Возможно, лучше, если я буду держать свои мысли при себе.

Кимберли накрывает мою руку своей.

– Тесса, нет такого закона, что боль может чувствовать только один человек за раз. Ты так же, как и я, переживаешь все это.

– Да, но я не хочу нагружать тебя своими проб…

– Ты и не нагружаешь. Выговорись.

Я поднимаю глаза, собираясь промолчать и оставить жалобы при себе, но она качает головой, будто читая мои мысли.

– Он хочет остаться здесь, в Лондоне, но я знаю, что, если допущу это, мы расстанемся.

Она улыбается:

– Видимо, для вас двоих термин «расставание» означает вовсе не то же самое, что для всех остальных. – Я хочу броситься ей на шею за эту теплую улыбку посреди разверзшегося ада.

– Знаю, в это трудно поверить, особенно учитывая наше прошлое… Но вся эта история с Кристианом и Триш либо забьет последний гвоздь в крышку гроба наших отношений, либо станет спасительной благодатью. Я не вижу другого выхода и боюсь даже предположить, чем все закончится.

– Тесса, ты пытаешься тянуть неподъемный груз. Выпусти пар. Расскажи мне все. Ничего из того, что ты скажешь, не изменит моего отношения. Да, я эгоистичная стерва, но сейчас мне не помешает окунуться в чужие проблемы, чтобы отвлечься от собственных.

Я не жду, пока Кимберли передумает. Меня прорывает, как плотину. Слова неудержимым потоком вырываются наружу:

– Хардин хочет остаться в Лондоне, а меня отправить обратно в Сиэтл, будто я какое-то ненужное бремя. Он закрывается от меня как всегда, когда ему больно, и сейчас совсем слетел с катушек – сжег тот дом, и его совершенно не мучают угрызения совести. Знаю, он злится, и я никогда ему этого не скажу, но он делает хуже только самому себе. Если бы он просто смирился со своей злостью и принял тот факт, что может чувствовать боль, если бы он признал, что кто-то еще, кроме него и меня, важен в этом мире, он бы справился. Его поведение меня просто приводит в бешенство. Сначала он говорит, что не сможет жить и умрет, если потеряет меня, но что происходит потом, как только наступает трудный момент? Он меня отталкивает. Я не собираюсь опускать руки, уже слишком глубоко завязла в этом болоте, просто иногда чувствую, что устала бороться, и начинаю думать о том, какой была бы моя жизнь без него. – Я встречаюсь с Кимберли взглядом. – Но когда я начинаю себе это представлять, мне больно дышать.

Я хватаю полупустую чашку кофе и осушаю ее одним глотком. Голос немного восстановился по сравнению с тем, что было несколько часов назад, но длинная тирада явно не пошла на пользу больному горлу.

– Мне до сих пор непонятно, почему после всего этого времени, всех месяцев этого хаоса, я готова снова пройти через это, – широким жестом я обвожу пространство комнаты, – лишь бы не расставаться с ним. Наши худшие времена – ничто по сравнению с тем, когда нам хорошо. Даже не знаю, может, я брежу или схожу с ума. Может, и то и другое. Но я люблю его больше, чем себя, больше, чем это вообще возможно представить, и просто хочу, чтобы он был счастлив. Не ради себя, а ради него самого. Я хочу, чтобы он посмотрел в зеркало и улыбнулся, а не оскалился. Чтобы он не относился к себе как к монстру. Чтобы он увидел себя, настоящего себя. Иначе, если он не перестанет примерять маску злодея, она его сожжет, а я останусь с грудой пепла. Пожалуйста, не говори ничего из этого ни ему, ни Кристиану. Мне просто нужно было выговориться. Мне кажется, что я иду ко дну. Мне трудно держаться на плаву, особенно сейчас, когда я борюсь не за себя, а за него.

На последней фразе голос меня подводит, и я захожусь кашлем. Улыбнувшись, Кимберли открывает рот, чтобы что-то сказать, но я жестом останавливаю ее и прочищаю горло:

– Это еще не все. Помимо всего прочего, я сходила к врачу, чтобы проверить, могу ли я… могу ли я иметь детей. – Последние слова я практически шепчу.

Кимберли изо всех сил пытается сдержать смех, но тщетно:

– Подруга, чего шепчешь, давай договаривай!

– Хорошо. – Я краснею. – Врач сделал снимок шейки матки. Сказал, что она короткая – короче, чем у большинства, и теперь хочет провести дополнительное обследование. Предупредил о возможном бесплодии.

Я смотрю на нее, ожидая найти поддержку в ее голубых глазах.

– У моей сестры то же самое, – отвечает Кимберли. – По-моему, это называется несостоятельность шейки матки. Что за ужасное определение – «несостоятельность»? Как будто ее вагина получила двойку по математике, или из нее вышел дерьмовый юрист, или еще что-то в этом роде.

Попытка Кимберли пошутить и то, что она знает еще кого-то, у кого такая же проблема, немного успокаивает меня. Совсем чуть-чуть.

– А у нее есть дети? – интересуюсь я, но сразу жалею о своем вопросе, видя, как вытягивается ее лицо.

– Наверное, не стоит о ней говорить. Расскажу как-нибудь в другой раз.

– Нет, сейчас. – Скорее всего, я пожалею о своей настойчивости, но ничего не могу с собой поделать. – Пожалуйста.

Кимберли глубоко вздыхает.

– Она пыталась забеременеть в течение нескольких лет, для нее это был сплошной кошмар. Прошла лечение от бесплодия. Они с мужем перепробовали абсолютно все, о чем написано в Интернете.

– И? – нетерпеливо произношу я, прямо как вечно перебивающий всех Хардин. Надеюсь, он уже едет обратно. В его состоянии лучше не оставаться одному.

– В конце концов она забеременела, и это был самый счастливый день в ее жизни. – Кимберли отводит глаза, и я знаю, что она или обманывает меня, или что-то скрывает ради моего же блага.

– Что случилось? Сколько сейчас лет малышу?

Кимберли сцепляет руки в замок и смотрит мне прямо в глаза.

– На четвертом месяце у нее случился выкидыш, но это ее история, не расстраивайся. Может, у тебя вообще другой случай. А если и нет, все сложится иначе.

В ушах у меня гулко звенит.

– У меня предчувствие, что я не смогу забеременеть, – признаюсь я. – Когда врач заговорил о бесплодии, все как будто встало на свои места.

Кимберли пожимает мою руку:

– Ты не можешь быть уверена на сто процентов. Не хочу нагнетать обстановку, но ведь Хардин в любом случае не хочет детей?


Ее слова кинжалом проворачиваются у меня в груди, но мне стало легче, потому что я хоть с кем-то поделилась своими тревогами.

– Да. Не хочет. Не хочет ни детей, ни брака со мной.

– Ты надеялась, он передумает? – Она мягко сжимает мою руку.

– К сожалению, да. Я была почти в этом уверена. Конечно, не сейчас, но, возможно, через несколько лет. Я думала, что, когда он повзрослеет и мы оба окончим университет, его решение изменится. Но сейчас это кажется еще более нереальным, чем раньше. – Мои щеки горят от смущения. Поверить не могу, что рассказываю все это вслух. – Конечно, в моем возрасте смешно волноваться о детях, но я всегда, сколько себя помню, хотела быть матерью. Возможно, из-за того, что мои родители были далеко не идеальны, и я всегда чувствовала это стремление, эту потребность – быть матерью. Не просто матерью, а хорошей матерью, любящей своих детей, несмотря ни на что. Я бы никогда не осуждала и не обвиняла их. Не давила на них и не унижала. Не стала бы пытаться превратить их в улучшенную версию себя.

Начав говорить, я чувствовала себя безумной. Но Кимберли кивает в такт моим словам, и мне начинает казаться, что, может, я не одна такая.

– Думаю, из меня получилась бы хорошая мать, была бы только возможность. От мысли о маленькой девочке с каштановыми волосами и серыми глазами, бегущей в распахнутые объятия Хардина, у меня сжимается сердце. Да, глупо, но иногда я воображаю, как они сидят рядом, оба с непослушными вьющимися волосами.

Я смеюсь над нелепым образом, который представляла себе столько раз, что нормальным это уже не назовешь.

– Он бы читал ей, катал на плечах, а она вила бы из него веревки.

Я заставляю себя улыбнуться, пытаясь стереть милую картину из головы.

– Но он не хочет детей. А теперь, узнав, что Кристиан – его отец, уже точно никогда не передумает.

Заправляя выбившийся локон за ухо, я удивляюсь и горжусь собой: получилось рассказать обо всем, не проронив ни слезинки.





Глава 10

Хардин




«Хочу, чтобы ты всегда был рядом».

Эту фразу проронила Тесса, лежа на моей груди. Это то, что я хотел услышать. Это то, что я всегда хочу слышать.

«Но почему она хочет быть со мной всегда? На что это вообще будет похоже? Я и Тесса, нам за сорок, детей нет, не женаты – просто вдвоем?»

Для меня это был бы идеальный вариант. Мое идеальное будущее. Но я знаю, что для нее этого недостаточно. Мы спорили уже сотни раз, и она, как всегда, сдалась бы первой, потому что я не сдаюсь. Быть засранцем означает быть упрямым. Она расстанется с мыслью о браке и детях.

«Ну какой из меня отец?»

Дерьмовый, это уж точно. Я не могу удержаться от смеха, даже просто думая об этом – какая нелепость! Что касается отношений с Тессой, эта поездка обернулась для меня настоящим сигналом к пробуждению. Я всегда пытался ее предупредить, старался не тянуть за собой вниз, но никогда не прилагал достаточно усилий. Если начистоту, я знаю, что был способен оттолкнуть ее сильнее – для ее же блага, но не смог. Теперь, понимая, какой станет ее жизнь со мной, я знаю, что у меня нет выбора. Эта поездка рассеяла романтическую завесу, и каким-то чудом у меня появилась возможность легко со всем разобраться. Отправлю ее назад в Америку, и она заживет своей собственной жизнью.

Будущее Тессы рядом со мной – черная дыра, заполненная одиночеством. Я мог бы получить от нее все: вечную любовь и привязанность на долгие годы, но она осталась бы ни с чем. Со временем стала бы все больше презирать меня за то, что я лишил ее той жизни, какой она действительно хотела. С таким же успехом можно пропустить весь этот этап и избавить ее от бездарной потери времени.

Добравшись до «Гэбриэлз», я швыряю сумку Тессы на заднее сиденье и еду обратно в отель к Кимберли. Мне нужен план, чертовски хороший план, которого я буду четко придерживаться. Она слишком упряма и слишком любит меня, чтобы просто все бросить.

В этом вся проблема: она из тех людей, которые отдают и отдают, ничего не прося взамен. Но самое ужасное, что такие, как она, – легкая добыча для таких, как я – кто берет и берет, пока не останется ничего. Вот чем я и занимался с самого начала, и так будет всегда.

Она попытается убедить меня в обратном. Я знаю. Скажет, что брак не имеет значения, но на самом деле будет обманывать себя, чтобы удержать меня рядом. Я манипулировал ею, чтобы безоговорочно влюбить в себя, и это меня отлично характеризует. Я веду машину, и мазохист внутри меня начинает сомневаться в ее любви.

«Действительно ли она любит тебя, как говорит, или это просто болезненная привязанность?»

Между этими понятиями огромная разница, и чем больше на нее вываливается моего дерьма, тем больше мне кажется, что это просто привязанность. Она ждет, пока я в очередной раз не наломаю дров, и снова меня спасет.

Видимо, так и есть: я для нее постоянно ломающийся механизм, который она может «починить». Мы неоднократно обсуждали это и раньше, но она отказывалась признать очевидное.

Я копаюсь в глубинах своего затуманенного, страдающего от похмелья разума, ища какую-нибудь зацепку, и в конце концов нахожу.



Это случилось, когда мама улетела в Лондон после Рождества.

Тесса подняла на меня обеспокоенные глаза:

– Хардин?

– Да? – ответил я, зажав ручку в зубах.

– Поможешь мне вынести елку, когда закончишь работать?

На самом деле я не работал, а писал, но она об этом не знала. У нас выдался длинный, насыщенный день. Я подловил ее, когда она возвращалась с обеда с этим гребаным Тревором, и, прижав к столу, оттрахал до потери пульса.