Я нахожу листок с номером и хватаю свой телефон.
– Извини, – стремительно иду к двери, чтобы поговорить без свидетелей.
– Холли, – окликает меня Киара. – Не забывай, они больны. Это не злые люди, Холли! Держи себя в руках.
Я выхожу, закрываю дверь и, набирая номер Джой, иду подальше от магазина. Я хочу, чтобы она отстала от меня раз и навсегда.
Глава седьмая
Клуб «P. S. Я люблю тебя» собирается у Джой в оранжерее, утреннее первоапрельское солнце нагревает стеклянное помещение. Лабрадор с золотистой шерстью дремлет в солнечном пятне посреди комнаты. Нам приходится его обходить. Я смотрю на членов клуба, они сидят передо мной. Мне тошно, неловко, я растеряна. Я договорилась о встрече с Джой, чтобы изложить ей мой продуманный, отрепетированный, вежливый, но непреклонный отказ иметь с ними хоть что-то общее, но я никак не рассчитывала, что соберутся все. Очевидно, она истолковала мою просьбу абсолютно наоборот. Теперь я горько жалею, что поцеремонилась, не сказала ей все как есть по телефону, а заявилась сюда, чтобы достойно поговорить с глазу на глаз.
– Старый ты лентяй. Верно, дружок? – говорит Джой, с любовью глядя на пса, и ставит на стол рядом со мной чашку чаю и тарелку с горкой печенья. – Мы взяли его, когда узнали мой диагноз. Решили, он нас поддержит, будет всех отвлекать, и так оно и вышло. Ему уже девять, – со значением добавляет она. – У меня рассеянный склероз.
Берт, крупный мужчина под семьдесят, в носу кислородная трубка, вступает следующим.
– А я – так слишком красив, себе же на беду, – говорит он, подмигивая.
Пол и Джой хмыкают, Джиника закатывает глаза, тинейджер среди стариков с их дурацкими шутками. Да, насчет этой девочки я оказалась права. Все-таки я не параноик. Я вежливо улыбаюсь.
– Легкие. Эмфизема, – поясняет Берт, посмеиваясь над своей шуткой.
Следующий – Пол. Он моложе, чем Берт и Джой, примерно мой ровесник. Привлекателен и обманчиво здоров на вид. Он второй таинственный посетитель, которого Киара так ловко отшила.
– Опухоль головного мозга.
Красивый, молодой. Опухоль мозга. Совсем как Джерри. Нет, это слишком. Надо уходить. Но как улучить момент, чтобы сбежать, когда молодой мужчина рассказывает тебе о своей болезни?
– Моя ситуация, впрочем, отличается от других, – добавляет он. – У меня ремиссия.
О, это уже лучше.
– Здорово!
– Да, – говорит он без всякой радости. – Это уже вторая ремиссия, при опухолях мозга такое бывает. В первый раз я не был готов уйти. А теперь, если случится обострение, хочу заранее привести все в порядок, чтобы семья не страдала.
Я киваю. Сердце сжимается: даже в ремиссии он готовится к смерти, на тот случай, если опасность не миновала.
– У моего мужа была первичная опухоль мозга, – пытаюсь я поддержать разговор, но как только слова слетают с моих губ, понимаю, до чего они неуместны. Ведь все знают, что Джерри умер.
Я пришла сюда, чтобы покончить с этой историей, прежде чем включусь в нее эмоционально. Но, едва войдя в дверь и увидев этих людей, я поняла, что отсчет пошел. Песочные часы перевернуты. И теперь, когда с еле различимым шорохом ссыпаются песчинки, я надеюсь, что мой сегодняшний визит – это все, что от меня требуется. Я сниму с себя груз вины, постараюсь чем-то помочь – и вернусь к своей жизни. На все уйдет час, не больше.
Перевожу взгляд на девочку с ребенком, Джинику. Может быть, на этом они перестанут меня преследовать. Нет, им придется перестать, потому что я твердо попрошу их об этом. Малышка Джуэл тихонько сидит на коленях матери, играет браслетами на ее запястье. Чувствуя на себе общее внимание, Джиника произносит, уставившись в пол:
– Рак шейки матки.
Говорит она сквозь зубы. Видно, что ей не по себе.
Хорошо. Отлично. Скажи им – и на этом всё. Скажи, что не хочешь здесь быть, что помочь не можешь. Устанавливается молчание.
– Как видите, все мы на разных стадиях нашей болезни, – вступает Джой, главный голос группы. – Рассеянный склероз не смертелен, но неизлечим, и процесс в последнее время прогрессирует. Энджеле, как нам казалось, лечение хорошо помогало, но потом она стала стремительно сдавать. Пол в прекрасной физической форме, но… кто его знает… мы все постоянно то вверх, то вниз, верно? – ищет она поддержки у остальных. – Думаю, я вправе сказать за всех нас, что не знаю, сколько полноценного времени нам осталось… И все-таки мы еще здесь, и это главное.
Все согласно кивают, кроме Джиники, для которой это точно не важнее всего.
– Некоторые из нас придумали, что будет в их письмах, другие – нет. Мы будем благодарны, если вы нам поможете.
Это окошко, в которое я еще могу выскочить. Они люди, они поймут, а если и нет – какое мне дело! Ведь их не волнует моя психическая устойчивость, а я должна заботиться прежде всего о себе. Я сажусь ровнее.
– Я должна вам объяснить…
– Вот у меня есть идея, – перебивает меня Берт. Он задыхается, когда говорит, что никак не сказывается на обилии слов. – Это «охота за сокровищами» для моей жены Риты, и вы бы мне пригодились, чтобы разбросать подсказки по всей стране.
– По всей стране?!
– Это будет как викторина, как пасхальная охота за яйцами. Вот, к примеру, первый вопрос: в каком сражении погиб Бриан Бору? [1] Рите придется поехать в Клонтарф, и там будет ее ждать мой следующий вопрос. – Тут его сотрясает приступ кашля.
У меня начинает дергаться глаз. По всей стране – этого еще не хватало.
– Слушай, а ты жмот, – поддразнивает его Пол. – Нет бы послать Риту на Лансароте, как Джерри отправил Холли.
– Отстань, – отмахивается Берт, скрещивает руки на груди и переводит взгляд на меня. – А чего это он послал вас туда?
– У них был там медовый месяц, – отвечает Пол за меня.
– О да! – Джой мечтательно прикрывает глаза. – И вы там видели дельфинов, правда?
У меня голова кругом оттого, что они рассуждают о моей жизни так, словно это какой-то эпизод из телевизионного реалити-шоу. Треплются, как у кулера в офисе.
– Он оставил билеты у турагента, чтобы она их забрала, – сообщает Джиника Берту.
– А, ну да, – припоминает он.
– А какая там связь с дельфинами? Вы не рассказали об этом в подкасте, – говорит мне Пол, протягивая руку за шоколадным печеньем. Они все на меня смотрят, и я совершенно теряюсь. Это выше моего понимания: как можно вот так запросто обсуждать чужие письма! Конечно, я кратко рассказывала о них в магазинчике Киары, где нас слышали тридцать человек. Но я как-то упустила, что, загруженный в разные девайсы, рассказ этот пойдет дальше, что люди станут слушать его у себя дома для развлечения. И то, что они вскользь, как нечто вполне обыденное, упоминают самые важные, самые глубокие и самые темные переживания моей жизни, как бы изымает меня из реальности, словно я покинула тело.
Я рассматриваю их, одного за другим, пытаясь подстроиться под темп разговора. Вопросы летят в меня, словно у нас викторина на скорость. Я и хотела бы ответить, но не поспеваю. Мою жизнь не вместить в торопливый односложный ответ, она требует контекста, общего плана, мизансцен, пояснений и эмоционального отклика, а не скорости пулеметной перестрелки. Мне взрывает мозг сам факт, что они говорят о письмах, о том, как их написать и оставить, так бесцеремонно, по-свойски. Хочется встряхнуть их всех и спросить, слышат ли они себя вообще.
– А вот я бы хотела спросить вас о том письме с семечками подсолнуха. Это что, в самом деле ваш любимый цветок? – интересуется Джой. – А Джерри попросил вас их посадить? По-моему, это прекрасно. Я бы хотела, чтобы Джо посадил дерево или куст в мою память, и тогда они смотрели бы на него каждый день и думали бы о…
– О том, сколько лет вас уже нет, – на автомате перебиваю ее я, и голос мой звучит резче, чем хотелось бы.
– О! – Она не скрывает разочарования. – Нет, я не так это дерево себе представляла. Только как напоминание обо мне. – И Джой оглядывается на участников клуба.
– Но они и так будут вас помнить. Они будут помнить вас каждую секунду каждого дня. Даже если и хотели бы, забыть не смогут. Запахи, вкусы, звуки – абсолютно все в их жизни будет связано с вами. Некоторым образом вы будете преследовать их – как призрак. Вы постоянно будете в их мыслях – помимо их воли, потому что они поймут: вы должны уйти, чтобы для них жизнь продолжалась… Но будут и такие дни, когда им потребуется, чтобы вы были рядом, чтобы справиться с чем-то, и вы им в этом поможете. Порой они займутся чем угодно, лишь бы не думать о вас. В общем, чтобы помнить вас, им не понадобятся ни добавочные деревья, ни викторины. Ясно?
Джой быстро, мелко кивает, и я понимаю, что почти кричу. Злюсь, хотя я не хотела этого. Я беру себя в руки. Моя взрывная реакция и резкость – неожиданность для меня самой.
– Холли, а вам вообще нравилось получать письма Джерри? – прервав неловкое молчание, спрашивает меня Пол.
– Ну конечно же, да! – с вызовом отвечаю я. Еще бы не нравилось. Я ради них жила.
– Но, понимаете, прозвучало это так, словно… – начинает Пол, но Джой, положив руку ему на колено, заставляет его умолкнуть.
– И как же это прозвучало?
– Да ладно, не важно! – вскидывает он руки, сдаваясь.
– Пожалуй, вы правы, Холли, – медленно и задумчиво говорит Джой, внимательно глядя на меня. – Боюсь, они расценят это скорей как знак смерти, как надгробие, как напоминание о том, что я была, а теперь меня нет. Ведь вы так воспринимали подсолнухи?
Ох, как мне не по себе.
– Нет. Подсолнухи мне нравятся. – Мои слова звучат так настороженно, словно произношу я их сквозь броню. – Я сажаю их семена каждый год, в один и тот же день. Джерри мне этого не подсказывал. Я просто решила делать так.
Джой, впечатленная идеей, делает заметки в тетради. Я держу при себе, что на самом деле это затея моего брата Ричарда. Это он посадил семечки, он ухаживал за побегами, когда они проклюнулись. Но я на них смотрела. Смотрела всегда. Иногда видеть их не могла, порой меня так к ним и тянуло; в хорошие дни я их едва замечала.
Пока я корчусь от неловкости, Джой продолжает размышлять вслух:
– Сажать что-нибудь в землю ежегодно, в определенный день. Может быть, в день моей смерти? О нет… – прервавшись, она наставляет на меня кончик ручки. – Нет, в мой день рождения. Так позитивнее.
Я вяло киваю.
– Для таких дел у меня маловато воображения, – вздыхает она.
– У меня его навалом, – говорит Берт, теперь его очередь занимать оборону. – Я все распланировал. Это пришло мне в голову, когда я был в пабе. Там викторины бывают, и это очень мне нравится. Рита хоть развлечется, мы так давно не путешествовали из-за этой моей штуки, – и тычет большим пальцем в свой кислородный баллон.
– А что, если она не знает ответов? – интересуюсь я.
Все они на меня смотрят.
– Конечно, знает! Это простая викторина на общую эрудицию. Где Бриан Бору потерпел поражение? Какая группа островов дала название свитеру? Откуда родом Кристи Мур? И тут она рванет в Лимерик за следующим письмом.
– Кристи Мур из Килдэра, – говорю я.
– Что? Нет! Уж я-то знаю, я все время слушаю его песни.
Пол утыкается в телефон и гуглит ответ.
– Килдэр.
– Какого черта, Берт! – закатывает глаза Джиника. – Так не пойдет! Вы хоть бы сами знали ответы на свои идиотские вопросы! И потом, на какой именно из Аранских островов она отправится? И куда там пойдет? Она найдет ваше письмо на земле, сойдя с трапа? Или оно будет в бутылке качаться на волнах? Надо это продумать.
Пол и Джой смеются. Я не могу. Это какой-то дурной сон. Как меня угораздило участвовать в этом бреду?
– Ладно вам, перестаньте! – сердится Берт.
– Извини, – стремительно иду к двери, чтобы поговорить без свидетелей.
– Холли, – окликает меня Киара. – Не забывай, они больны. Это не злые люди, Холли! Держи себя в руках.
Я выхожу, закрываю дверь и, набирая номер Джой, иду подальше от магазина. Я хочу, чтобы она отстала от меня раз и навсегда.
Глава седьмая
Клуб «P. S. Я люблю тебя» собирается у Джой в оранжерее, утреннее первоапрельское солнце нагревает стеклянное помещение. Лабрадор с золотистой шерстью дремлет в солнечном пятне посреди комнаты. Нам приходится его обходить. Я смотрю на членов клуба, они сидят передо мной. Мне тошно, неловко, я растеряна. Я договорилась о встрече с Джой, чтобы изложить ей мой продуманный, отрепетированный, вежливый, но непреклонный отказ иметь с ними хоть что-то общее, но я никак не рассчитывала, что соберутся все. Очевидно, она истолковала мою просьбу абсолютно наоборот. Теперь я горько жалею, что поцеремонилась, не сказала ей все как есть по телефону, а заявилась сюда, чтобы достойно поговорить с глазу на глаз.
– Старый ты лентяй. Верно, дружок? – говорит Джой, с любовью глядя на пса, и ставит на стол рядом со мной чашку чаю и тарелку с горкой печенья. – Мы взяли его, когда узнали мой диагноз. Решили, он нас поддержит, будет всех отвлекать, и так оно и вышло. Ему уже девять, – со значением добавляет она. – У меня рассеянный склероз.
Берт, крупный мужчина под семьдесят, в носу кислородная трубка, вступает следующим.
– А я – так слишком красив, себе же на беду, – говорит он, подмигивая.
Пол и Джой хмыкают, Джиника закатывает глаза, тинейджер среди стариков с их дурацкими шутками. Да, насчет этой девочки я оказалась права. Все-таки я не параноик. Я вежливо улыбаюсь.
– Легкие. Эмфизема, – поясняет Берт, посмеиваясь над своей шуткой.
Следующий – Пол. Он моложе, чем Берт и Джой, примерно мой ровесник. Привлекателен и обманчиво здоров на вид. Он второй таинственный посетитель, которого Киара так ловко отшила.
– Опухоль головного мозга.
Красивый, молодой. Опухоль мозга. Совсем как Джерри. Нет, это слишком. Надо уходить. Но как улучить момент, чтобы сбежать, когда молодой мужчина рассказывает тебе о своей болезни?
– Моя ситуация, впрочем, отличается от других, – добавляет он. – У меня ремиссия.
О, это уже лучше.
– Здорово!
– Да, – говорит он без всякой радости. – Это уже вторая ремиссия, при опухолях мозга такое бывает. В первый раз я не был готов уйти. А теперь, если случится обострение, хочу заранее привести все в порядок, чтобы семья не страдала.
Я киваю. Сердце сжимается: даже в ремиссии он готовится к смерти, на тот случай, если опасность не миновала.
– У моего мужа была первичная опухоль мозга, – пытаюсь я поддержать разговор, но как только слова слетают с моих губ, понимаю, до чего они неуместны. Ведь все знают, что Джерри умер.
Я пришла сюда, чтобы покончить с этой историей, прежде чем включусь в нее эмоционально. Но, едва войдя в дверь и увидев этих людей, я поняла, что отсчет пошел. Песочные часы перевернуты. И теперь, когда с еле различимым шорохом ссыпаются песчинки, я надеюсь, что мой сегодняшний визит – это все, что от меня требуется. Я сниму с себя груз вины, постараюсь чем-то помочь – и вернусь к своей жизни. На все уйдет час, не больше.
Перевожу взгляд на девочку с ребенком, Джинику. Может быть, на этом они перестанут меня преследовать. Нет, им придется перестать, потому что я твердо попрошу их об этом. Малышка Джуэл тихонько сидит на коленях матери, играет браслетами на ее запястье. Чувствуя на себе общее внимание, Джиника произносит, уставившись в пол:
– Рак шейки матки.
Говорит она сквозь зубы. Видно, что ей не по себе.
Хорошо. Отлично. Скажи им – и на этом всё. Скажи, что не хочешь здесь быть, что помочь не можешь. Устанавливается молчание.
– Как видите, все мы на разных стадиях нашей болезни, – вступает Джой, главный голос группы. – Рассеянный склероз не смертелен, но неизлечим, и процесс в последнее время прогрессирует. Энджеле, как нам казалось, лечение хорошо помогало, но потом она стала стремительно сдавать. Пол в прекрасной физической форме, но… кто его знает… мы все постоянно то вверх, то вниз, верно? – ищет она поддержки у остальных. – Думаю, я вправе сказать за всех нас, что не знаю, сколько полноценного времени нам осталось… И все-таки мы еще здесь, и это главное.
Все согласно кивают, кроме Джиники, для которой это точно не важнее всего.
– Некоторые из нас придумали, что будет в их письмах, другие – нет. Мы будем благодарны, если вы нам поможете.
Это окошко, в которое я еще могу выскочить. Они люди, они поймут, а если и нет – какое мне дело! Ведь их не волнует моя психическая устойчивость, а я должна заботиться прежде всего о себе. Я сажусь ровнее.
– Я должна вам объяснить…
– Вот у меня есть идея, – перебивает меня Берт. Он задыхается, когда говорит, что никак не сказывается на обилии слов. – Это «охота за сокровищами» для моей жены Риты, и вы бы мне пригодились, чтобы разбросать подсказки по всей стране.
– По всей стране?!
– Это будет как викторина, как пасхальная охота за яйцами. Вот, к примеру, первый вопрос: в каком сражении погиб Бриан Бору? [1] Рите придется поехать в Клонтарф, и там будет ее ждать мой следующий вопрос. – Тут его сотрясает приступ кашля.
У меня начинает дергаться глаз. По всей стране – этого еще не хватало.
– Слушай, а ты жмот, – поддразнивает его Пол. – Нет бы послать Риту на Лансароте, как Джерри отправил Холли.
– Отстань, – отмахивается Берт, скрещивает руки на груди и переводит взгляд на меня. – А чего это он послал вас туда?
– У них был там медовый месяц, – отвечает Пол за меня.
– О да! – Джой мечтательно прикрывает глаза. – И вы там видели дельфинов, правда?
У меня голова кругом оттого, что они рассуждают о моей жизни так, словно это какой-то эпизод из телевизионного реалити-шоу. Треплются, как у кулера в офисе.
– Он оставил билеты у турагента, чтобы она их забрала, – сообщает Джиника Берту.
– А, ну да, – припоминает он.
– А какая там связь с дельфинами? Вы не рассказали об этом в подкасте, – говорит мне Пол, протягивая руку за шоколадным печеньем. Они все на меня смотрят, и я совершенно теряюсь. Это выше моего понимания: как можно вот так запросто обсуждать чужие письма! Конечно, я кратко рассказывала о них в магазинчике Киары, где нас слышали тридцать человек. Но я как-то упустила, что, загруженный в разные девайсы, рассказ этот пойдет дальше, что люди станут слушать его у себя дома для развлечения. И то, что они вскользь, как нечто вполне обыденное, упоминают самые важные, самые глубокие и самые темные переживания моей жизни, как бы изымает меня из реальности, словно я покинула тело.
Я рассматриваю их, одного за другим, пытаясь подстроиться под темп разговора. Вопросы летят в меня, словно у нас викторина на скорость. Я и хотела бы ответить, но не поспеваю. Мою жизнь не вместить в торопливый односложный ответ, она требует контекста, общего плана, мизансцен, пояснений и эмоционального отклика, а не скорости пулеметной перестрелки. Мне взрывает мозг сам факт, что они говорят о письмах, о том, как их написать и оставить, так бесцеремонно, по-свойски. Хочется встряхнуть их всех и спросить, слышат ли они себя вообще.
– А вот я бы хотела спросить вас о том письме с семечками подсолнуха. Это что, в самом деле ваш любимый цветок? – интересуется Джой. – А Джерри попросил вас их посадить? По-моему, это прекрасно. Я бы хотела, чтобы Джо посадил дерево или куст в мою память, и тогда они смотрели бы на него каждый день и думали бы о…
– О том, сколько лет вас уже нет, – на автомате перебиваю ее я, и голос мой звучит резче, чем хотелось бы.
– О! – Она не скрывает разочарования. – Нет, я не так это дерево себе представляла. Только как напоминание обо мне. – И Джой оглядывается на участников клуба.
– Но они и так будут вас помнить. Они будут помнить вас каждую секунду каждого дня. Даже если и хотели бы, забыть не смогут. Запахи, вкусы, звуки – абсолютно все в их жизни будет связано с вами. Некоторым образом вы будете преследовать их – как призрак. Вы постоянно будете в их мыслях – помимо их воли, потому что они поймут: вы должны уйти, чтобы для них жизнь продолжалась… Но будут и такие дни, когда им потребуется, чтобы вы были рядом, чтобы справиться с чем-то, и вы им в этом поможете. Порой они займутся чем угодно, лишь бы не думать о вас. В общем, чтобы помнить вас, им не понадобятся ни добавочные деревья, ни викторины. Ясно?
Джой быстро, мелко кивает, и я понимаю, что почти кричу. Злюсь, хотя я не хотела этого. Я беру себя в руки. Моя взрывная реакция и резкость – неожиданность для меня самой.
– Холли, а вам вообще нравилось получать письма Джерри? – прервав неловкое молчание, спрашивает меня Пол.
– Ну конечно же, да! – с вызовом отвечаю я. Еще бы не нравилось. Я ради них жила.
– Но, понимаете, прозвучало это так, словно… – начинает Пол, но Джой, положив руку ему на колено, заставляет его умолкнуть.
– И как же это прозвучало?
– Да ладно, не важно! – вскидывает он руки, сдаваясь.
– Пожалуй, вы правы, Холли, – медленно и задумчиво говорит Джой, внимательно глядя на меня. – Боюсь, они расценят это скорей как знак смерти, как надгробие, как напоминание о том, что я была, а теперь меня нет. Ведь вы так воспринимали подсолнухи?
Ох, как мне не по себе.
– Нет. Подсолнухи мне нравятся. – Мои слова звучат так настороженно, словно произношу я их сквозь броню. – Я сажаю их семена каждый год, в один и тот же день. Джерри мне этого не подсказывал. Я просто решила делать так.
Джой, впечатленная идеей, делает заметки в тетради. Я держу при себе, что на самом деле это затея моего брата Ричарда. Это он посадил семечки, он ухаживал за побегами, когда они проклюнулись. Но я на них смотрела. Смотрела всегда. Иногда видеть их не могла, порой меня так к ним и тянуло; в хорошие дни я их едва замечала.
Пока я корчусь от неловкости, Джой продолжает размышлять вслух:
– Сажать что-нибудь в землю ежегодно, в определенный день. Может быть, в день моей смерти? О нет… – прервавшись, она наставляет на меня кончик ручки. – Нет, в мой день рождения. Так позитивнее.
Я вяло киваю.
– Для таких дел у меня маловато воображения, – вздыхает она.
– У меня его навалом, – говорит Берт, теперь его очередь занимать оборону. – Я все распланировал. Это пришло мне в голову, когда я был в пабе. Там викторины бывают, и это очень мне нравится. Рита хоть развлечется, мы так давно не путешествовали из-за этой моей штуки, – и тычет большим пальцем в свой кислородный баллон.
– А что, если она не знает ответов? – интересуюсь я.
Все они на меня смотрят.
– Конечно, знает! Это простая викторина на общую эрудицию. Где Бриан Бору потерпел поражение? Какая группа островов дала название свитеру? Откуда родом Кристи Мур? И тут она рванет в Лимерик за следующим письмом.
– Кристи Мур из Килдэра, – говорю я.
– Что? Нет! Уж я-то знаю, я все время слушаю его песни.
Пол утыкается в телефон и гуглит ответ.
– Килдэр.
– Какого черта, Берт! – закатывает глаза Джиника. – Так не пойдет! Вы хоть бы сами знали ответы на свои идиотские вопросы! И потом, на какой именно из Аранских островов она отправится? И куда там пойдет? Она найдет ваше письмо на земле, сойдя с трапа? Или оно будет в бутылке качаться на волнах? Надо это продумать.
Пол и Джой смеются. Я не могу. Это какой-то дурной сон. Как меня угораздило участвовать в этом бреду?
– Ладно вам, перестаньте! – сердится Берт.