– Под началом Всемогущего Господа! Но если Богу угодно, чтобы самым могучим из государств Британии был Инглаланд, то так тому и быть – во главе будет Инглаланд.

– И в стремлении к этому ты питаешь надежду, что пьяный дурак обратит нас, язычников, в христианство? – В моем тоне по-прежнему сквозила издевка.

– И удержит в узде Анлафа, да.

– И ты посоветовал пьяному дураку потребовать с меня дань.

– Ты живешь на его земле, так отчего бы тебе не делать взнос в его казну? Почему ты должен быть освобожден от присяги ему? Беббанбург в Нортумбрии, разве не так?

Я был настолько потрясен предложением дать клятву верности Гутфриту, что утратил дар речи. Возмущение мое было, видимо, ясно написано на лице.

– Лорд Утред, ты что, выше закона? – строго спросил Этельстан.

– Гутфрит – это не закон, – отрезал я. – Давать ему дань? Это значит, что я буду платить за его эль и шлюх?

– Лорд Элдред будет командовать гарнизоном в Эофервике. Он позаботится о том, чтобы твое серебро расходовалось как надо. А что до клятвы, то она послужит примером для прочих.

– К черту прочих! – сердито рявкнул я, потом с вызовом обратился к нему: – До меня дошли слухи, что лорда Элдреда, – я почти выплюнул это имя, – сделали олдерменом.

– Это так.

– Олдерменом чего?

Этельстан замялся.

– Нортумбрии, – признался он наконец.

До этого мига я ему верил. Он говорил искренне и с чувством – продиктованным амбициями, да, но также с неподдельной верой в своего Бога. Но этот вместившийся в одно слово ответ был уклончивым, и я сурово накинулся на него:

– Олдермен Нортумбрии – это я!

Этельстан улыбнулся, снова обретая самообладание:

– Беззаконной стране требуется власть, а власть исходит от короля через его знать. Этот король, – он ткнул в золотой крест, висящий у него на груди, – решил, что Нортумбрии, если мы хотим ее укротить, мало одного олдермена. Лорды Годрик и Альфгар будут олдерменами на западе, а еще двое, ты и лорд Элдред, – на востоке. Но прежде, чем ты возразишь, вспомни, что я пришел сюда уплатить свой долг перед тобой.

– Лучшей платой будет, если ты оставишь меня в покое, – буркнул я. – Я стар, воевал еще за твоего деда. У меня есть добрая женщина, хороший дом, и больше мне ничего не нужно.

– А предположим, что я отдам тебе весь Вилтунскир?

Я молча в удивлении уставился на него. Он смотрел на меня в ответ, и казалось почти невероятным, что я растил его, защищал и даже любил, как сына. В нем читалась уверенность в себе, делающая Этельстана совсем непохожим на мальчика, которого я знал. Теперь он стал королем, и амбиции его простирались на весь остров Британия, а возможно, и дальше.

– Вилтунскир, – снова заговорил Этельстан, – это один из богатейших уделов в Инглаланде. Ты можешь получить его, а заодно и большую часть владений Этельхельма.

Я опять ничего не ответил. Этельстан Младший, олдермен Вилтунскира, был моим врагом и человеком, оспорившим право Этельстана на престол Уэссекса. Этельхельм проиграл и погиб, и богатства его отошли к королю. Богатства эти были огромными, и Этельстан отдавал мне большую их часть: обширные поместья, разбросанные по всем трем королевствам, крепкие дома, полные дичи леса, сады и пастбища, города с процветающей торговлей. Такое вот богатство только что предложили мне.

– Ты станешь величайшим лордом в Инглаланде после короля, – с улыбкой добавил Этельстан.

– Ты отдашь все это язычнику?

Он усмехнулся:

– Прости меня, но ты стар. Ты будешь наслаждаться своими богатствами год или два, а потом их унаследует твой сын, а твой сын – христианин.

– Который из сыновей? – вскинулся я.

– Тот, которого ты называешь Утредом, конечно. Его здесь нет?

– Я оставил его за главного в Беббанбурге.

– Мне он нравится! – бодро заявил Этельстан. – И всегда нравился!

– Вы росли вместе.

– Так и есть! Мне оба твоих парня нравятся.

– Сын у меня только один.

Этельстан и бровью не повел.

– И я даже представить не могу, чтобы твой старший захотел стать наследником. Епископа Освальда интересуют не земные богатства, а только милость Божья.

– В таком случае он очень отличается от большинства церковников, – съязвил я.

– Да. И он хороший человек. – Король помедлил немного. – Я ценю его советы.


– Он ненавидит меня.

– И кто в этом виноват?

Я недовольно хмыкнул. Чем меньше разговоров про епископа Освальда, тем лучше.

– Что же мне следует отдать взамен богатств Вилтунскира? – сменил я тему.

На удар сердца он замялся, потом сказал:

– Ты знаешь, что мне нужно.

– Беббанбург.

– Молчи! – Этельстан вскинул обе руки. – Не говори пока ничего! Но да, мне нужен Беббанбург.

Я исполнил его приказ ничего не говорить. Даже порадовался этому, ибо сразу же хотел отказать наотрез. Ведь я нортумбриец и всю жизнь посвятил возвращению Беббанбурга. Но когда первый порыв миновал, ему на смену пришли иные мысли. Предлагаемое мне богатство огромно: Бенедетта сможет жить в роскоши, которой всегда заслуживала, а сын унаследует состояние. Этельстан потому и вскинул руки, прося помолчать, так как подозревал подобный ход моих рассуждений. Он не хотел ответа, подсказанного чувствами, но давал мне время поразмыслить.

– Обдумай это. Через два дня мы снимаемся. Короли уедут, монахи вернутся в Дакор, а я поеду на юг, в Винтанкестер. Завтра вечером мы даем большой пир, там ты и сообщишь мне свой ответ.

Этельстан встал, шагнул ко мне и протянул руку, предлагая помощь. Я дал ему поднять меня на ноги, после этого он сжал мою руку обеими своими ладонями:

– Я в огромном долгу перед тобой и едва ли смогу расплатиться. И очень хотел бы, чтобы то короткое время, что осталось тебе на этой земле, ты провел рядом со мной, в качестве моего советника и наставника! – Он улыбнулся, расточая на меня свое обаяние. – Как ты некогда заботился обо мне, так и я позабочусь о тебе.

– Завтра. – Мне показалось, что голос мой прозвучал хрипло как воронье карканье.

– Завтра вечером! – Этельстан хлопнул меня по плечу. – И приводи Финана и своих ручных норманнских братцев! – Он зашагал к нашим коням, которых слуга держал у низкой земляной стены древнего лагеря. А потом вдруг обернулся и повторил: – Не забудь привести своих приятелей, Финана и норманнов!

Король ни словом не обмолвился о воинах Эгила, сопровождавших меня вопреки его воле. Похоже, ему не было до этого дела.

– Захвати всех троих! – снова крикнул он. – А теперь давай поохотимся!

У христиан есть легенда, как их дьявол вознес пригвожденного Бога на вершину горы и показал Ему царства мира. Все они будут принадлежать Ему, пообещал дьявол, пусть только Он преклонит колени перед ним и присягнет на верность. Подобно пригвожденному Богу, мне предлагали богатства и власть. Пригвожденный отказался, но я-то не бог, и потому искушение было сильным.





* * *


Этельстан походил на игрока в тавлеи. Он передвигал свои фигуры по клеточкам с целью взять в плен главную фигуру соперника и тем самым одержать победу в игре. Предлагая мне Вилтунскир, он пытался вообще убрать меня с доски. Пока мы охотились, король продолжил соблазнять меня, обронив как бы невзначай, что я сохраню за собой Беббанбург.

– Крепость и земли останутся твоими навечно, – сказал он. – Все, о чем я прошу, – это разместить там командира и гарнизон! И лишь до тех пор, пока мы не утвердим мир со скоттами! Как только подлецы докажут, что умеют держать данную клятву, Беббанбург снова целиком будет принадлежать твоей семье! Навеки!

Он одарил меня широкой улыбкой и пришпорил коня.

Да, искушение было. Я сохраню Беббанбург, но буду жить в Вилтунскире, где в моем распоряжении окажутся земли, люди, серебро. Я умру богачом. Следуя за ним и наблюдая, как соколы бьют голубей и куропаток, я размышлял о брошенном на ходу обещании, что Беббанбург будет принадлежать королю только до установления прочного мира с шотландцами. Звучало это обнадеживающе. Но потом я подумал, что мира со скоттами никогда не было и, скорее всего, уже и не будет. Даже ведя переговоры о мире, скотты готовятся к войне. Да и мы, обращая к ним те же самые красивые слова, хлопотливо куем тем временем копья и сбиваем щиты. У этой вражды нет конца. А Вилтунскир? Вилтунскир богат и жирен, но что король дает, то король может и забрать. Мне вспомнились слова Хивела, что его преемники не обязательно будут связаны теми обещаниями, которые он дал Этельстану. Отнесутся ли преемники Этельстана более щепетильно к обещаниям, данными им мне? Да и сам Этельстан? Какой прок будет от меня Этельстану, как только он приберет к рукам Беббанбург?

Тем не менее он сжал мою руку, посмотрел мне в глаза и пообещал заботиться обо мне так, как некогда я заботился о нем. И мне хотелось ему поверить. Быть может, лучше провести остаток дней среди сочных пастбищ и щедрых садов Вилтунскира, зная, что мой сын, второй сын, получит принадлежащее ему по праву, как только скотты преклонят колени.

– Возможен когда-нибудь мир со скоттами? – спросил я вечером у Финана.

– Способен ли волк возлечь с ягненком?

– Ягненок – это мы?

– Мы – волчья стая из Беббанбурга, – гордо заявил он.

Мы сидели с Эгилом и его братом Торольфом у огня. Яркий полумесяц прятался то и дело за быстро бегущими облаками, а холодный порывистый ветер вихрем кружил искры из нашего костра. Мои люди пели, сидя у соседних костров. Время от времени кто-нибудь из них приносил нам эль, хотя Этельстан прислал мне небольшой бочонок вина. Торольф попробовал его и сплюнул.

– Годится кольчуги чистить, – буркнул он. – А больше ни на что.

– Уксус, – согласился Эгил.

– Этельстан не обрадуется, – вставил Финан.

– Ему вина не надо, так чего огорчаться?

– Он не обрадуется, если ты останешься в Беббанбурге.

– И что же предпримет? – поинтересовался я.

– Возьмет тебя в осаду? – неуверенно предположил Эгил.