— И потому вы решили его опередить? — Эта была фраза во вкусе Троя, что и отразилось на голосе Барнаби, который прозвучал жестче обычного.
— Все было совсем не так. И если вы имеете в виду, что я все рассчитала заранее…
— Распотрошить тридцать капсул, избавиться от оболочек, развести порошок в стакане с виски и вынудить человека выпить эту чертову смесь… Если тут не усматривается холодный расчет, то что же еще?
— Вы не понимаете…
— Так объясните мне.
— Это нелегко. — Симона достала из сумочки крошечный шелковый платочек, деликатно промокнула глаза, заткнула платок за браслет и тяжело вздохнула. А затем сказала нечто настолько дикое, что Барнаби подумал, не ослышался ли он: — Я не хочу, чтобы у Сары возникли неприятности.
— Как вам известно, мисс Лоусон уже арестована и ей предъявлено обвинение, — произнес инспектор, когда к нему вернулась способность дышать. — Она также полностью признала свое участие в тайном сговоре. А теперь расскажите мне о ваших отношениях.
— Ну хорошо, — начала Симона, поудобнее устраиваясь на стуле и складывая руки на коленях. — Все началось вскоре после того, как я обосновалась в Фосетт-Грине. Она стала приглашать меня на чашечку кофе. Мне было очень одиноко, и я приходила. Но это оказалось не очень интересно, даже тяготило, честно сказать. Все эти разговоры про музыку, живопись и всякое такое. Все эти книжки с картинками и попытки как-то меня заинтересовать… Вскоре она взяла привычку обнимать меня за плечи, прижиматься ко мне и всякое такое. Она захотела меня нарисовать, и я согласилась. Но это была такая тоска — просто сидеть, не шевелясь, уставившись в одну точку.
— Какого характера были эти рисунки? — уточнил сержант Берилл.
— Я не раздевалась, если вы это имеете в виду.
— Коль скоро вы относились к мисс Лоусон так, как сейчас описываете, — вступил Барнаби, — зачем, скажите на милость, решили посещать ее занятия?
— Она без конца твердила про то, как искусство меняет жизнь человека. Разумеется, я в это не верила. А потом решила: отчего бы не попробовать? Смогу хоть ненадолго выбираться из сонной дыры, видеть новые лица… Но поездки с ней на машине меня напрягали. Правда, она ничего такого со мной не делала, но без конца жужжала насчет женской дружбы, насчет того, что мы в каком-то смысле сестры по духу и складу ума. Я-то про себя думала: «Нет уж, спасибо, никому я не сестра». Ну а после третьей или четвертой поездки все пошло всерьез.
Тут Симона сделала паузу, выпила глоточек воды и несколько минут не произносила ни слова. Барнаби прекрасно понял, что пауза эта далеко не последняя. Хотя у Симоны имелось достаточно времени, чтобы продумать сюжет и найти по ходу дела все нужные эмоции, рассказывать вслух всю эту историю оказалось довольно сложно.
— На обратном пути Сара свернула в глухой переулок возле Хеллионз-Вичвуда. Мне стало не по себе. Я уж было подумала, что она начнет приставать, и сидела сама не своя. Но ничего подобного, все было спокойно. Она сказала, что любит меня больше жизни и хочет, чтобы я бросила Алана и жила с ней. Я обалдела. Она стала уверять, что никогда не будет ни к чему меня принуждать. Слышали мы такие песни! — Симона издала хриплый смешок. — Еще сказала, что продаст свой коттедж и купит дом там, где я захочу. Я ответила, что люблю Лондон, а на деньги от продажи этой ее развалюхи можно купить разве что квартирку с одной спальней где-нибудь в районе Уолтемстоу. Она сказала, что у нее есть небольшие сбережения и что можно выручить еще немного, если продать кое-какие вещи, доставшиеся от родителей. Все это выглядело жалко, сказать вам правду.
«Услышишь от тебя правду, как бы не так!» — подумалось Барнаби.
— Значит, после этого вы перестали посещать занятия? — спросил сержант Берилл.
Симона молчала. Чувствовалось, что она в некотором замешательстве.
— Наверное, это довольно трудно, миссис Холлингсворт, — проговорил Барнаби.
— Что именно?
— Трудно припомнить, что было дальше.
— Не понимаю, почему вы так саркастичны. — Ее розовая нижняя губка слегка задрожала.
— Хотите, я освежу вашу память?
— Не указывайте моей клиентке, что и как ей следует говорить, — с легким раздражением заметила Джилл. — Вы, вероятно, забыли, что она делает все возможное для помощи следствию.
Сержант Берилл перекинул мостик через возникшую ледяную паузу, повторив свой предыдущий вопрос.
— Правильно, перестала, — в конце концов произнесла Симона. — Алан обнаружил, что я езжу на занятия. Он был очень ревнив и иногда… иногда мог ударить, поэтому мне пришлось это сделать.
— И он был так признателен, что купил вам бриллиантовое колье стоимостью в четверть миллиона, — не удержался Барнаби.
— Алан любил делать подарки. Пожалуй, это первое, что мне в нем понравилось.
Оба детектива дружно расхохотались, а она, поглядев на них с недоумением, что-то прошептала своему адвокату.
Джилл Гэмбл укоризненно покачала головой, а вслух сказала:
— Все в порядке. Вы все делаете правильно, Симона.
— Вам известно, на что он пошел ради этих денег? — спросил Барнаби.
— Смутно. Где я и где бизнес? — Симона беспомощно повела точеными плечиками и легонько вздохнула, наморщив прелестный лобик, как неразумное дитя.
— Как думаете, что толкнуло его на такой отчаянный шаг?
— Боже правый, откуда мне знать?
— Я полагаю, что в вашем браке Алан не был ни притеснителем, ни насильником. Скорее, наоборот: доминирующая роль принадлежала вам, миссис Холлингсворт. Вы пригрозили Алану — думаю, не в первый раз, — что бросите его, если он не купит то, чего вам хочется.
Симона вся сжалась, отчего стала выглядеть совсем уж беспомощной. Она молчала, но ответ легко читался в ее великолепно подрисованных глазах: «А ты докажи!»
И конечно, доказать Барнаби ничего не мог.
— Так план вашего побега созрел как раз после того неприятного эпизода?
— Верно. Сара этого так не оставила. Она несколько раз навещала меня в «Соловушках». Жестокость Алана ее просто бесила. Она была готова сама с ним разобраться.
— Неловкая ситуация, — прокомментировал сержант Берилл.
— Однажды она появилась с планом похищения. Ей было известно, что я работала гримером на телевидении. Я рассказывала, как гримировала актеров, исполнявших роли жертв аварии или умерших, и всякое такое. План, вообще-то, был очень простой. Я исчезну, мы сфабрикуем фотографии, заберем деньги — и вуаля!
— А потом? — спросил Барнаби.
— Что, простите?
— Вы дали ей понять, что готовы строить новую счастливую жизнь вместе?
— Нет. Я сказала, что там будет видно.
— Умно, ничего не скажешь.
— И еще я сказала, что не могу бросить на произвол моего дорогого Нельсона. Мы договорились, что я посажу его в коробку, оставлю в патио, а она придет и заберет кота. Я положила ему в еду на завтрак таблетку, из тех, что мне дал доктор Дженнингс, чтобы он не шумел, бедная моя крошечка!
— Во вторник вы утверждали, что в коробке были стеклянные банки.
— Вы же понимаете, инспектор, что во вторник я была в очень плохом состоянии.
— Итак, в день исчезновения вас увез автобус, а Сара унесла кота.
— Да. И в перерыве между занятиями она привезла его в эту блошиную нору, которую сняла. Я заранее дала ей список вещей, которые она должна купить: грим, журналы, еду для меня и Нельсона, кювету, где он мог справлять свои дела. Затем она укатила обратно в Фосетт-Грин и постаралась, чтобы ее там увидело как можно больше людей. Что-то вроде алиби, пока меня тут вроде как держат. А вечером она опять заскочила ко мне, чтобы забрать письма и отнести их на почту.
— Тут у вас неточности со временем, миссис Холлингсворт, — заметил Барнаби. Поймав ее наконец на лжи, впервые с начала допроса, он испытал некоторое удовлетворение. — В «Пенстемоне» нам сообщили, что в день исчезновения вы звонили мужу на работу в пять пятнадцать. Каким образом вы могли ему звонить, если в это время уже укрылись на Флевелл-стрит?
Симона ни секунды не колебалась:
— Сара купила мне прелестный маленький мобильник. Видите ли, нам нужен был телефон, чтобы диктовать условия передачи выкупа. Хотя тот первый звонок Алану — целиком моя идея. Я решила, что это положит эффектное начало.
Барнаби вспомнилось пьяное отчаяние ее мужа, красочно описанное констеблем Перро.
— Так оно и было на самом деле.
— Вообще все так бешено закрутилось! Сара звонила ему с угрозами, меняя голос, понятное дело, а я вставала подальше и вскрикивала: «Не бейте меня!» — на заднем фоне. — В ее изложении все это выглядело как забавный, хоть и злой розыгрыш. Когда же никто не оценил спектакля, не говоря уже о том, чтобы восхититься ее находчивостью, Симона снова насупилась, на сей раз явно от обиды.
И тут Барнаби пришло в голову, что несокрушимую стену ее самоуверенности можно пробить с помощью лести.
— Должен признаться, весь ваш план был продуман до мелочей.
— Не стану возражать. — Тень наивной обиды сразу исчезла.
— Особенно сцена в Хитроу.
— Ой, это было потрясающе! — На миг ему показалось, что она сейчас захлопает в ладоши. — Сара пришла в понедельник в четыре часа и притащила всякие старые одежки. Она их подобрала на благотворительной распродаже. Я ее загримировала под старуху. Получилось просто гениально, уж не сочтите за хвастовство. И в половине седьмого она ушла.
— О том, как все происходило, когда она приехала в Хитроу, мы знаем.
— Правда? — Она искренне удивилась и несколько встревожилась.
— Как я понял, перед тем как забрать из камеры хранения чемоданчик вашего мужа, она переоделась в собственную одежду?
— Ну да. Принесла ее в сетке. Вместе с кремом для снятия грима.
До чего же простым кажется трюк, когда тебе его объяснили! Барнаби почувствовал себя зрителем, которого фокусник провел за кулисы и показал фальшивые перегородки, кривые зеркала и скрытые люки. Но сам финал? Он был еще впереди.
— А что в это время делали вы?
— Вот дальше был сплошной ужас, — начала Симона.
— Подходим, значит, к самому скверному, не правда ли, миссис Холлингсворт? — съязвил сержант Берилл.
Барнаби не удержался от ухмылки, а Джилл Гэмбл раздраженно кашлянула.
— Сара — очень властная женщина, — продолжала Симона. — Весь план придумала она, и всем руководила тоже она. Я была просто пешкой в ее игре. И тут мне пришло в голову: «Что, если она получит деньги и решит не возвращаться за мной? А я останусь ни с чем?»
— Учитывая ее чувства к вам, она наверняка вернулась бы, — заметил Барнаби. С каждой минутой ему становилось все труднее сдерживать свое негодование от того, как бесстыдно Симона искажает правду.
— Чувства?! Они есть ровно до тех пор, пока человек не получает желаемого. А после — только ты его и видела!
— И вы решили проследить за ней.
— Все было совсем не так. И если вы имеете в виду, что я все рассчитала заранее…
— Распотрошить тридцать капсул, избавиться от оболочек, развести порошок в стакане с виски и вынудить человека выпить эту чертову смесь… Если тут не усматривается холодный расчет, то что же еще?
— Вы не понимаете…
— Так объясните мне.
— Это нелегко. — Симона достала из сумочки крошечный шелковый платочек, деликатно промокнула глаза, заткнула платок за браслет и тяжело вздохнула. А затем сказала нечто настолько дикое, что Барнаби подумал, не ослышался ли он: — Я не хочу, чтобы у Сары возникли неприятности.
— Как вам известно, мисс Лоусон уже арестована и ей предъявлено обвинение, — произнес инспектор, когда к нему вернулась способность дышать. — Она также полностью признала свое участие в тайном сговоре. А теперь расскажите мне о ваших отношениях.
— Ну хорошо, — начала Симона, поудобнее устраиваясь на стуле и складывая руки на коленях. — Все началось вскоре после того, как я обосновалась в Фосетт-Грине. Она стала приглашать меня на чашечку кофе. Мне было очень одиноко, и я приходила. Но это оказалось не очень интересно, даже тяготило, честно сказать. Все эти разговоры про музыку, живопись и всякое такое. Все эти книжки с картинками и попытки как-то меня заинтересовать… Вскоре она взяла привычку обнимать меня за плечи, прижиматься ко мне и всякое такое. Она захотела меня нарисовать, и я согласилась. Но это была такая тоска — просто сидеть, не шевелясь, уставившись в одну точку.
— Какого характера были эти рисунки? — уточнил сержант Берилл.
— Я не раздевалась, если вы это имеете в виду.
— Коль скоро вы относились к мисс Лоусон так, как сейчас описываете, — вступил Барнаби, — зачем, скажите на милость, решили посещать ее занятия?
— Она без конца твердила про то, как искусство меняет жизнь человека. Разумеется, я в это не верила. А потом решила: отчего бы не попробовать? Смогу хоть ненадолго выбираться из сонной дыры, видеть новые лица… Но поездки с ней на машине меня напрягали. Правда, она ничего такого со мной не делала, но без конца жужжала насчет женской дружбы, насчет того, что мы в каком-то смысле сестры по духу и складу ума. Я-то про себя думала: «Нет уж, спасибо, никому я не сестра». Ну а после третьей или четвертой поездки все пошло всерьез.
Тут Симона сделала паузу, выпила глоточек воды и несколько минут не произносила ни слова. Барнаби прекрасно понял, что пауза эта далеко не последняя. Хотя у Симоны имелось достаточно времени, чтобы продумать сюжет и найти по ходу дела все нужные эмоции, рассказывать вслух всю эту историю оказалось довольно сложно.
— На обратном пути Сара свернула в глухой переулок возле Хеллионз-Вичвуда. Мне стало не по себе. Я уж было подумала, что она начнет приставать, и сидела сама не своя. Но ничего подобного, все было спокойно. Она сказала, что любит меня больше жизни и хочет, чтобы я бросила Алана и жила с ней. Я обалдела. Она стала уверять, что никогда не будет ни к чему меня принуждать. Слышали мы такие песни! — Симона издала хриплый смешок. — Еще сказала, что продаст свой коттедж и купит дом там, где я захочу. Я ответила, что люблю Лондон, а на деньги от продажи этой ее развалюхи можно купить разве что квартирку с одной спальней где-нибудь в районе Уолтемстоу. Она сказала, что у нее есть небольшие сбережения и что можно выручить еще немного, если продать кое-какие вещи, доставшиеся от родителей. Все это выглядело жалко, сказать вам правду.
«Услышишь от тебя правду, как бы не так!» — подумалось Барнаби.
— Значит, после этого вы перестали посещать занятия? — спросил сержант Берилл.
Симона молчала. Чувствовалось, что она в некотором замешательстве.
— Наверное, это довольно трудно, миссис Холлингсворт, — проговорил Барнаби.
— Что именно?
— Трудно припомнить, что было дальше.
— Не понимаю, почему вы так саркастичны. — Ее розовая нижняя губка слегка задрожала.
— Хотите, я освежу вашу память?
— Не указывайте моей клиентке, что и как ей следует говорить, — с легким раздражением заметила Джилл. — Вы, вероятно, забыли, что она делает все возможное для помощи следствию.
Сержант Берилл перекинул мостик через возникшую ледяную паузу, повторив свой предыдущий вопрос.
— Правильно, перестала, — в конце концов произнесла Симона. — Алан обнаружил, что я езжу на занятия. Он был очень ревнив и иногда… иногда мог ударить, поэтому мне пришлось это сделать.
— И он был так признателен, что купил вам бриллиантовое колье стоимостью в четверть миллиона, — не удержался Барнаби.
— Алан любил делать подарки. Пожалуй, это первое, что мне в нем понравилось.
Оба детектива дружно расхохотались, а она, поглядев на них с недоумением, что-то прошептала своему адвокату.
Джилл Гэмбл укоризненно покачала головой, а вслух сказала:
— Все в порядке. Вы все делаете правильно, Симона.
— Вам известно, на что он пошел ради этих денег? — спросил Барнаби.
— Смутно. Где я и где бизнес? — Симона беспомощно повела точеными плечиками и легонько вздохнула, наморщив прелестный лобик, как неразумное дитя.
— Как думаете, что толкнуло его на такой отчаянный шаг?
— Боже правый, откуда мне знать?
— Я полагаю, что в вашем браке Алан не был ни притеснителем, ни насильником. Скорее, наоборот: доминирующая роль принадлежала вам, миссис Холлингсворт. Вы пригрозили Алану — думаю, не в первый раз, — что бросите его, если он не купит то, чего вам хочется.
Симона вся сжалась, отчего стала выглядеть совсем уж беспомощной. Она молчала, но ответ легко читался в ее великолепно подрисованных глазах: «А ты докажи!»
И конечно, доказать Барнаби ничего не мог.
— Так план вашего побега созрел как раз после того неприятного эпизода?
— Верно. Сара этого так не оставила. Она несколько раз навещала меня в «Соловушках». Жестокость Алана ее просто бесила. Она была готова сама с ним разобраться.
— Неловкая ситуация, — прокомментировал сержант Берилл.
— Однажды она появилась с планом похищения. Ей было известно, что я работала гримером на телевидении. Я рассказывала, как гримировала актеров, исполнявших роли жертв аварии или умерших, и всякое такое. План, вообще-то, был очень простой. Я исчезну, мы сфабрикуем фотографии, заберем деньги — и вуаля!
— А потом? — спросил Барнаби.
— Что, простите?
— Вы дали ей понять, что готовы строить новую счастливую жизнь вместе?
— Нет. Я сказала, что там будет видно.
— Умно, ничего не скажешь.
— И еще я сказала, что не могу бросить на произвол моего дорогого Нельсона. Мы договорились, что я посажу его в коробку, оставлю в патио, а она придет и заберет кота. Я положила ему в еду на завтрак таблетку, из тех, что мне дал доктор Дженнингс, чтобы он не шумел, бедная моя крошечка!
— Во вторник вы утверждали, что в коробке были стеклянные банки.
— Вы же понимаете, инспектор, что во вторник я была в очень плохом состоянии.
— Итак, в день исчезновения вас увез автобус, а Сара унесла кота.
— Да. И в перерыве между занятиями она привезла его в эту блошиную нору, которую сняла. Я заранее дала ей список вещей, которые она должна купить: грим, журналы, еду для меня и Нельсона, кювету, где он мог справлять свои дела. Затем она укатила обратно в Фосетт-Грин и постаралась, чтобы ее там увидело как можно больше людей. Что-то вроде алиби, пока меня тут вроде как держат. А вечером она опять заскочила ко мне, чтобы забрать письма и отнести их на почту.
— Тут у вас неточности со временем, миссис Холлингсворт, — заметил Барнаби. Поймав ее наконец на лжи, впервые с начала допроса, он испытал некоторое удовлетворение. — В «Пенстемоне» нам сообщили, что в день исчезновения вы звонили мужу на работу в пять пятнадцать. Каким образом вы могли ему звонить, если в это время уже укрылись на Флевелл-стрит?
Симона ни секунды не колебалась:
— Сара купила мне прелестный маленький мобильник. Видите ли, нам нужен был телефон, чтобы диктовать условия передачи выкупа. Хотя тот первый звонок Алану — целиком моя идея. Я решила, что это положит эффектное начало.
Барнаби вспомнилось пьяное отчаяние ее мужа, красочно описанное констеблем Перро.
— Так оно и было на самом деле.
— Вообще все так бешено закрутилось! Сара звонила ему с угрозами, меняя голос, понятное дело, а я вставала подальше и вскрикивала: «Не бейте меня!» — на заднем фоне. — В ее изложении все это выглядело как забавный, хоть и злой розыгрыш. Когда же никто не оценил спектакля, не говоря уже о том, чтобы восхититься ее находчивостью, Симона снова насупилась, на сей раз явно от обиды.
И тут Барнаби пришло в голову, что несокрушимую стену ее самоуверенности можно пробить с помощью лести.
— Должен признаться, весь ваш план был продуман до мелочей.
— Не стану возражать. — Тень наивной обиды сразу исчезла.
— Особенно сцена в Хитроу.
— Ой, это было потрясающе! — На миг ему показалось, что она сейчас захлопает в ладоши. — Сара пришла в понедельник в четыре часа и притащила всякие старые одежки. Она их подобрала на благотворительной распродаже. Я ее загримировала под старуху. Получилось просто гениально, уж не сочтите за хвастовство. И в половине седьмого она ушла.
— О том, как все происходило, когда она приехала в Хитроу, мы знаем.
— Правда? — Она искренне удивилась и несколько встревожилась.
— Как я понял, перед тем как забрать из камеры хранения чемоданчик вашего мужа, она переоделась в собственную одежду?
— Ну да. Принесла ее в сетке. Вместе с кремом для снятия грима.
До чего же простым кажется трюк, когда тебе его объяснили! Барнаби почувствовал себя зрителем, которого фокусник провел за кулисы и показал фальшивые перегородки, кривые зеркала и скрытые люки. Но сам финал? Он был еще впереди.
— А что в это время делали вы?
— Вот дальше был сплошной ужас, — начала Симона.
— Подходим, значит, к самому скверному, не правда ли, миссис Холлингсворт? — съязвил сержант Берилл.
Барнаби не удержался от ухмылки, а Джилл Гэмбл раздраженно кашлянула.
— Сара — очень властная женщина, — продолжала Симона. — Весь план придумала она, и всем руководила тоже она. Я была просто пешкой в ее игре. И тут мне пришло в голову: «Что, если она получит деньги и решит не возвращаться за мной? А я останусь ни с чем?»
— Учитывая ее чувства к вам, она наверняка вернулась бы, — заметил Барнаби. С каждой минутой ему становилось все труднее сдерживать свое негодование от того, как бесстыдно Симона искажает правду.
— Чувства?! Они есть ровно до тех пор, пока человек не получает желаемого. А после — только ты его и видела!
— И вы решили проследить за ней.