После её слов в нашей камере повисает оглушительная тишина. Все мы сидим, как притихшие мыши, переваривая и переосмысливая. И проникаясь по-новому ужасом нашего положения.
Боже. Неужели это правда? Как пережить? Как выжить? И как уберечь мою Сонечку от насилия? В душе разливается такое горькое отчаяние, что выть хочется. Но я закусываю губы и прячу лицо в волосах племянницы, пытаясь не думать, не пугать себя раньше времени. Не рисовать в воображении ужасных картин. Но не получается. Потому что я знаю… Марина права. Слишком многое на это указывает.
Спасает лишь мысль о том, что с огранизмом Сони почти ничего не делали. Значит, она им не нужна в таком плане. Я очень сильно на это надеюсь.
Глава 3
Мы все знали, что дверь откроется. Ждали этого. И всё равно этот шипящий звук осколком льда впивается в сердце. Мешая дышать. Заставляя умирать внутри от отчаяния.
На этот раз вслед за мучнистыми в камеру заходит… синяя женщина. Реально синяя. С иссиня-чёрными волосами, собранными в высокий длинный хвост. С чёрными губами и обведёнными чёрным алыми раскосыми глазами на скуластом лице. В графитовом обтягивающем платье. Похожая чем-то на змею. Опасную. Ядовитую.
Обводит нас леденящим душу оценивающим взглядом. Как товар на прилавке. И неожиданно находит глазами нас с Соней. Точнее… Соню?
Почему-то нет приказа становиться в шеренгу. Почему нет? Почему она смотрит только на прижимающуюся к моему боку племянницу? А затем просто кивает.
– Беру, – роняет низким грудным голосом.
И мучнистые тут же устремляются к нам.
Ещё не до конца веря в происходящее, я, как во сне, мотаю головой. Нет. Нет. Нет. Я не отдам! Не позволю!
Они подходят всё ближе. Скрипят что-то угрожающе.
Заталкиваю Соньку себе за спину. Закрываю собой. Пячусь назад, толкая её к стене, чтобы не зашли сзади.
– Отойди от неё! Вам оказали огромную честь, – шипит один из мучнистых наставляя на меня какую-то палку. Её конец начинает потрескивать, будто электрическими разрядами.
Второй угрожающе ведёт такой же по кругу, не позволяя остальным девушкам подойти. Но никто и не пытается. Опускают виновато глаза. И стоят.
Наверное, их можно понять... Мы все тут беспомощный скот, выставленный на продажу. И они. И я. И моя Соня. Никто никого не спасёт. Никто не сможет. Но это не значит, что я должна с этим смириться.
– Нет! – рычу, чувствуя спиной паническую дрожь Сони. Она прячет лицо между моих лопаток. Всхлипывает. – Не смейте её трогать!
Понимаю, что надежды на спасение нет. Но я не могу так просто сдаться.
– Глупая самка! – цыкает раздраженно мучнистый. Сжимает свою палку сильнее. И приходит боль.
Меня словно тысячей игл прошивает насквозь. И все мышцы конвульсивно сжимаются. Как от удара током. Ноги подкашиваются. Я с хрипом падаю на колени, слыша испуганный вопль Сони.
– Ли-и-ина! – со всхлипом зовёт племяшка, пытаясь мне помочь удержаться на ногах. И я, собрав всю имеющуюся у меня волю в кулак, заставляю себя подняться. Снова закрывая собой родного человека.
– Глупая, – щерится мучнистый, снова замахиваясь.
Я не успеваю даже сделать вдох, как моё сознание снова взрывается уже знакомой болью. Её так много, что она затапливает всю меня раскалённым добела жаром. Ломает волю.
Удар тела об пол моё сознание почти не фиксирует. Но сквозь гул в ушах я слышу крики Сони. Моей Сони, которую я не смогла защитить. Которую забирают у меня.
Плача и скуля, ползу на этот на звук, неведомо как заставляя тело двигаться. А может мне только так кажется, что ползу. Может, я давно уже лежу в беспамятстве, сгорая в адском пламени боли. Цепляясь за эту боль, чтобы не потеряться во тьме, чтобы бороться. Даже если бесполезно.
Но багровая тьма всё равно побеждает.
Сознание возвращается ко мне медленно. И далеко не сразу я вспоминаю, где нахожусь, и что произошло. Так хочется верить. Что это всё кошмарный сон. Долгий и жестокий. Но сон.
– Лина, давай, милая. Открывай глаза. Тебе нужно питаться, чтобы жить.
Я знаю этот голос. Это Марина.
Значит, не сон.
Словно затаившийся зверь, боль настигает меня снова, как только я пытаюсь пошевелиться.
– Соня, – хриплю, глотая слёзы.
– Её забрали. Уже почти сутки назад, – моего лба касаются прохладные пальцы.
– Нет, – всхлипываю.
Не хочется больше жить. Ничего не хочется.
– Лин, тебе нужно смириться. Ты ничего не могла сделать. И ничего не сможешь, если сдашься сейчас, – не отстаёт Марина.
– Оставьте меня! Все оставьте! – плача, я сворачиваюсь в клубок. Плевать, что всё горит и ноет. Плевать, что к горлу тут же подкатывает тошнота. Плевать! На всё плевать!
– Оставь её, Марин. Пусть придёт в себя, – слышу я тихий голос Кати.
Кто-то всхлипывает. Скорее всего, Маша.
– Сегодня опять могут прийти. Если она так и будет лежать, они её добьют, – возражает Марина громко. Явно рассчитывая, что я услышу. Думая, что мне не всё равно.
Но мне всё равно. Пускай добивают.
Время перестаёт иметь для меня значение. Как и окружающее пространство.
Я не чувствую голода. Не чувствую уже даже боли. Ничего. Кажется, что во всём моём теле живым остался только мозг. И только он не даёт мне окончательно кануть в пустоту, заставляя вспоминать. Раз за разом. Прокручивая перед моим мысленным взором все ужасы нашего плена. И то, как пришли за моей племянницей.
В ушах до сих пор звенят Сонины крики.
Куда её забрали? Зачем? Что будут делать с моей бедной девочкой?
Может… есть возможность узнать? Может, не всё потеряно?
Маленькая искра надежды вспыхивает в сердце, заставляя его отчаянно трепыхнуться в груди.
Может… когда меня тоже отсюда заберут, я смогу узнать о её судьбе… или даже найти способ её спасти? Марина права. Нельзя сдаваться. Нельзя. Надо, чтобы меня выпустили отсюда. Пускай даже рабыней. Главное, выбраться из этой проклятой коробки. А для этого нужно держаться за жизнь. Нужно, чтобы меня выбрали, как можно быстрее.
Низко застонав, я заставляю себя расслабить мышцы. Больно так, что выть хочется. Но я всё равно выпрямляюсь, переворачиваясь на спину. Дыхание вырывается из груди с надсадным хрипом. И перед глазами пляшут тёмные пятна, усугубляя дурноту.
Тут же сбоку слышится шорох, и в поле моего зрения появляется лицо Марины.
– Лин, ты как?
– По-мо-ги, по-есть, – выдавливаю из себя.
– Поесть? Конечно помогу, – вздыхает с облегчением девушка. – Давай только усадим тебя, чтобы ты не подавилась. Катя, помоги мне.
Девочки в две пары рук поднимают меня в сидячее положение. Катя садится позади, поддерживая. Марина опускается рядом со мной на колени, заглядывая в лицо. А я едва могу дышать от пылающей боли во всём теле. И если мучительный вой ещё как-то сдержать получается, то катящиеся по щекам слёзы остановить не могу.
– Сильно тебе досталось, – поджимает скорбно губы наш несостоявшийся доктор.
Вздохнув, подносит к моим губам янтарный шарик. Мою порцию на завтрак. И когда у меня не получается разлепить губы, сама проталкивает его мне в рот.
– Ешь. Мне кажется, они содержат в себе что-то укрепляющее и седативное, помимо питательных компонентов. Тебе должно стать легче.
С трудом раскусив безвкусную желеобразную штуку во рту, я заставляю себя её проглотить. И чувствую, как эта так называемая еда проваливается в желудок склизкой массой. И тут же Марина пихает мне в рот второй шарик.
Возможно она и права насчёт их содержания. После двух порций, жадно запитых водой, и по прошествии нескольких минут, я действительно чувствую, что мне постепенно становится легче. Боль полностью не уходит. Но отступает, затаившись давящей на сознание змеёй, готовой в любой момент снова ужалить.
Катя с Мариной вдвоём помогают мне перебраться к стенке, чтобы сесть опираясь на неё.
– Сколько я провалялась? – спрашиваю сипло, обводя взглядом своих сокамерниц. И понимаю, что нас осталось ещё меньше, чем я думала. – Алёну забрали?
– Да, вчера почти сразу после Сони, – садится рядом Катя. Жмущаяся в уголке Маша, тут же осторожно перебирается к нам. – Ты почти сутки была в отключке. Мы уже думали, что всё. А потом, как очнулась, ещё несколько часов пролежала. Так что уже где-то около полутора суток. Утренняя кормёжка была давно.
Так много времени. Может, её уже не найти?
Нет. Я не буду об этом думать. Я буду надеяться. И бороться до конца.
Глава 4
Приход новых покупателей всегда неожидан. Но теперь мы хоть знаем, что это покупатели. Нас продают. Как животных. И хорошо ещё, если в качестве питомцев, а не чего-то другого.
Меня кроет отчаянием. И тьмой. Горькой такой. Злой. Ненавидящей.
На нас снова пришли смотреть. Точнее, пришёл. Один. Мужчина. И я первый раз наблюдаю, чтобы мучнистые перед кем-то настолько стелились.
Новый покупатель высок. Метра два с лишком. Не гора мышц, но одного взгляда достаточно, чтобы распознать опасного хищника. Белая кожа. Длинные и абсолютно белоснежные волосы, заплетённые в какое-то подобие косы. Отсюда сложно рассмотреть, что именно. Чёрная одежда, чем-то вызывающая ассоциации с военными учреждениями. Хотя чёрт их знает, этих инопланетян, какая у них мода.
Его можно было бы с натяжкой принять за человека альбиноса, если бы не непроглядно чёрные глаза. И я имею в виду не радужку и зрачок, а всё глазное яблоко. Вдобавок к этому острые вытянутые уши, расположенные немного выше, чем у людей. И пугающий чёрный узор на белоснежной коже шеи и скул. Кажется, будто его оплела паутина из пульсирующей тьмы с проблесками серебра.
Нас придавливает почти материальным ощущением его давящей, ломающей волю силы. Будто бетонной плитой приложило. Жутко.
Нет. За человека его даже с натяжкой нельзя принять.
Он обводит взглядом нас четверых. Притихшие девочки, кажется, даже дышать боятся.
– Это всё, что есть? – брезгливо интересуется, по очереди рассматривая каждую из нас.
– Всё, что осталось, высокочтимый ри-одо, – склоняет голову мучнистый. – Если бы мы знали…
Боже. Неужели это правда? Как пережить? Как выжить? И как уберечь мою Сонечку от насилия? В душе разливается такое горькое отчаяние, что выть хочется. Но я закусываю губы и прячу лицо в волосах племянницы, пытаясь не думать, не пугать себя раньше времени. Не рисовать в воображении ужасных картин. Но не получается. Потому что я знаю… Марина права. Слишком многое на это указывает.
Спасает лишь мысль о том, что с огранизмом Сони почти ничего не делали. Значит, она им не нужна в таком плане. Я очень сильно на это надеюсь.
Глава 3
Мы все знали, что дверь откроется. Ждали этого. И всё равно этот шипящий звук осколком льда впивается в сердце. Мешая дышать. Заставляя умирать внутри от отчаяния.
На этот раз вслед за мучнистыми в камеру заходит… синяя женщина. Реально синяя. С иссиня-чёрными волосами, собранными в высокий длинный хвост. С чёрными губами и обведёнными чёрным алыми раскосыми глазами на скуластом лице. В графитовом обтягивающем платье. Похожая чем-то на змею. Опасную. Ядовитую.
Обводит нас леденящим душу оценивающим взглядом. Как товар на прилавке. И неожиданно находит глазами нас с Соней. Точнее… Соню?
Почему-то нет приказа становиться в шеренгу. Почему нет? Почему она смотрит только на прижимающуюся к моему боку племянницу? А затем просто кивает.
– Беру, – роняет низким грудным голосом.
И мучнистые тут же устремляются к нам.
Ещё не до конца веря в происходящее, я, как во сне, мотаю головой. Нет. Нет. Нет. Я не отдам! Не позволю!
Они подходят всё ближе. Скрипят что-то угрожающе.
Заталкиваю Соньку себе за спину. Закрываю собой. Пячусь назад, толкая её к стене, чтобы не зашли сзади.
– Отойди от неё! Вам оказали огромную честь, – шипит один из мучнистых наставляя на меня какую-то палку. Её конец начинает потрескивать, будто электрическими разрядами.
Второй угрожающе ведёт такой же по кругу, не позволяя остальным девушкам подойти. Но никто и не пытается. Опускают виновато глаза. И стоят.
Наверное, их можно понять... Мы все тут беспомощный скот, выставленный на продажу. И они. И я. И моя Соня. Никто никого не спасёт. Никто не сможет. Но это не значит, что я должна с этим смириться.
– Нет! – рычу, чувствуя спиной паническую дрожь Сони. Она прячет лицо между моих лопаток. Всхлипывает. – Не смейте её трогать!
Понимаю, что надежды на спасение нет. Но я не могу так просто сдаться.
– Глупая самка! – цыкает раздраженно мучнистый. Сжимает свою палку сильнее. И приходит боль.
Меня словно тысячей игл прошивает насквозь. И все мышцы конвульсивно сжимаются. Как от удара током. Ноги подкашиваются. Я с хрипом падаю на колени, слыша испуганный вопль Сони.
– Ли-и-ина! – со всхлипом зовёт племяшка, пытаясь мне помочь удержаться на ногах. И я, собрав всю имеющуюся у меня волю в кулак, заставляю себя подняться. Снова закрывая собой родного человека.
– Глупая, – щерится мучнистый, снова замахиваясь.
Я не успеваю даже сделать вдох, как моё сознание снова взрывается уже знакомой болью. Её так много, что она затапливает всю меня раскалённым добела жаром. Ломает волю.
Удар тела об пол моё сознание почти не фиксирует. Но сквозь гул в ушах я слышу крики Сони. Моей Сони, которую я не смогла защитить. Которую забирают у меня.
Плача и скуля, ползу на этот на звук, неведомо как заставляя тело двигаться. А может мне только так кажется, что ползу. Может, я давно уже лежу в беспамятстве, сгорая в адском пламени боли. Цепляясь за эту боль, чтобы не потеряться во тьме, чтобы бороться. Даже если бесполезно.
Но багровая тьма всё равно побеждает.
Сознание возвращается ко мне медленно. И далеко не сразу я вспоминаю, где нахожусь, и что произошло. Так хочется верить. Что это всё кошмарный сон. Долгий и жестокий. Но сон.
– Лина, давай, милая. Открывай глаза. Тебе нужно питаться, чтобы жить.
Я знаю этот голос. Это Марина.
Значит, не сон.
Словно затаившийся зверь, боль настигает меня снова, как только я пытаюсь пошевелиться.
– Соня, – хриплю, глотая слёзы.
– Её забрали. Уже почти сутки назад, – моего лба касаются прохладные пальцы.
– Нет, – всхлипываю.
Не хочется больше жить. Ничего не хочется.
– Лин, тебе нужно смириться. Ты ничего не могла сделать. И ничего не сможешь, если сдашься сейчас, – не отстаёт Марина.
– Оставьте меня! Все оставьте! – плача, я сворачиваюсь в клубок. Плевать, что всё горит и ноет. Плевать, что к горлу тут же подкатывает тошнота. Плевать! На всё плевать!
– Оставь её, Марин. Пусть придёт в себя, – слышу я тихий голос Кати.
Кто-то всхлипывает. Скорее всего, Маша.
– Сегодня опять могут прийти. Если она так и будет лежать, они её добьют, – возражает Марина громко. Явно рассчитывая, что я услышу. Думая, что мне не всё равно.
Но мне всё равно. Пускай добивают.
Время перестаёт иметь для меня значение. Как и окружающее пространство.
Я не чувствую голода. Не чувствую уже даже боли. Ничего. Кажется, что во всём моём теле живым остался только мозг. И только он не даёт мне окончательно кануть в пустоту, заставляя вспоминать. Раз за разом. Прокручивая перед моим мысленным взором все ужасы нашего плена. И то, как пришли за моей племянницей.
В ушах до сих пор звенят Сонины крики.
Куда её забрали? Зачем? Что будут делать с моей бедной девочкой?
Может… есть возможность узнать? Может, не всё потеряно?
Маленькая искра надежды вспыхивает в сердце, заставляя его отчаянно трепыхнуться в груди.
Может… когда меня тоже отсюда заберут, я смогу узнать о её судьбе… или даже найти способ её спасти? Марина права. Нельзя сдаваться. Нельзя. Надо, чтобы меня выпустили отсюда. Пускай даже рабыней. Главное, выбраться из этой проклятой коробки. А для этого нужно держаться за жизнь. Нужно, чтобы меня выбрали, как можно быстрее.
Низко застонав, я заставляю себя расслабить мышцы. Больно так, что выть хочется. Но я всё равно выпрямляюсь, переворачиваясь на спину. Дыхание вырывается из груди с надсадным хрипом. И перед глазами пляшут тёмные пятна, усугубляя дурноту.
Тут же сбоку слышится шорох, и в поле моего зрения появляется лицо Марины.
– Лин, ты как?
– По-мо-ги, по-есть, – выдавливаю из себя.
– Поесть? Конечно помогу, – вздыхает с облегчением девушка. – Давай только усадим тебя, чтобы ты не подавилась. Катя, помоги мне.
Девочки в две пары рук поднимают меня в сидячее положение. Катя садится позади, поддерживая. Марина опускается рядом со мной на колени, заглядывая в лицо. А я едва могу дышать от пылающей боли во всём теле. И если мучительный вой ещё как-то сдержать получается, то катящиеся по щекам слёзы остановить не могу.
– Сильно тебе досталось, – поджимает скорбно губы наш несостоявшийся доктор.
Вздохнув, подносит к моим губам янтарный шарик. Мою порцию на завтрак. И когда у меня не получается разлепить губы, сама проталкивает его мне в рот.
– Ешь. Мне кажется, они содержат в себе что-то укрепляющее и седативное, помимо питательных компонентов. Тебе должно стать легче.
С трудом раскусив безвкусную желеобразную штуку во рту, я заставляю себя её проглотить. И чувствую, как эта так называемая еда проваливается в желудок склизкой массой. И тут же Марина пихает мне в рот второй шарик.
Возможно она и права насчёт их содержания. После двух порций, жадно запитых водой, и по прошествии нескольких минут, я действительно чувствую, что мне постепенно становится легче. Боль полностью не уходит. Но отступает, затаившись давящей на сознание змеёй, готовой в любой момент снова ужалить.
Катя с Мариной вдвоём помогают мне перебраться к стенке, чтобы сесть опираясь на неё.
– Сколько я провалялась? – спрашиваю сипло, обводя взглядом своих сокамерниц. И понимаю, что нас осталось ещё меньше, чем я думала. – Алёну забрали?
– Да, вчера почти сразу после Сони, – садится рядом Катя. Жмущаяся в уголке Маша, тут же осторожно перебирается к нам. – Ты почти сутки была в отключке. Мы уже думали, что всё. А потом, как очнулась, ещё несколько часов пролежала. Так что уже где-то около полутора суток. Утренняя кормёжка была давно.
Так много времени. Может, её уже не найти?
Нет. Я не буду об этом думать. Я буду надеяться. И бороться до конца.
Глава 4
Приход новых покупателей всегда неожидан. Но теперь мы хоть знаем, что это покупатели. Нас продают. Как животных. И хорошо ещё, если в качестве питомцев, а не чего-то другого.
Меня кроет отчаянием. И тьмой. Горькой такой. Злой. Ненавидящей.
На нас снова пришли смотреть. Точнее, пришёл. Один. Мужчина. И я первый раз наблюдаю, чтобы мучнистые перед кем-то настолько стелились.
Новый покупатель высок. Метра два с лишком. Не гора мышц, но одного взгляда достаточно, чтобы распознать опасного хищника. Белая кожа. Длинные и абсолютно белоснежные волосы, заплетённые в какое-то подобие косы. Отсюда сложно рассмотреть, что именно. Чёрная одежда, чем-то вызывающая ассоциации с военными учреждениями. Хотя чёрт их знает, этих инопланетян, какая у них мода.
Его можно было бы с натяжкой принять за человека альбиноса, если бы не непроглядно чёрные глаза. И я имею в виду не радужку и зрачок, а всё глазное яблоко. Вдобавок к этому острые вытянутые уши, расположенные немного выше, чем у людей. И пугающий чёрный узор на белоснежной коже шеи и скул. Кажется, будто его оплела паутина из пульсирующей тьмы с проблесками серебра.
Нас придавливает почти материальным ощущением его давящей, ломающей волю силы. Будто бетонной плитой приложило. Жутко.
Нет. За человека его даже с натяжкой нельзя принять.
Он обводит взглядом нас четверых. Притихшие девочки, кажется, даже дышать боятся.
– Это всё, что есть? – брезгливо интересуется, по очереди рассматривая каждую из нас.
– Всё, что осталось, высокочтимый ри-одо, – склоняет голову мучнистый. – Если бы мы знали…