Мерзла голова, мерзли промокшие насквозь ноги. Мерзла душа.
Совсем тоскливо ей сделалось, когда до вокзала, откуда в разных направлениях расходились десятки дорог и блестящих рельсовых полос, осталось всего метров двести. Уже высилось перед глазами двухэтажное бетонное здание, шныряла тут и там разношерстная толпа с сумками, у бетонных парапетов курили мужики с обветренными лицами; с остановки, откуда отправлялись автобусы обратно в город, под стеклянной крышей прятался от дождя народ.
Путь обратно в город для нее закрыт. Добравшись сюда, Лин будто пересекла невидимую черту и осталась совсем одна — одна на полотне судьбы, одна в огромном мире, над которым на многие километры вокруг движутся в неизвестность тяжелые серые облака. Вот и она, как облако, скоро отправится в неизвестном направлении. Где закончит путешествие? Где осядет? Зачем? И что по прибытии в новое место будет ждать ее?
Теперь ей хотелось не плакать — реветь, но она никогда не ревела. Не позволит себе и сейчас, когда руку протягивает щербатая попутчица — та самая незваная новая жизнь, — давай, мол, пошли уже — чего торчишь?
Длинным гудком прокричал вдали состав; ему, набирая ход, вторил еще один.
— Давай, мы опоздаем на автобус! — подстегнула набрать скорость одетая в бежевую куртку девчонка своего долговязого попутчика.
О Лин запнулся, невнятно извинился и посеменил прочь тощий мужик в промокшей фетровой шляпе.
Очередь в кассу двигалась медленно, и это бесило.
Помигивало лампочками на стене электронное табло расписания рейсов, гудел хором из сотен голосов просторный и запруженный холл, смеялись и похлопывали друг друга по плечу хорошо одетые, стоящие впереди нее коллеги-бизнесмены.
На мужиков Белинда не смотрела — она смотрела по сторонам и кусала губы. Куда податься? В далекий город, в близкий? Поездом или автобусом? Наверняка Джо попытается мыслить, как беглянка, или же, наоборот, попробует предположить, каких мыслей Лин будет избегать, и, значит, мыслить самостоятельно она не будет — всецело положится на удачу и чужое мнение. Например, мнение кассирши или любое название населенного пункта, которое услышит первым.
Дурной подход, ведь это все равно, что кидать на игральный стол кости в надежде, что тебе выпадут две парные семерки. Удача, удача, сраная удача… На что полагаться — логику, эмоции, случайность? Одно Белинда знала наверняка: она не должна пойти на поводу у паники.
«Думай, девка, думай…»
Думать удавалось плохо. Народ спешил, будоражил мысли, отвлекал. Вот дед с бабкой волокут за собой сумку с шатающимся колесом — у бабки на голове платок, дед едва переставляет ноги — зачем им вообще куда-то ехать? Вот две подружки — судя по ярким чемоданам и хорошему настроению, эти катят на море — «удачи вам, хохотушки, наплавайтесь там за меня». Может, ей тоже на море? Вот только прибрежные зоны дорогие, а ей бы уединение — местечко тихое и затерянное на карте. Бизнесмены бесконечно бубнили про бумаги, отчеты, про то, что сразу по приезду отправятся в ресторан «Морна Тэ», где один из них уже побывал… Чужая жизнь, чужие цели и планы.
Бесконечно медленно, как хромая на обе ноги лошадь, очередь, наконец, доползла до окошка кассирши, и сквозь прозрачную перегородку на Белинду взглянули равнодушные глаза девушки-продавца.
— Куда вам?
Лин вдруг поняла, что так и не определилась с направлением.
— Куда идет ближайший… — поезд? Автобус? Лучше автобус, — автобус?
— В Дорнвуд.
Белинда едва не сматерилась — только туда ей не хватало. Как раз, чтобы повстречаться лицом к лицу с Килли.
— А следом за ним?
— Женщина! Следом за ним с разницей в несколько минут отходят автобусы в двадцати направлениях — вам все перечислить?
Горло свело нервным спазмом.
— На любой из них.
— Вы хотите, чтобы я за вас решала? Думаете, я за этим тут сижу?
Очередь колыхалась и волновалась, как море, — очередь не любила, когда кассиршу задерживали глупыми вопросами.
— Пожалуйста, на любой. Выберите, — тихо попросила Белинда, и девушка какое-то время ошалело смотрела на нее сквозь стекла круглых очков.
Наверное, она хотела сказать «Вы достали со своими заскоками! Я продаю билеты туда, куда меня просят, а не куда случайно ткнут мои пальцы на клавиатуре…» Наверное, ей хотелось сказать это или что-то другое — что-нибудь непристойное, — но покупательница так молила продавщицу глазами, что та, выждав еще несколько секунд, вдруг спросила:
— В Ринт-Крук подойдет?
— Это город? Большой? Далеко?
Накрашенные губы неприязненно поджались — слишком много вопросов; очередь за спиной колыхнулась сильнее.
— Триста километров на север. Город небольшой. Брать билет будете?
— Буду, — обреченно кивнула Белинда и потянулась к рюкзаку.
Отчаяние с новой силой нахлынуло уже в автобусе, по стеклам которого ползли неровные мокрые дорожки. Белинду вдруг затошнило от волнения и страха — она уезжает, уезжает навсегда. Попрощаться бы с Кони — так было бы честно, — но позвонить с вокзального телефона-автомата возможность упущена, а со своего нельзя — Килли отследит звонок. Мелко трясся салон; в двери протискивались, предъявляя билеты контролеру, последние пассажиры — автобус в неизвестный ей Ринт-Крук собирался отправляться через несколько минут. Перед глазами спинка чужого кресла и чужая макушка, а на душе пустота.
Не повезло и с соседом. Не успел пожилой упитанный мужик опуститься рядом, как из небольшой сумки тут же явились на свет прихваченные с собой банки с салатом, вонючим овощным рагу и крошащимся прямо ему на колени хлебом — мужик, чавкая и причмокивая губами, принялся уминать ланч.
«Дома пожрать не мог? — хотелось недобро спросить ей. — Обязательно вонять на весь автобус едой? Не один ведь едешь…»
Она бы и процедила, но сдержалась. Люди всегда ее раздражали, все без исключения, потому что у всех без исключения маршировали толпами в башке тараканы. У молодых, старых, красивых, некрасивых, интеллигентных, у быдла. За всю свою жизнь она не встретила практически ни единого человека, который не нервировал бы ее: поведением, манерами или способом выражаться. Одни ныли, другие красовались, третьи поливали дерьмом все подряд и постоянно искали единомышленников, четвертые бесили высокомерием и эгоизмом. Неужели нет таких, у кого все в норме? Нет, она вовсе не считала, что все в норме у нее самой, — Белинда страдала от слишком прямолинейного характера и зачастую не умела тактично скрыть своего мнения, но она хотя бы была честной. А все вокруг лживыми. Да, практически все…
Чавканье соседа отвлекало от мыслей, а нервозность нарастала. Из закусочной Белинду уволили месяц назад с пометкой «за грубое отношение к клиентам» (ну и пошли вы в жопу — она всего лишь сообщила очередному жирняку, что тому не стоит заказывать сразу четыре сэндвича со свининой, так как он сам уже почти «свинина»), и с тех пор с Кони они виделись нечасто, но подруга будет ее искать. Будет звонить, волноваться, переживать — возможно, даже обратится к Килли с просьбой отыскать внезапно потерявшуюся Лин, а этого нельзя допустить — не нужно ему ее искать. Вдруг Джо заметит пропажу денег не сразу и вдогонку не кинется? А Кони точно ускорит процесс…
— Вы можете дать мне телефон?
Руки Белинды мелко дрожали; сосед перестал жрать и посмотрел на женщину, глаза которой лихорадочно блестели.
— Дайте мне телефон — я сделаю один звонок. Заплачу вам пару баксов, если надо. Мой сел, а это срочно.
Мужик вытер рот тыльной стороной конопатой ладони, осторожно вытащил из кармана пиджака видавший виды сотовый и молча протянул ей.
— Спасибо. Я быстро.
Закрылись двери; автобус начал сдавать назад для разворота.
Номер она помнила наизусть. Когда ей ответили, Лин сбивчиво затараторила:
— Кони? Привет, это я. Слушай, я… поругалась с Джо, я уезжаю. Что? Нет, сильно поругалась, не помиримся. Приехать к тебе не могу, я уезжаю из города. Куда? Не могу пока сказать, ладно? Потом, я потом перезвоню — ты только не говори ему ничего, вообще ничего, хорошо?
На том конце волновались и переживали, на том конце сыпали вопросами, но Белинда отвечала коротко и постоянно повторяла: «Не теряй. Я потом найдусь. И ничего не говори Килли…»
За окном, потонувший в дождевой дымке, плыл запруженный машинами проспект Дарля — в этот серый полдень, сидя в кресле с номером шестнадцать, Лин смотрела на него в последний раз.
Мелкая тряска, бесконечные повороты, капли на лобовом стекле, вяло движущиеся туда-сюда дворники, низкое траурное небо до самого горизонта. Мокрые поля, леса, луга; глядящий вперед водитель, посапывающий сосед.
Белинда пустым взглядом смотрела в окно. Наматывали километры по мокрому шоссе колеса, уносилась прочь прежняя жизнь, а впереди ждала неизвестность. Неизвестность — она хуже всего остального. К знанию о плохом можно привыкнуть, подготовиться, пережить заранее; неизвестность пережить заранее нельзя.
Крутился в памяти их последний разговор, всплывало перед глазами жесткое и уже равнодушное лицо — когда они сделались чужими? Почему люди вообще становятся чужими, в какой момент? Кто виноват — он, она? Оба? Видит Создатель, она старалась. А он?
Да и был ли смысл размышлять?
В какие-то минуты ей думалось не о плохом, а о том моменте, когда они только встретились — тогда Килли улыбался и казался ей настоящим красавчиком. Веселые глаза, широченная улыбка и крепкий привлекательный торс. Джо однажды пришел в закусочную и сразу же похитил ее сердце — увел его с собой на невидимом поводке, заклеймил взглядом «моя», и Белинда вдруг стала его — начала ждать незнакомца на завтрак, обед и ужин. И он почему-то приходил: садился за дальним столиком на красный диван из кожзама и отсылал назад всех, кто к нему подходил, если то была не она — не Лин. Тогда она почти впервые в жизни почувствовала, что нужна. Хотя бы кому-то. И за это новое дивное ощущение была готова подарить мужчине с серыми глазами и беспокойной шевелюрой целый мир. И дарила, как умела.
Но, видимо, не умела, раз снова поля, леса, дождь, храпящий сосед, равнодушный водитель и дорога в никуда.
Месть не ощущалась ни сладкой, ни горькой. Месть — это просто месть, и иногда она необходима для самоуспокоения и для того, чтобы научить другого не быть скотиной. Научится ли Джо? Маловероятно. И он однозначно бросится в погоню, вопрос лишь — когда?
Думы о хорошем исчезли, стоило включиться «херне» — так Белинда называла собственный мозг, «думалку», когда та вдруг начинала простраивать варианты будущего — один другого страшнее.
Что, если Джо приехал домой раньше и уже кинулся за ней в погоню? Может, уже прокрутил записи с видеокамер и понял, что тощий стриженый пацан и есть его «бывшая»? Вот он посмеется… А что, если машина Килли уже несется вслед за ее автобусом… Что, если…?
Свою собственную «думалку» Белинда ненавидела куда сильнее других людей. Иногда ей казалось, что в голове живет инопланетянин — подселенец, который изводит ее страхами, рисует жуткие картины и постоянно предполагает худшее. Интересно, это у всех так или только у нее? Зачем постоянно мыслить о дерьме, когда вокруг его и так хватает, но не думать она не могла — «херня» не отключалась.
Вот и теперь все то время, пока Лин пыталась дремать с закрытыми глазами, «думалка» измывалась над ее воображением: «А что он сделает с тобой, если догонит? Изобьет? Убьет?… Еще эта бутылка в серванте — почему ты ее не оставила? Ты виновата, Лин, сильно виновата, и он будет злой…»
Для того чтобы заглушить голос, она была готова окунуть череп в кадку с ледяной водой, напиться, нанюхаться кокса, вышибить собственный мозг кувалдой, и «херня», зная о том, что ее не отключить, лишь хохотала внутри стриженой под ежик головы.
Глава 2
Приземистое одноэтажное здание, отсутствие людей у входа и единственный автобус на парковке — тот самый, на котором она приехала. Ринт-Крук действительно оказался маленьким, если не сказать крохотным. От вокзала к городу уходила одна-единственная улица — не заблудишься, — на парковке стояла пустая машина такси. Видимо, водитель в отсутствие работы протирал штанами стул соседнего бара или зашел в помещение, чтобы отлить.
Вместе с Лин во влажный туманный воздух вышло лишь несколько пассажиров — оказывается, это место не являлось конечной точкой по пути следования — далее автобус направлялся куда-то еще. Она не стала выяснять, куда, потому как чертовки устала: всего триста километров, а они пилили почти шесть часов, кружа между холмами, и из-за больной головы Лин почти не поспала. То тряска, то бесконечные торможения — ремонт дороги, — то собственные мысли — все это лишало покоя. И вот теперь она стояла здесь — в забытом Создателем городе, затерявшимся между горами.
Холмы и правда выросли — лишь триста километров, и такая разница в ландшафте. Пембертон, который она покинула этим утром, лежал на равнине, а его сосед по географической карте мог похвастаться не только более дикими пейзажами, но и иной растительностью — склоны облепило множество хвойных деревьев, и оттого запах стоял сырой, густой и ароматный.
Блестели под ногами лужи, дождь закончился; за покрытые соснами вершины цеплялись низкие рваные, похожие на распавшихся призраков облака.
Хорошо, тихо. Точнее, было бы хорошо, если бы Лин приехала сюда на пару дней отдохнуть.
Но она приехала сюда спрятаться. Если повезет.
Вышедшие вместе с ней из автобуса пассажиры давно растворились в конце улицы, а она все стояла у угла под навесом, глядя на горы. Уехал автобус, вновь начало накрапывать; Белинда курила вторую сигарету подряд — надолго задерживала в легких дым, почти не делала паузы между нервными затяжками.
Что, если город окажется совсем маленьким? Настолько, что и не затеряться? Значит, завтра снова в путь? А что, если ее запомнят здесь и потом опишут Джо, ведь в крохотных поселениях любят незнакомцев и сплетни? А что…
Лин усилием воли заставила «думалку» умолкнуть — та задолбала своими вечными «а что, если…». Вот появятся проблемы, тогда будет их решать, а то ведь даже величественным видом насладиться не может — смотрит на него и не видит.
Совсем тоскливо ей сделалось, когда до вокзала, откуда в разных направлениях расходились десятки дорог и блестящих рельсовых полос, осталось всего метров двести. Уже высилось перед глазами двухэтажное бетонное здание, шныряла тут и там разношерстная толпа с сумками, у бетонных парапетов курили мужики с обветренными лицами; с остановки, откуда отправлялись автобусы обратно в город, под стеклянной крышей прятался от дождя народ.
Путь обратно в город для нее закрыт. Добравшись сюда, Лин будто пересекла невидимую черту и осталась совсем одна — одна на полотне судьбы, одна в огромном мире, над которым на многие километры вокруг движутся в неизвестность тяжелые серые облака. Вот и она, как облако, скоро отправится в неизвестном направлении. Где закончит путешествие? Где осядет? Зачем? И что по прибытии в новое место будет ждать ее?
Теперь ей хотелось не плакать — реветь, но она никогда не ревела. Не позволит себе и сейчас, когда руку протягивает щербатая попутчица — та самая незваная новая жизнь, — давай, мол, пошли уже — чего торчишь?
Длинным гудком прокричал вдали состав; ему, набирая ход, вторил еще один.
— Давай, мы опоздаем на автобус! — подстегнула набрать скорость одетая в бежевую куртку девчонка своего долговязого попутчика.
О Лин запнулся, невнятно извинился и посеменил прочь тощий мужик в промокшей фетровой шляпе.
Очередь в кассу двигалась медленно, и это бесило.
Помигивало лампочками на стене электронное табло расписания рейсов, гудел хором из сотен голосов просторный и запруженный холл, смеялись и похлопывали друг друга по плечу хорошо одетые, стоящие впереди нее коллеги-бизнесмены.
На мужиков Белинда не смотрела — она смотрела по сторонам и кусала губы. Куда податься? В далекий город, в близкий? Поездом или автобусом? Наверняка Джо попытается мыслить, как беглянка, или же, наоборот, попробует предположить, каких мыслей Лин будет избегать, и, значит, мыслить самостоятельно она не будет — всецело положится на удачу и чужое мнение. Например, мнение кассирши или любое название населенного пункта, которое услышит первым.
Дурной подход, ведь это все равно, что кидать на игральный стол кости в надежде, что тебе выпадут две парные семерки. Удача, удача, сраная удача… На что полагаться — логику, эмоции, случайность? Одно Белинда знала наверняка: она не должна пойти на поводу у паники.
«Думай, девка, думай…»
Думать удавалось плохо. Народ спешил, будоражил мысли, отвлекал. Вот дед с бабкой волокут за собой сумку с шатающимся колесом — у бабки на голове платок, дед едва переставляет ноги — зачем им вообще куда-то ехать? Вот две подружки — судя по ярким чемоданам и хорошему настроению, эти катят на море — «удачи вам, хохотушки, наплавайтесь там за меня». Может, ей тоже на море? Вот только прибрежные зоны дорогие, а ей бы уединение — местечко тихое и затерянное на карте. Бизнесмены бесконечно бубнили про бумаги, отчеты, про то, что сразу по приезду отправятся в ресторан «Морна Тэ», где один из них уже побывал… Чужая жизнь, чужие цели и планы.
Бесконечно медленно, как хромая на обе ноги лошадь, очередь, наконец, доползла до окошка кассирши, и сквозь прозрачную перегородку на Белинду взглянули равнодушные глаза девушки-продавца.
— Куда вам?
Лин вдруг поняла, что так и не определилась с направлением.
— Куда идет ближайший… — поезд? Автобус? Лучше автобус, — автобус?
— В Дорнвуд.
Белинда едва не сматерилась — только туда ей не хватало. Как раз, чтобы повстречаться лицом к лицу с Килли.
— А следом за ним?
— Женщина! Следом за ним с разницей в несколько минут отходят автобусы в двадцати направлениях — вам все перечислить?
Горло свело нервным спазмом.
— На любой из них.
— Вы хотите, чтобы я за вас решала? Думаете, я за этим тут сижу?
Очередь колыхалась и волновалась, как море, — очередь не любила, когда кассиршу задерживали глупыми вопросами.
— Пожалуйста, на любой. Выберите, — тихо попросила Белинда, и девушка какое-то время ошалело смотрела на нее сквозь стекла круглых очков.
Наверное, она хотела сказать «Вы достали со своими заскоками! Я продаю билеты туда, куда меня просят, а не куда случайно ткнут мои пальцы на клавиатуре…» Наверное, ей хотелось сказать это или что-то другое — что-нибудь непристойное, — но покупательница так молила продавщицу глазами, что та, выждав еще несколько секунд, вдруг спросила:
— В Ринт-Крук подойдет?
— Это город? Большой? Далеко?
Накрашенные губы неприязненно поджались — слишком много вопросов; очередь за спиной колыхнулась сильнее.
— Триста километров на север. Город небольшой. Брать билет будете?
— Буду, — обреченно кивнула Белинда и потянулась к рюкзаку.
Отчаяние с новой силой нахлынуло уже в автобусе, по стеклам которого ползли неровные мокрые дорожки. Белинду вдруг затошнило от волнения и страха — она уезжает, уезжает навсегда. Попрощаться бы с Кони — так было бы честно, — но позвонить с вокзального телефона-автомата возможность упущена, а со своего нельзя — Килли отследит звонок. Мелко трясся салон; в двери протискивались, предъявляя билеты контролеру, последние пассажиры — автобус в неизвестный ей Ринт-Крук собирался отправляться через несколько минут. Перед глазами спинка чужого кресла и чужая макушка, а на душе пустота.
Не повезло и с соседом. Не успел пожилой упитанный мужик опуститься рядом, как из небольшой сумки тут же явились на свет прихваченные с собой банки с салатом, вонючим овощным рагу и крошащимся прямо ему на колени хлебом — мужик, чавкая и причмокивая губами, принялся уминать ланч.
«Дома пожрать не мог? — хотелось недобро спросить ей. — Обязательно вонять на весь автобус едой? Не один ведь едешь…»
Она бы и процедила, но сдержалась. Люди всегда ее раздражали, все без исключения, потому что у всех без исключения маршировали толпами в башке тараканы. У молодых, старых, красивых, некрасивых, интеллигентных, у быдла. За всю свою жизнь она не встретила практически ни единого человека, который не нервировал бы ее: поведением, манерами или способом выражаться. Одни ныли, другие красовались, третьи поливали дерьмом все подряд и постоянно искали единомышленников, четвертые бесили высокомерием и эгоизмом. Неужели нет таких, у кого все в норме? Нет, она вовсе не считала, что все в норме у нее самой, — Белинда страдала от слишком прямолинейного характера и зачастую не умела тактично скрыть своего мнения, но она хотя бы была честной. А все вокруг лживыми. Да, практически все…
Чавканье соседа отвлекало от мыслей, а нервозность нарастала. Из закусочной Белинду уволили месяц назад с пометкой «за грубое отношение к клиентам» (ну и пошли вы в жопу — она всего лишь сообщила очередному жирняку, что тому не стоит заказывать сразу четыре сэндвича со свининой, так как он сам уже почти «свинина»), и с тех пор с Кони они виделись нечасто, но подруга будет ее искать. Будет звонить, волноваться, переживать — возможно, даже обратится к Килли с просьбой отыскать внезапно потерявшуюся Лин, а этого нельзя допустить — не нужно ему ее искать. Вдруг Джо заметит пропажу денег не сразу и вдогонку не кинется? А Кони точно ускорит процесс…
— Вы можете дать мне телефон?
Руки Белинды мелко дрожали; сосед перестал жрать и посмотрел на женщину, глаза которой лихорадочно блестели.
— Дайте мне телефон — я сделаю один звонок. Заплачу вам пару баксов, если надо. Мой сел, а это срочно.
Мужик вытер рот тыльной стороной конопатой ладони, осторожно вытащил из кармана пиджака видавший виды сотовый и молча протянул ей.
— Спасибо. Я быстро.
Закрылись двери; автобус начал сдавать назад для разворота.
Номер она помнила наизусть. Когда ей ответили, Лин сбивчиво затараторила:
— Кони? Привет, это я. Слушай, я… поругалась с Джо, я уезжаю. Что? Нет, сильно поругалась, не помиримся. Приехать к тебе не могу, я уезжаю из города. Куда? Не могу пока сказать, ладно? Потом, я потом перезвоню — ты только не говори ему ничего, вообще ничего, хорошо?
На том конце волновались и переживали, на том конце сыпали вопросами, но Белинда отвечала коротко и постоянно повторяла: «Не теряй. Я потом найдусь. И ничего не говори Килли…»
За окном, потонувший в дождевой дымке, плыл запруженный машинами проспект Дарля — в этот серый полдень, сидя в кресле с номером шестнадцать, Лин смотрела на него в последний раз.
Мелкая тряска, бесконечные повороты, капли на лобовом стекле, вяло движущиеся туда-сюда дворники, низкое траурное небо до самого горизонта. Мокрые поля, леса, луга; глядящий вперед водитель, посапывающий сосед.
Белинда пустым взглядом смотрела в окно. Наматывали километры по мокрому шоссе колеса, уносилась прочь прежняя жизнь, а впереди ждала неизвестность. Неизвестность — она хуже всего остального. К знанию о плохом можно привыкнуть, подготовиться, пережить заранее; неизвестность пережить заранее нельзя.
Крутился в памяти их последний разговор, всплывало перед глазами жесткое и уже равнодушное лицо — когда они сделались чужими? Почему люди вообще становятся чужими, в какой момент? Кто виноват — он, она? Оба? Видит Создатель, она старалась. А он?
Да и был ли смысл размышлять?
В какие-то минуты ей думалось не о плохом, а о том моменте, когда они только встретились — тогда Килли улыбался и казался ей настоящим красавчиком. Веселые глаза, широченная улыбка и крепкий привлекательный торс. Джо однажды пришел в закусочную и сразу же похитил ее сердце — увел его с собой на невидимом поводке, заклеймил взглядом «моя», и Белинда вдруг стала его — начала ждать незнакомца на завтрак, обед и ужин. И он почему-то приходил: садился за дальним столиком на красный диван из кожзама и отсылал назад всех, кто к нему подходил, если то была не она — не Лин. Тогда она почти впервые в жизни почувствовала, что нужна. Хотя бы кому-то. И за это новое дивное ощущение была готова подарить мужчине с серыми глазами и беспокойной шевелюрой целый мир. И дарила, как умела.
Но, видимо, не умела, раз снова поля, леса, дождь, храпящий сосед, равнодушный водитель и дорога в никуда.
Месть не ощущалась ни сладкой, ни горькой. Месть — это просто месть, и иногда она необходима для самоуспокоения и для того, чтобы научить другого не быть скотиной. Научится ли Джо? Маловероятно. И он однозначно бросится в погоню, вопрос лишь — когда?
Думы о хорошем исчезли, стоило включиться «херне» — так Белинда называла собственный мозг, «думалку», когда та вдруг начинала простраивать варианты будущего — один другого страшнее.
Что, если Джо приехал домой раньше и уже кинулся за ней в погоню? Может, уже прокрутил записи с видеокамер и понял, что тощий стриженый пацан и есть его «бывшая»? Вот он посмеется… А что, если машина Килли уже несется вслед за ее автобусом… Что, если…?
Свою собственную «думалку» Белинда ненавидела куда сильнее других людей. Иногда ей казалось, что в голове живет инопланетянин — подселенец, который изводит ее страхами, рисует жуткие картины и постоянно предполагает худшее. Интересно, это у всех так или только у нее? Зачем постоянно мыслить о дерьме, когда вокруг его и так хватает, но не думать она не могла — «херня» не отключалась.
Вот и теперь все то время, пока Лин пыталась дремать с закрытыми глазами, «думалка» измывалась над ее воображением: «А что он сделает с тобой, если догонит? Изобьет? Убьет?… Еще эта бутылка в серванте — почему ты ее не оставила? Ты виновата, Лин, сильно виновата, и он будет злой…»
Для того чтобы заглушить голос, она была готова окунуть череп в кадку с ледяной водой, напиться, нанюхаться кокса, вышибить собственный мозг кувалдой, и «херня», зная о том, что ее не отключить, лишь хохотала внутри стриженой под ежик головы.
Глава 2
Приземистое одноэтажное здание, отсутствие людей у входа и единственный автобус на парковке — тот самый, на котором она приехала. Ринт-Крук действительно оказался маленьким, если не сказать крохотным. От вокзала к городу уходила одна-единственная улица — не заблудишься, — на парковке стояла пустая машина такси. Видимо, водитель в отсутствие работы протирал штанами стул соседнего бара или зашел в помещение, чтобы отлить.
Вместе с Лин во влажный туманный воздух вышло лишь несколько пассажиров — оказывается, это место не являлось конечной точкой по пути следования — далее автобус направлялся куда-то еще. Она не стала выяснять, куда, потому как чертовки устала: всего триста километров, а они пилили почти шесть часов, кружа между холмами, и из-за больной головы Лин почти не поспала. То тряска, то бесконечные торможения — ремонт дороги, — то собственные мысли — все это лишало покоя. И вот теперь она стояла здесь — в забытом Создателем городе, затерявшимся между горами.
Холмы и правда выросли — лишь триста километров, и такая разница в ландшафте. Пембертон, который она покинула этим утром, лежал на равнине, а его сосед по географической карте мог похвастаться не только более дикими пейзажами, но и иной растительностью — склоны облепило множество хвойных деревьев, и оттого запах стоял сырой, густой и ароматный.
Блестели под ногами лужи, дождь закончился; за покрытые соснами вершины цеплялись низкие рваные, похожие на распавшихся призраков облака.
Хорошо, тихо. Точнее, было бы хорошо, если бы Лин приехала сюда на пару дней отдохнуть.
Но она приехала сюда спрятаться. Если повезет.
Вышедшие вместе с ней из автобуса пассажиры давно растворились в конце улицы, а она все стояла у угла под навесом, глядя на горы. Уехал автобус, вновь начало накрапывать; Белинда курила вторую сигарету подряд — надолго задерживала в легких дым, почти не делала паузы между нервными затяжками.
Что, если город окажется совсем маленьким? Настолько, что и не затеряться? Значит, завтра снова в путь? А что, если ее запомнят здесь и потом опишут Джо, ведь в крохотных поселениях любят незнакомцев и сплетни? А что…
Лин усилием воли заставила «думалку» умолкнуть — та задолбала своими вечными «а что, если…». Вот появятся проблемы, тогда будет их решать, а то ведь даже величественным видом насладиться не может — смотрит на него и не видит.