Это Рождество будет совсем другим. Меня никогда особо не интересовали подобные праздники, но, увидев, как лицо Тессы светится от счастья, когда она наряжает эту дурацкую елку дико дорогими игрушками, я понял, что все не так уж плохо. Как и то, что моя мама тоже здесь. Кажется, Тесса ее просто обожает, да и мама не в меньшем восторге от моей девочки, чем я сам.

Моей девочки. Тесса снова моя девочка, и я провожу Рождество с ней – и с моей ненормальной семьей. Серьезная разница по сравнению с прошлым годом, когда в этот день я просто напился до чертиков. Пару минут спустя заставляю себя встать и пойти на кухню. Кофе. Мне нужен кофе.

– С Рождеством, – поздравляет меня мама, когда я захожу на кухню.

– И тебя тоже. – Я иду к холодильнику.

– Я сварила кофе.

– Я вижу. – Я беру пачку хлопьев с холодильника и кофейник.

– Хардин, прости за то, что я сказала вчера. Знаю, тебя разозлило, что я согласилась с мамой Тессы, но ты должен понять, что это было обоснованно.

Дело в том, что я действительно понимаю, что у нее были на то основания, но не ей, черт возьми, решать, остаться Тессе или уйти. После всего, через что мы с Тессой прошли, нам нужно, чтобы хоть кто-то был на нашей стороне. Такое чувство, что все настроены против нас обоих, поэтому мне нужно, чтобы мама за нас вступилась.

– Просто ее место рядом со мной, мама, и нигде больше. Только со мной.

Я беру полотенце, чтобы вытереть пролившийся кофе. На нем остается коричневое пятно, и я уже представляю, как Тесса ругает меня за то, что я взял не то полотенце.

– Я понимаю, что это так, Хардин. Теперь понимаю. Прости меня.

– И ты меня. Прости, что я все время веду себя как засранец. Я не специально.

Похоже, ее поразили мои слова. Но в этом нет ничего удивительного: я никогда не извиняюсь, даже когда не прав. Видимо, такой у меня характер: совершаю идиотские поступки и не беспокоюсь о последствиях.

– Все в порядке, нам надо двигаться дальше. Давай хорошо проведем Рождество в прекрасном доме твоего отца. – Она улыбается, и в ее голосе явно слышен сарказм.

– Да, будем двигаться дальше.

– Да. Будем. Я не хочу, чтобы сегодняшний день был испорчен из-за того, что случилось вчера. Теперь я все понимаю, всю эту ситуацию. Я понимаю, что ты любишь ее, Хардин, и я вижу, как ты стараешься стать лучше. Она учит тебя этому, и это меня радует. – Мама прижимает руки к груди, и я закатываю глаза. – Правда, я очень рада за тебя, – говорит она.

– Спасибо. – Я отвожу взгляд в сторону. – Я люблю тебя, мам.

Странно такое говорить, но мамина реакция того стоит.

Она удивленно открывает рот.

– Что ты сказал?

Ее глаза тут же наполняются слезами – она наконец услышала слова, которые я никогда ей не говорю. Не знаю, почему я сказал это сейчас. Может, потому что она действительно желает мне лучшего. Может, потому что она приехала и сыграла важную роль в том, что Тесса меня простила. Я не знаю, но она смотрит на меня так, что я жалею о том, что не сказал этого раньше. Ей пришлось столько пережить, и она очень старалась быть для меня хорошей матерью – поэтому она заслуживает слышать, что ее сын любит ее, чаще чем раз в тринадцать лет.

Я просто был так зол – и все еще зол, – но это не ее вина. Она никогда не была в этом виновата.

– Я люблю тебя, мам, – повторяю я, слегка смущаясь.

Она притягивает меня к себе и крепко обнимает – крепче, чем я обычно ей позволяю.

– О, Хардин, я тоже тебя люблю! Очень люблю, сынок!





Глава 46





Тесса


Решаю оставить волосы прямыми, чтобы попробовать новый образ. Но прическа кажется мне странной, и в итоге все равно завиваюсь, как обычно. Я собираюсь слишком долго, так что, наверное, нам уже скоро пора выходить. Возможно, дело в том, что я специально тяну время, беспокоясь, хорошо ли все пройдет.

Надеюсь, Хардин будет вести себя лучше, чем обычно, или хотя бы попытается.

Я крашусь не слишком ярко: только тональный крем, черная подводка и тушь. Я хотела нанести тени, но мне и так пришлось три раза стирать подводку, прежде чем линия получилась ровной.

– Ты там жива? – спрашивает Хардин через дверь.

– Да, я почти готова.

– Я быстро приму душ, но потом сразу пойдем, если ты не хочешь опоздать, – говорит он, когда я выхожу.


– Хорошо-хорошо. Пока ты будешь в ванной, я оденусь.

Он закрывает за собой дверь, а я иду к гардеробу и достаю темно-зеленое платье без рукавов, которое я купила специально, чтобы надеть на праздник. Оно из плотного материала и с высоким воротником. Бант, завязывающийся на талии, сейчас кажется мне больше, чем во время примерки в магазине, но сверху я все равно надену пиджак. Я надеваю браслет с подвесками и снова перечитываю прекрасную цитату.

Я никак не могу выбрать обувь: если надеть каблуки, то буду выглядеть чересчур нарядно. Останавливаюсь на черных туфлях на плоской подошве и надеваю белый пиджак; Хардин как раз выходит из душа, и на нем нет ничего, кроме полотенца.

Ну и ну! При виде его обнаженного тела у меня каждый раз перехватывает дыхание. Как раньше мне могли не нравиться татуировки, не понимаю.

– Охренеть, – говорит он, осматривая меня с ног до головы.

– Что? В чем дело? – Я тоже смотрю на свой наряд, пытаясь понять, что не так.

– Ты выглядишь… такой невинной.

– Погоди, это хорошо или плохо? Все-таки Рождество, и я не хочу выглядеть неподобающе. – Я вдруг начинаю сомневаться, правильно ли подобрала одежду.

– О, это хорошо. Просто прекрасно.

Он проводит языком по нижней губе, и я наконец понимаю, в чем дело. Краснею и отвожу взгляд прежде, чем мы приступим к чему-то, что не должны заканчивать. По крайней мере не сейчас.

– Спасибо. А ты в чем пойдешь?

– В чем обычно.

Я ловлю его взгляд.

– Вот как.

– Я не собираюсь наряжаться, чтобы пойти в гости к отцу.

– Я понимаю… Может, хотя бы наденешь рубашку, которую подарила тебе мама? – предлагаю я, хотя знаю, что он не согласится.

Он усмехается в ответ.

– Ни за что.

Он подходит к шкафу и сдирает джинсы с вешалки так, что она падает на пол, хотя он этого не замечает. Ничего не говорю, а лишь отхожу от шкафа, когда Хардин снимает с себя полотенце.

– Пойду пока посижу с твоей мамой, – выдавливаю я, стараясь не смотреть на него.

– Как хочешь, – с усмешкой отвечает он, и я выхожу из комнаты.

Триш – в гостиной: на ней красное платье и черные туфли на каблуках. Этот наряд сильно отличается от привычных спортивных костюмов.

– Вы такая красивая! – говорю я ей.

– Правда? Не слишком ярко, макияж и все такое? – взволнованно спрашивает она. – Не то чтобы меня это особо беспокоит, просто не хочу плохо выглядеть, встретившись со своим бывшим мужем после стольких лет.

– Поверьте мне, плохо – это точно не то слово, которым можно описать ваш вид, – отвечаю я, и она слегка улыбается.

– Вы готовы? – спрашивает Хардин, заходя в гостиную.

Его волосы еще не высохли, но он все равно выглядит идеально. Он одет во все черное, включая черные «конверсы», в которых он был в Сиэтле, – они мне очень понравились.

Его мать, похоже, не обращает внимания на его мрачный вид – видимо, ее больше всего занимает собственная внешность. Когда мы заходим в лифт, Хардин смотрит на Триш так, словно видит ее в первый раз, и спрашивает:

– Зачем ты так нарядилась?

Она немного краснеет.

– Сегодня праздник, почему не нарядиться?

– Просто как-то странно…

Я перебиваю его прежде, чем он ляпнет какую-нибудь глупость и испортит ей настроение.

– Она выглядит замечательно, Хардин. Я оделась так же нарядно, как и она.

Мы едем молча, даже Триш ничего не говорит. Я вижу, что она волнуется, но ее можно понять. На ее месте я бы тоже жутко нервничала. Если честно, чем ближе мы к дому Кена, тем больше мы обе напрягаемся – правда, по разным причинам. Мне хочется лишь спокойно провести праздник.

Когда мы наконец приезжаем и паркуемся у обочины, Триш удивленно открывает рот.

– Это его дом?