пошли.
* * *
Если торжество Бенедетты над северянкой следовало почитать за первое знамение, то второе оказалось более зловещим. Мы проскакали вглубь страны до брода, позволяющего переправиться через Мэрс. Уже смеркалось, когда река осталась позади и мы снова повернули коней на запад и поехали по знакомой дороге в Сестер. Небо на востоке потемнело, тогда как горизонт на западе представлял собой нагромождение темных облаков, обагренных светом заходящего солнца. Холодный ветер дул с этой охваченной багровым пламенем стороны, раздувая плащи и конские гривы.
– Будет дождь, – проворчал Эгил.
– Дай бог нам успеть добраться до Сестера, пока он не начался, – буркнул Финан.
И тут багровое небо на западе расколола молния – не обычный зигзаг, но громадный сполох во всю линию горизонта, сверкнувший так, что на миг весь ландшафт разделился на белое и черное. Следом донесся гром: над нами прокатился оглушительный рев ярости Асгарда.
Сновгебланд заартачился, задергал головой, и мне пришлось успокоить его. Я дал коню постоять, ощущая, как он дрожит, потом потихоньку двинул вперед.
– Оно грядет, – произнес Эгил.
– Что? Ненастье?
– Сражение. – Норманн коснулся молота.
Молния ударила над Вирхелумом. Что сулит этот знак? Что за опасность грозит с запада? Из Ирландии, где Анлаф победил своих врагов и теперь алчет получить Нортумбрию? Я пришпорил Сновгебланда, спеша достичь стен Сестера прежде, чем с моря нагрянет буря. Еще одна молния ударила в землю, на этот раз поменьше, но гораздо ближе, устремившись к невысоким горам и богатым пастбищам Вирхелума. Потом пошел дождь. Сперва это были всего лишь редкие тяжелые капли, затем с неба обрушился настоящий ливень, шумевший так, что мне пришлось даже кричать Эгилу:
– Тут кладбище! Римское! Держитесь дороги!
Мои люди касались крестов или молотов, молясь, чтобы боги не пробудили спящих в давно остывших могилах покойников. Еще один огненный зигзаг осветил впереди стены Сестера.
Долго тянулись минуты под дождем, пока нам пришлось убеждать дозорных на высоком римском парапете, что мы свои. По правде говоря, лишь после того, как на боевую площадку над массивными воротами позвали моего сына-епископа, караульные неохотно распахнули большие створки.
– Кто тут главный? – окликнул я одного из стражей, пока мы миновали освещенную двумя шипящими факелами арку.
– Леоф Эдриксон, лорд!
Мне о таком слышать не доводилось. Я надеялся, что командиром окажется кто-то из моих знакомых, человек, с которым мы сражались бок о бок, он и поможет нам найти укрытие. Последняя задача наверняка будет непростой, так как город заполонили беглецы со своей живностью. Мы кое-как протолкались через скотину, и я соскользнул с седла на знакомой площади перед сестерским господским домом. Поводья я отдал Алдвину.
– Стой здесь и жди, пока мы не найдем жилье. Финан, Эгил, Торольф, со мной. Ты тоже! – Последнее относилось к моему сыну.
Я и Бенедетту взял. Стражник у внешней двери попытался было загородить ей дорогу, но я так зыркнул на него, что он торопливо отступил. Я проводил женщину в просторный зал, построенный римлянами, где в центральном очаге полыхал жаркий огонь. В зале собралось около сотни мужчин, все они угрюмо смотрели на нас.