Хродвиг вернулся к покинутому месту и вновь уселся на расстеленную бурку. Как ни в чем не бывало он продолжил:
— Твоего отца недаром имперцы прозвали Законником. Он смог сделать так, что тебя мы им не отдали.
«И Гимтар до сих пор не смог простить тебе этого».
— Но у тебя не получилось это повторить. — Указательный палец старика уставился в грудь дана.
— Никто не виноват, что у меня родилась двойня, — глухо ответил он. — Ты знаешь, все должно было пойти иначе.
— Никто не виноват, — легко согласился Хранитель. — И вот парень едет в Империю… Твой отец, Эндир, надо признать, многое сделал для даипа и возвысил его. Но годы в Империи изменили его! Изнежили! Он даже не смог справиться с этой гордячкой! Своей собственной женой! С этой… — Хродвиг зло сплюнул себе под ноги.
— Тебе не стоит плохо отзываться о моей матери, старик, — обманчиво спокойным голосом произнес дан Дорчариан.
«А ведь Гимтар предупреждал меня… Разговор может плохо кончиться. Рано обрадовался, что правнук понравился деду».
— «Старик»… — передразнил его Хранитель и закашлялся. — Можешь звать меня «дедушка Хродвиг», — и он, довольный, заухал своим противным смехом. — Что же ты не зовешь меня по имени?
Старик… — задумчиво повторил он, отсмеявшись. — Я хоть и старик, но мужчина. Мне все равно, как ты называешь меня. Пока не поносишь мое имя. Но что же ты не зовешь по имени свою мать? Ведь у нее такое красивое имя — Столхед! — он с видимым отвращением произнес это слово. — И почему она не рядом и не помогает тебе растить внуков? — Хродвиг подался вперед всем телом и сузил глаза.
Рокон в ответ промолчал, и Хродвиг опять сплюнул на пол.
— Что Империя сделает с калекой? Или ты объявишь его недееспособным? — пристукнул посохом Хранитель, внезапно меняя русло разговора.
— Я не откажусь от сына! — выкрикнул Рокон.
— И ты слабый, хоть и вырос в горах, — с горьким сожалением в голосе произнес Хродвиг. Он откинулся назад, опершись спиной на стену, и устало прикрыл глаза. Он устал. — Ведь были же раньше люди-волки. А сейчас? Одни люди-зайцы вокруг…
«Я устал. Мое время уже на исходе, Мать Предков. Но почему вокруг одни слабаки?»
— Вот и сделай Ултера сильным, — зло бросил ему Рокон. — Сделай волком.
Хродвиг распахнул глаза.
— Ултера надо спрятать. На время, — пояснил Рокон. — Пока мы не разберемся с угрозой от гворча.
— И ты просишь меня помочь тебе? — недоверчиво спросил старик.
— Как дан просит Хранителя, — кивнул Рокон. — И как внук просит деда. Помоги, Хродвиг!
«Помоги, Хродвиг, — повторил про себя старик. — Переступил через гордость, внучек? Обратился по имени? Чем же я могу помочь тебе, мальчик?»
— Угроза не только в гворча, дан. Империя! Империя всегда и везде, в каждой щели и за каждым углом! Империя может не захотеть увечного и потребовать себе здорового, — кивнул старик, задумавшись. — Может, потребовать признать наследником здорового и отдать согласно договору?..
— И что тогда?
— Ты дан, тебе решать, — пожал плечами старик. — Но Ултера надо спрятать. Выиграем время. Придут к тебе от наместника. Или тот же Фугг: «Где тут второй был, здоровенький?» А здорового-то и нету. В долине нету. В Декурионе нету.
— И где же он? — с интересом спросил дан.
— Где-то в горах, — пожал плечами собеседник. — Глава Хранителей Хродвиг проводит с сыном дана Ултером обряд посвящения, — с серьезным видом пояснил старик. Только смешинки в слезящихся мутных глазах прыгали, портя картину.
— Какой обряд? — не понял Рокон.
— Какая разница? — махнул рукой Хродвиг. — Древний. Скажем, поход в Город Мертвых.
— Что? — не понял Рокон. — При чем тут…
— Что имперцы могут знать о наших обычаях?! — оборвал его Хродвиг. — Не думаешь ли ты, что мы действительно туда пойдем?
— Так ты поможешь?
«Кому? Тебе, Гимтару, правнуку? Или себе?»
— Помогу, — кивнул он.
Клоп
Клоп чуть присел, привычно подставив спину. Бурдюк закинули на загривок, и широкие лямки тотчас же впились в плечи.
— Пошел! — раздалось над ухом.
Горцев Клоп ненавидел всем сердцем. Доброты в своей недолгой жизни он видел мало — может, где-то там, в родной деревушке у берега большой реки, кто-то и был добр к нему. Но этого Клоп не помнил.
Имперцы напали на рассвете, похватав их всех, сонных и безоружных. Мужчин, которые могли оказать сопротивление, убили. Детей сгоняли в кучу на речной пляж. Здоровенный имперец залез грязными пальцами в рот мальчишке, проверяя зубы. Мальчишка укусил его, а имперец рассмеялся. Сказал что-то своим и избил его. Но избил так, чтобы мальчик мог идти на своих двоих. Он и прозвал его — Клоп. Потому что кусачий. С тех пор и повелось. Даже лицо того имперца уже забылось, и настоящее имя выветрилось за ненадобностью, а кличка так и прилипла.
Потом было плавание через море. В корабль их забили вниз, под палубу, так тесно, что те, кто был послабее, умирали. А труп продолжал стоять — падать-то некуда…
Клоп напряг мышцы ног и встал. Нужно поймать равновесие — чуть наклониться вперед, чтобы тяжесть не так вдавливала в землю, а чуть-чуть помогала идти. А для этого надо остановиться — на самую чуточку, на мгновение. Но и этого мгновения у него не было.
— Пошел! — опять прокаркал ненавистный горец и хлестнул его по икрам сзади.
Бить выше им запрещалось — можно ненароком повредить бурдюк с драгоценным земляным маслом. И оттого все ноги у рабов Колодца были в шрамах. Стиснув зубы, Клоп сделал свой первый шаг с новой ношей наверх. Широкие террасы-уступы были выглажены бесчисленными поколениями рабов. В середине каменного уступа виднелась небольшая выемка-тропинка.
Колодец принадлежал непосредственно Империи, потому рабы были имперские, государственные. Это хуже всего — поскольку одного, главного хозяина не было, потому как до Империи месяц пути. Но в противовес этому было множество мелких хозяев.
Рабская жизнь научила Клопа, что добрых хозяев не бывает. Бывают такие, у которых живется сытнее. Если повезет.
Три года назад Клопу повезло — он работал на вилле у моря. Пахал, бороновал. Сажал пшеницу и рожь, собирал, молотил, веял. Возил весной навоз на поля. Зимой чистил коровники. Там было хорошо, там можно было украсть — украдкой напиться молока. В птичнике одна глупая пеструшка откладывала яйца в самом дальнем темном углу. Заметив это, Клоп вытащил из стены камень и с улицы по утрам воровал яйца. И там же с жадностью их выпивал.
Вспомнив вкус тех яиц, Клоп сглотнул вязкую слюну.
Как и случается, кто-то донес счетоводу. Эту породу рабов Клоп тоже ненавидел, но меньше, чем горцев. Счетоводы были ученые и постоянно считали. Считали и считали — целыми днями! Клоп и подумать не мог, что столько вещей можно сосчитать! Камни, бревна, доски, снопы, ведра — все, чего касалась рука раба, подлежало счету! Даже время проклятые счетоводы научились мерить — и считать! Но самым несправедливым было то, что счетоводы сами были рабами. Но при этом они не работали — только считали!
Счетовод на вилле посчитал, сколько яиц украл Клоп. Его наказали и продали.
Потом была работа в богатом имении, но недолгая. Он разбил голову долговязому конюху, который хотел отобрать у новичка его пайку. Раб с разбитой головой прожил два дня. Тогда Клопа вновь наказали. И отправили сюда — в горы.
Здесь немного повезло — определили в Колодец, а не в шахту. Работа в Колодце тоже не мед, но в шахте раб жил год. Сильный раб — полтора. В Колодце работалось легче. Когда становилось темно, рабов сгоняли в бараки. И можно было отдыхать. Имперцы боялись поджечь колодец и не зажигали огня рядом. И потому времени на сон оставалось вдосталь. Нигде раньше, за всю свою рабскую жизнь, Клопу столько спать не доводилось.
Наконец путь наверх был закончен. Клоп сделал последний шаг из Колодца на поверхность. Вышел из-под навеса, укрывавшего Колодец. Слепило солнце. Проходя мимо Арратоя, раб отвел глаза. Учетчик кинул камешек в ведерко. Камень был белый — а потому раб мог напиться. Воды здесь давали вволю.
Присев, Клоп скинул бурдюк. Другой раб схватил его и поволок сливать в огромные каменные чаши. Дальше масло нагреют и разделят. Потом разольют в разные бочки — и опять посчитают!
Раньше Клоп думал, что все счетоводы одинаковы. Но он ошибался, Арратой объяснил ему это. И не просто объяснил, а доказал!
Пайка у Клопа стала немного тяжелее. Он присмотрелся вокруг и заметил, что кривоногий Егер тоже отводит глаза от учетчика. И заводила барачных драк Киор странно приутих в последнее время. И все они стали чуточку больше кушать. Незаметно для окружающих.
В три глотка выпив кружку воды — а вода здесь, в горах, была вкусная, этого не отнять, — Клоп свернул к колодцу. Его ждал путь вниз налегке, и можно было отдохнуть.
— Быстрее! — раздался громкий голос.
«Эти вонючие козопасы ни слова не хотят выучить на имперском», — с ненавистью подумал Клоп. Даже «быстрее» они говорили на своем, приучив всех остальных к их резким и хлестким, как удары кнута, словам.
Он сам за долгие года мытарств быстро выучил имперский и забыл родное наречие. Он даже забыл, как зовется его народ. К чему ему это все?
Горцы держались особняком. Они смеялись и плевали вслед редким имперским чиновникам. Впрочем, не задевая их и не затевая драк. Когда изредка приезжал какой-либо важный имперский чиновник, горцев убирали с глаз долой, а рабов охраняли приехавшие с чиновником дорожники. Имперские дорожники были сущими волкодавами, и вот их, пожалуй, Клоп по-настоящему боялся. Наслушался об их проделках, чего уж там.
Горцы ели свою домашнюю еду. Когда надсмотрщики, гортанно переговариваясь, разламывали брынзу и нарезали маленькими изогнутыми ножичками холодное мясо, рвали на кусочки круглые лепешки — все рабы ненавидели их еще больше.
В Империи даже свободные — из тех, кто победнее — могли отведать мяса только по праздникам, а горцы уплетали его каждый день. Они были богачами — и сами не знали этого!
Иногда горцы кидали в сторону рабов кости. Когда начиналась свалка из-за объедков, надсмотрщики веселились. Они делали ставки, хлопая друг друга по плечам. И от этого Клоп ненавидел их еще больше.
И потому то, что предложил счетовод Арратой — ограбить и унизить горцев, — сразу понравилось Клопу. Пусть даже после этого им и не выбраться из этих проклятых гор, но после такого можно и помирать. Правда, помирать не хотелось. А Арратой уверял, что знает человека, который сделает все бумаги. С ними можно жить в Империи. Потому как бумаги сделают имя. От мысли, что у него будет имя, Клоп иногда спотыкался на ровном месте, получая новые удары.
Оставалось только выполнить все задуманное и добраться до Империи. Шанс был и его стоило хватать двумя руками. И впиться зубами, чтобы не упустить. Жизни у Колодца все одно не будет — иногда черное пятно земляного масла вспучивалось пузырями, и подземный газ травил всех, кто был поглубже, близко к горловине. Те, кто был наверху, успевали убежать.
Раб, чье время пришло, истощенный работой или болезнью, падал в Колодец и с головой окунался в черную вязкую жижу. Пока упавшего доставали, многие захлебывались. Их отвозили за бараки и сжигали.
Поговаривали, что иногда надсмотрщики сжигали еще живых рабов. Веселились.
Раб не имеет имущества, как объяснил ему Арратой.
«А что у тебя есть, Клоп?» — спросил он его. Клоп не понял тогда и пожал плечами — что может быть у раба? Даже носимая одежда принадлежала не ему, а Империи.
«А злость у тебя есть? — спросил его Арратой. — Ненависть?»
О, этого добра у Клопа было с избытком! Он так и сказал учетчику.
«Так ты подаришь им свою месть?»
Подарок? Подарок от того, у кого ничего нет?! Клоп хищно осклабился. Его подарок — его месть — горцы не забудут долго. Очень долго! И не только горцы-надсмотрщики! Сами горы содрогнутся от его мести!
— Твоего отца недаром имперцы прозвали Законником. Он смог сделать так, что тебя мы им не отдали.
«И Гимтар до сих пор не смог простить тебе этого».
— Но у тебя не получилось это повторить. — Указательный палец старика уставился в грудь дана.
— Никто не виноват, что у меня родилась двойня, — глухо ответил он. — Ты знаешь, все должно было пойти иначе.
— Никто не виноват, — легко согласился Хранитель. — И вот парень едет в Империю… Твой отец, Эндир, надо признать, многое сделал для даипа и возвысил его. Но годы в Империи изменили его! Изнежили! Он даже не смог справиться с этой гордячкой! Своей собственной женой! С этой… — Хродвиг зло сплюнул себе под ноги.
— Тебе не стоит плохо отзываться о моей матери, старик, — обманчиво спокойным голосом произнес дан Дорчариан.
«А ведь Гимтар предупреждал меня… Разговор может плохо кончиться. Рано обрадовался, что правнук понравился деду».
— «Старик»… — передразнил его Хранитель и закашлялся. — Можешь звать меня «дедушка Хродвиг», — и он, довольный, заухал своим противным смехом. — Что же ты не зовешь меня по имени?
Старик… — задумчиво повторил он, отсмеявшись. — Я хоть и старик, но мужчина. Мне все равно, как ты называешь меня. Пока не поносишь мое имя. Но что же ты не зовешь по имени свою мать? Ведь у нее такое красивое имя — Столхед! — он с видимым отвращением произнес это слово. — И почему она не рядом и не помогает тебе растить внуков? — Хродвиг подался вперед всем телом и сузил глаза.
Рокон в ответ промолчал, и Хродвиг опять сплюнул на пол.
— Что Империя сделает с калекой? Или ты объявишь его недееспособным? — пристукнул посохом Хранитель, внезапно меняя русло разговора.
— Я не откажусь от сына! — выкрикнул Рокон.
— И ты слабый, хоть и вырос в горах, — с горьким сожалением в голосе произнес Хродвиг. Он откинулся назад, опершись спиной на стену, и устало прикрыл глаза. Он устал. — Ведь были же раньше люди-волки. А сейчас? Одни люди-зайцы вокруг…
«Я устал. Мое время уже на исходе, Мать Предков. Но почему вокруг одни слабаки?»
— Вот и сделай Ултера сильным, — зло бросил ему Рокон. — Сделай волком.
Хродвиг распахнул глаза.
— Ултера надо спрятать. На время, — пояснил Рокон. — Пока мы не разберемся с угрозой от гворча.
— И ты просишь меня помочь тебе? — недоверчиво спросил старик.
— Как дан просит Хранителя, — кивнул Рокон. — И как внук просит деда. Помоги, Хродвиг!
«Помоги, Хродвиг, — повторил про себя старик. — Переступил через гордость, внучек? Обратился по имени? Чем же я могу помочь тебе, мальчик?»
— Угроза не только в гворча, дан. Империя! Империя всегда и везде, в каждой щели и за каждым углом! Империя может не захотеть увечного и потребовать себе здорового, — кивнул старик, задумавшись. — Может, потребовать признать наследником здорового и отдать согласно договору?..
— И что тогда?
— Ты дан, тебе решать, — пожал плечами старик. — Но Ултера надо спрятать. Выиграем время. Придут к тебе от наместника. Или тот же Фугг: «Где тут второй был, здоровенький?» А здорового-то и нету. В долине нету. В Декурионе нету.
— И где же он? — с интересом спросил дан.
— Где-то в горах, — пожал плечами собеседник. — Глава Хранителей Хродвиг проводит с сыном дана Ултером обряд посвящения, — с серьезным видом пояснил старик. Только смешинки в слезящихся мутных глазах прыгали, портя картину.
— Какой обряд? — не понял Рокон.
— Какая разница? — махнул рукой Хродвиг. — Древний. Скажем, поход в Город Мертвых.
— Что? — не понял Рокон. — При чем тут…
— Что имперцы могут знать о наших обычаях?! — оборвал его Хродвиг. — Не думаешь ли ты, что мы действительно туда пойдем?
— Так ты поможешь?
«Кому? Тебе, Гимтару, правнуку? Или себе?»
— Помогу, — кивнул он.
Клоп
Клоп чуть присел, привычно подставив спину. Бурдюк закинули на загривок, и широкие лямки тотчас же впились в плечи.
— Пошел! — раздалось над ухом.
Горцев Клоп ненавидел всем сердцем. Доброты в своей недолгой жизни он видел мало — может, где-то там, в родной деревушке у берега большой реки, кто-то и был добр к нему. Но этого Клоп не помнил.
Имперцы напали на рассвете, похватав их всех, сонных и безоружных. Мужчин, которые могли оказать сопротивление, убили. Детей сгоняли в кучу на речной пляж. Здоровенный имперец залез грязными пальцами в рот мальчишке, проверяя зубы. Мальчишка укусил его, а имперец рассмеялся. Сказал что-то своим и избил его. Но избил так, чтобы мальчик мог идти на своих двоих. Он и прозвал его — Клоп. Потому что кусачий. С тех пор и повелось. Даже лицо того имперца уже забылось, и настоящее имя выветрилось за ненадобностью, а кличка так и прилипла.
Потом было плавание через море. В корабль их забили вниз, под палубу, так тесно, что те, кто был послабее, умирали. А труп продолжал стоять — падать-то некуда…
Клоп напряг мышцы ног и встал. Нужно поймать равновесие — чуть наклониться вперед, чтобы тяжесть не так вдавливала в землю, а чуть-чуть помогала идти. А для этого надо остановиться — на самую чуточку, на мгновение. Но и этого мгновения у него не было.
— Пошел! — опять прокаркал ненавистный горец и хлестнул его по икрам сзади.
Бить выше им запрещалось — можно ненароком повредить бурдюк с драгоценным земляным маслом. И оттого все ноги у рабов Колодца были в шрамах. Стиснув зубы, Клоп сделал свой первый шаг с новой ношей наверх. Широкие террасы-уступы были выглажены бесчисленными поколениями рабов. В середине каменного уступа виднелась небольшая выемка-тропинка.
Колодец принадлежал непосредственно Империи, потому рабы были имперские, государственные. Это хуже всего — поскольку одного, главного хозяина не было, потому как до Империи месяц пути. Но в противовес этому было множество мелких хозяев.
Рабская жизнь научила Клопа, что добрых хозяев не бывает. Бывают такие, у которых живется сытнее. Если повезет.
Три года назад Клопу повезло — он работал на вилле у моря. Пахал, бороновал. Сажал пшеницу и рожь, собирал, молотил, веял. Возил весной навоз на поля. Зимой чистил коровники. Там было хорошо, там можно было украсть — украдкой напиться молока. В птичнике одна глупая пеструшка откладывала яйца в самом дальнем темном углу. Заметив это, Клоп вытащил из стены камень и с улицы по утрам воровал яйца. И там же с жадностью их выпивал.
Вспомнив вкус тех яиц, Клоп сглотнул вязкую слюну.
Как и случается, кто-то донес счетоводу. Эту породу рабов Клоп тоже ненавидел, но меньше, чем горцев. Счетоводы были ученые и постоянно считали. Считали и считали — целыми днями! Клоп и подумать не мог, что столько вещей можно сосчитать! Камни, бревна, доски, снопы, ведра — все, чего касалась рука раба, подлежало счету! Даже время проклятые счетоводы научились мерить — и считать! Но самым несправедливым было то, что счетоводы сами были рабами. Но при этом они не работали — только считали!
Счетовод на вилле посчитал, сколько яиц украл Клоп. Его наказали и продали.
Потом была работа в богатом имении, но недолгая. Он разбил голову долговязому конюху, который хотел отобрать у новичка его пайку. Раб с разбитой головой прожил два дня. Тогда Клопа вновь наказали. И отправили сюда — в горы.
Здесь немного повезло — определили в Колодец, а не в шахту. Работа в Колодце тоже не мед, но в шахте раб жил год. Сильный раб — полтора. В Колодце работалось легче. Когда становилось темно, рабов сгоняли в бараки. И можно было отдыхать. Имперцы боялись поджечь колодец и не зажигали огня рядом. И потому времени на сон оставалось вдосталь. Нигде раньше, за всю свою рабскую жизнь, Клопу столько спать не доводилось.
Наконец путь наверх был закончен. Клоп сделал последний шаг из Колодца на поверхность. Вышел из-под навеса, укрывавшего Колодец. Слепило солнце. Проходя мимо Арратоя, раб отвел глаза. Учетчик кинул камешек в ведерко. Камень был белый — а потому раб мог напиться. Воды здесь давали вволю.
Присев, Клоп скинул бурдюк. Другой раб схватил его и поволок сливать в огромные каменные чаши. Дальше масло нагреют и разделят. Потом разольют в разные бочки — и опять посчитают!
Раньше Клоп думал, что все счетоводы одинаковы. Но он ошибался, Арратой объяснил ему это. И не просто объяснил, а доказал!
Пайка у Клопа стала немного тяжелее. Он присмотрелся вокруг и заметил, что кривоногий Егер тоже отводит глаза от учетчика. И заводила барачных драк Киор странно приутих в последнее время. И все они стали чуточку больше кушать. Незаметно для окружающих.
В три глотка выпив кружку воды — а вода здесь, в горах, была вкусная, этого не отнять, — Клоп свернул к колодцу. Его ждал путь вниз налегке, и можно было отдохнуть.
— Быстрее! — раздался громкий голос.
«Эти вонючие козопасы ни слова не хотят выучить на имперском», — с ненавистью подумал Клоп. Даже «быстрее» они говорили на своем, приучив всех остальных к их резким и хлестким, как удары кнута, словам.
Он сам за долгие года мытарств быстро выучил имперский и забыл родное наречие. Он даже забыл, как зовется его народ. К чему ему это все?
Горцы держались особняком. Они смеялись и плевали вслед редким имперским чиновникам. Впрочем, не задевая их и не затевая драк. Когда изредка приезжал какой-либо важный имперский чиновник, горцев убирали с глаз долой, а рабов охраняли приехавшие с чиновником дорожники. Имперские дорожники были сущими волкодавами, и вот их, пожалуй, Клоп по-настоящему боялся. Наслушался об их проделках, чего уж там.
Горцы ели свою домашнюю еду. Когда надсмотрщики, гортанно переговариваясь, разламывали брынзу и нарезали маленькими изогнутыми ножичками холодное мясо, рвали на кусочки круглые лепешки — все рабы ненавидели их еще больше.
В Империи даже свободные — из тех, кто победнее — могли отведать мяса только по праздникам, а горцы уплетали его каждый день. Они были богачами — и сами не знали этого!
Иногда горцы кидали в сторону рабов кости. Когда начиналась свалка из-за объедков, надсмотрщики веселились. Они делали ставки, хлопая друг друга по плечам. И от этого Клоп ненавидел их еще больше.
И потому то, что предложил счетовод Арратой — ограбить и унизить горцев, — сразу понравилось Клопу. Пусть даже после этого им и не выбраться из этих проклятых гор, но после такого можно и помирать. Правда, помирать не хотелось. А Арратой уверял, что знает человека, который сделает все бумаги. С ними можно жить в Империи. Потому как бумаги сделают имя. От мысли, что у него будет имя, Клоп иногда спотыкался на ровном месте, получая новые удары.
Оставалось только выполнить все задуманное и добраться до Империи. Шанс был и его стоило хватать двумя руками. И впиться зубами, чтобы не упустить. Жизни у Колодца все одно не будет — иногда черное пятно земляного масла вспучивалось пузырями, и подземный газ травил всех, кто был поглубже, близко к горловине. Те, кто был наверху, успевали убежать.
Раб, чье время пришло, истощенный работой или болезнью, падал в Колодец и с головой окунался в черную вязкую жижу. Пока упавшего доставали, многие захлебывались. Их отвозили за бараки и сжигали.
Поговаривали, что иногда надсмотрщики сжигали еще живых рабов. Веселились.
Раб не имеет имущества, как объяснил ему Арратой.
«А что у тебя есть, Клоп?» — спросил он его. Клоп не понял тогда и пожал плечами — что может быть у раба? Даже носимая одежда принадлежала не ему, а Империи.
«А злость у тебя есть? — спросил его Арратой. — Ненависть?»
О, этого добра у Клопа было с избытком! Он так и сказал учетчику.
«Так ты подаришь им свою месть?»
Подарок? Подарок от того, у кого ничего нет?! Клоп хищно осклабился. Его подарок — его месть — горцы не забудут долго. Очень долго! И не только горцы-надсмотрщики! Сами горы содрогнутся от его мести!