Леонид, запнувшись о торчавший на земле прут, тем временем принялся ругаться матом. Крыть на чем свет стоит монтажников, дворников, не позаботившихся о том, чтобы «честные люди» не ломали ноги, ЖЭКи и почему-то баб.

— Все вы сучки… Все. Чего я такого сделал-то? Водка есть, пожрать бы дала… Ва-а-а-аля!

Последнее слово в воздух укутавшегося в ночь двора было не выкрикнуто — проревано медведем.

— Я ж к тебе по-хорошему!

— По-хорошему, ага, — съязвил Мор.

Зачем они с Мирой стынут тут, не чувствуя, впрочем, холода — в спальном районе, почти что в подворотне на окраине очередного безымянного городишки, глядя на то, как пьянчуга пытается разбить окно отшившей его жены?

— Это не жена, — отозвалась Мира тихо. — Его жена дома, с ребенком.

— Еще лучше, — послышалось в ответ с подтекстом «еще хуже». — А почему он домой не идет, кобель пыльный?

— Она его выгнала. Леонида четыре месяца назад уволили с работы.

— Пил?

— Нет. Он отличился…

— Он и тут «отличается».

— …в лучшую сторону. В одном из цехов случилась поломка датчика, контролирующего давление в трубах, — он первым сообразил, где искать, и отключил электроснабжение всего цеха.

— И получил грамоту?

— Нет, получил увольнение. Потому что, будучи обыкновенным электриком, превысил полномочия и сделал то, что должен был сделать мастер цеха, который от страха перед грядущей катастрофой, бежал на глазах у подчиненных. Леонид уберег завод от взрыва и этим спас от смерти шестнадцать человек.

— Мудозвоны хреновы, — Мор и сам временами не отличался вежливостью. — Так за что его уволили?

— За превышение полномочий. Хотели еще наложить штраф. Прикрыли начальника цеха.

— Ценой работника.

— Да.

— Понятно.

Теперь Леонид предстал Мору с иной стороны — пьяницы и неудачника, но уже хотя бы не по своей вине. Хотя, нет, по своей — все пьют и становятся неудачниками исключительно по своей вине.

— А жена что?

«Ленчик» распалялся все сильнее — выл под окнами, матерился, рыскал в поисках палки посолиднее, изредка тряс букетом — увещевал, умолял, о чем-то просил несговорчивую «Вальку».

— Муж запил. Жена устала от безденежья, от ругани, от того, что приходилось тащить на себе семью, и в какой-то момент указала на дверь.

— И он сразу нашел ей замену?

— Любой человек ищет место и того, кто его пригреет. Где обнимут, успокоят, коснутся душой.

Двор погрузился в темноту; желтели лишь фонари, окна в вышине и не успевшие облететь листья на деревьях.

— Зачем мы здесь, Мира?

— Хочу напомнить ему кое о чем.

— Ты знаешь правила игры: если воздействуешь на объект прямо, я тоже буду вынужден воздействовать прямо.

— Знаю. Я хочу не прямо. И ты тоже.

— Хорошо, выбирай.

Они всегда играли в эту игру — кто кого перехитрит. Дистанционное касание Миры пробуждало в людях лучшее, Мора — худшее.

— Я выбираю его.

И полупрозрачная женщина с распущенными волосами указала на мальчугана лет семи от роду, шагающего по дороге: небольшой рюкзачок, вязаная шапка с козырьком, штаны с отражателями — родители заботились о безопасности чада.

— Почему его?

— Сейчас увидишь.


И она мысленно — Мор почувствовал теплый поток — коснулась мальчишки.

Тот вдруг сбросил шаг, перекинул сетку со сменной обувью в другую руку и посмотрел туда, где Леонид скулил под окнами, сидя на бетонном парапете:

— Я ж живой! Так нельзя… Ну за что вы, бл%ди, такие бессердечные?

Мальчуган какое-то время стоял на дороге — смотрел на пьяницу:

— Он напомнил ему отца. Та же стрижка, тот же рост…

— Это нечестно, — ухмыльнулся Мор.

— Честно.

И… свернул с дороги, зашуршал ботиночками по листве — подошел к сидящему мужчине без страха. Заглянул в глаза.

— Дядь, пойдем, а? Домой. Я тебя провожу.

Тонкий голосок — просительный, тихий.

Леонид поднял мутный взгляд. Долго смотрел на пацаненка, на его протянутую мелкую ладошку.

— Это небезопасно, Мира. А если ударит?

— Не ударит. Не думай о нем плохо.

— Я создан думать плохо.

— Т-с-с-с…

— Дядь, — тем временем повторил мальчик, — не сиди так. Холодно ведь.

Леня молчал. И Мор вдруг понял, что тот сейчас заплачет — пацан действительно напомнил ему оставленного дома сына.

— Дядь, давай руку. Пойдем.

— Нечестно, Мира. Тогда и я выберу объект.

Женщина справа спокойно кивнула.

— Вот ее, — Мор мысленно указал на соседку Вали — старую и злую бабку Иоанну Прохоровну, притаившуюся у окна. Холодное касание, ледяной поток в лоб, и зло старухи моментально прорвалось наружу:

— Слышь ты, алкоголик! — заголосила она на весь двор, высунувшись в форточку. — Убирайся! Вот вызову милицию, упекут тебя далеко и надолго…

Леонид тут же вздрогнул, получив словесную пощечину, напомнившую ему о скотском положении своего существования, — да, он никчемный алкоголик и никчемный человек. Дерьмовый сын своих почивших родителей, дермовый отец для Даньки, дерьмовый муж для Лены… Заскрипели зубы.

— Один-один, — прошептал Мор. Все честно.

А мальчик все не уходил — стоял с протянутой к пьянице рукой, ждал.

— Дядь…

— Вали отсюда, пьяное отребье! — бабка из окна.

— Пойдем домой…

— Развелось вас таких, как грязи, — водку жрете, потом окна бьете — где только деньги на спиртное берете?

Леонид боролся с собой: то ли ответить бабке и вновь озлится на мир, осерчать, подобно собаке, то ли коснуться теплой ладошки. Теплой, которой он недостоин.

Шли секунды. Мира не дышала. Мор ровно улыбался.

— Ты проиграешь. Снова.

Двор вращался вокруг Лени — тому хотелось плакать, хотелось тепла, хотелось разбить и сокрушить все вокруг — себя, всех остальных.

«Бери руку, — ощущались в воздухе мысли женщины в белом платье. — Бери».

— Если он возьмет, то остынет. Вспомнит, что дома ждет сын, — завтра выспится, побреется и пойдет домой. Он скучает по ним — по Даньке, по Лене.

— А она примет?

— Примет. Уже поняла, что без мужа ей плохо — даже без такого.

— И все равно, — потянул Мор язвительно, — алкоголем топят чувство вины. Стыд за себя убогого, малодушного, желающего быть радостным, а на деле не просыхающего от грусти. Он не сможет, вот увидишь — сейчас заорет на бабку, швырнет ей в окно булыжник, а после…