— Плохой закон, — прокомментировал я.

— Плохой закон — тоже закон, — пожал плечами имперец.

Помолчали. Алиас достал какую-то тряпицу, положил меч на колени и стал очищать лезвие.

— Твой дедушка тоже считал этот закон плохим. И потому он нашел книгу, в которой этот закон записан. И узнал, что закон немного не такой, как все думают. Тогда он уехал в горы на празднование Дня середины лета, а обратно в Империю уже не вернулся. Чуть позже все узнали, что Хродвиг — отец твоего дедушки — отдал власть сыну. Так твой дедушка стал рексом. Рексом Эндиром Законником.

— Молодец! — Как же хочется колесом пройтись по поляне! Я засмеялся громко, счастливо, во всю силу, без остатка, как хохочут дети. — Хороший дедушка!

— Твой дедушка хороший, — согласно кивнул Алиас, внимательно смотря мне прямо в глаза. И, со стуком вогнав меч в ножны, добавил: — Был.

Я почувствовал, как сидевший рядом — плечом к плечу — Остах от этого слова вздрогнул. Алиас, вновь достав меч, стал протирать лезвие маслом.

— Когда Эндир принял титул, все подвластные племена принесли ему клятву верности в вашем священном городе-крепости…

— Декурионе, — опять влез неугомонный я-мальчишка.

— Декурионе, — согласился Алиас. — Но когда Эндир с малой свитой возвращался вниз, в долину, на него напали гворча, забыв свою клятву. Они решили убить нового правителя и править сами. Но твой дедушка сумел вырваться и бежать. А потом он собрал войско и разбил гворча. Выгнал их из их домов и изгнал из долины.

— Вот почему гворча — изменники, — удовлетворенно кивнул головой я. И сплюнул на землю.

— А ты похож на него, — закончив протирать меч, невпопад заметил имперец.

— На кого? — растерялся я.

— На Эндира, когда он был мальчишкой в твоем возрасте.

— А откуда ты знаешь? — недоверчиво поинтересовался я.

— Я был первым, кому он разбил нос, когда приехал в школу, — невозмутимо пожал плечами Алиас Фугг.

— Не может быть! — закричал я.

— И прозвал меня Мухой, — продолжил воспоминания Голос Империи. — Меня до сих пор так некоторые зовут.

В этот момент к ним подошел Буддал. Он услышал последнюю фразу, и его брови против воли взметнулись вверх. Алиас Фугг ему мило улыбнулся. По-видимому, после драки у него было прекрасное настроение.

— Слуги приготовили завтрак, — приглашающе махнув рукой на стол, уставленный тарелками, сказал Буддал. И вдруг заорал, глядя куда-то мне за спину: — Зачем мертвяков подпаливать, олухи! Мы завтракать собрались!

— Я готов съесть быка, — сказал, поднимаясь, Алиас. Его хорошее настроение было непоколебимо…

Я уминал молочную горячую кашу с дымком. Наш столь интересный разговор дал мне такую богатую пищу для ума, что вкуса другой пищи — помимо умственной — я не ощущал. Вот то, что горячая — это да. Поэтому не забывал дуть на очередную порцию каши, зачерпывая ее деревянной ложкой. И думал.

«Появляется информация — проясняются и мотивы. И чем мне не понравился Алиас Фугг до этого? Что лицемерил на пиру? Так работа такая. Что он работает на Империю? Так неизвестно, как у меня жизнь сложится. Могу ли я сам себе с уверенностью сказать, что мечтаю вернуться в горы? Тем более выясняется, что мне не просто Школу необходимо окончить, а куковать там до тех пор, пока дан Рокон не помрет. А отец у меня в добром здравии и расцвете сил.

Так зачем мне менять высокий уровень цивилизации на низкий? И мои знания скорее воспримет общество с более развитой технологической базой. Главное, не лезть в политику, сильно не высовываться — и тогда можно хорошо устроиться…» Фантазия опять понесла меня неизвестно куда. Домик у моря, рабочий кабинет с окнами в сад… Прекрасные пейзанки… Я притормозил сам себя и продолжил анализировать актуальную информацию.

«А тот древний старикан — Хранитель Хродвиг, что устраивал судилище над Остахом, выходит — мой родной прадедушка. По рассказам брата, весьма бодрый старик! Сколько же лет этому аксакалу?»

Я отхлебнул горячего травяного отвара и продолжил размышлять.

«Алиас — симпатичный мужик. Оказалось, что он просто во мне видит школьного приятеля и вспоминает свое детство и всякие там милые школьные шалости. Вот и причина его разговоров со мной. Ностальгия — сильнейший мотив. И столько информации разом… А дед у меня, по всему видать, был молоток. Всех несогласных вколотил по маковку в окрестные скалы».

— …надо! — услышал я громкое окончание фразы Остаха и тяжелый удар ладони по столешнице. Моя тарелка подпрыгнула.

— Не вижу причины, — спокойно ответил имперский чиновник.

— Гворча напали на наследника, да? — напирал дядька. Он показал рукой на меня. Говорили они на горском.

— Да, — ответил ему на дорча Алиас.

— Убили бы — остался другой, младший, да? — продолжал бушевать Остах.

— Я забыл твое имя, уважаемый, — внезапно спросил его имперец.

— Остах, — буркнул дядька.

— Необычное имя для горца.

— Тебе не нравится мое имя, имперец? — угрожающе спросил Остах, нагнув голову.

— Нравится, — невозмутимо кивнул Алиас. — Но я не пойму, зачем тебе голубь.


«Какой голубь, что я прослушал? Почтовый голубь?»

— Предупредить Рокона, рассказать о нападении! — заорал, вскакивая, Остах.

— Ах вот оно что! — всплеснул руками имперец. — Ты о рексе Роконе, правителе земель Дорчариан! Когда ты вот так запросто говоришь — Рокон — я, право слово, не сразу успеваю сообразить, о ком ты.

Чем больше сердился Остах, тем менее он становился похож на горца. Нет-нет да и проскальзывал в его речи имперский акцент. И с Роконом он прокололся — горцы звали правителя «дан». Или «дан Рокон».

«А ведь, похоже, речь идет о безопасности братишки. Отца действительно надо предупредить».

— Конечно же мы тотчас же пошлем голубя, чтобы рассказать рексу о произошедшем, — проникнувшись, закивал головой Алиас, подняв открытые ладони перед грудью. — Ты сам напишешь письмо?

Язык дорча не имел письменности. И конечно, Голос Империи знал об этом.

— Твой голубь — твое письмо! — отрезал Остах, усаживаясь обратно.

Буддал имел бледный вид и переводил взгляд от одного к другому — от Остаха к Алиасу и обратно.

После злополучного завтрака, когда письмо под совместную диктовку Алиаса и Остаха было написано и запечатано личной печатью Голоса Империи, а голубь освобожден из ивовой клети и выпущен, караван тронулся в путь.

Остах, еще не остыв после перепалки, пристал ко мне по поводу кинжала. Прицепленный на пояс, кинжал и вправду выглядел донельзя несуразно, — болтался между ног и то и дело бил по коленям, когда меня брали на руки.

— Великоват для тебя, — в который раз повторил Остах, вертя кинжал в руках. — И слишком острый, — заметил он, проверив большим пальцем заточку лезвия.

— Но ты же сам сказал, что подарок… — жалобно протянул я. — В бою…

— Я сказал, — не отказываясь от своих слов, кивнул Остах. — Подарок в бою, от всего сердца — великая вещь. Против такого что скажешь… Вот и не позорь ни клинок, ни себя! — вдруг крикнул он, возвращая мне кинжал. — Вычисти его для начала, убери в ножны и храни, пока не подрастешь! А себе повесишь на пояс учебный нож.

«Ага, который тупой как палка…» — заточки у учебного клинка не предполагалось вовсе.

Посмотрев на мою надувшуюся физиономию, Остах улыбнулся и сказал:

— Как будешь держать кинжал, покажи.

Я взял рукоять обычным хватом ножа. Против воли рука ухватила слишком большую для моей ладони рукоять кинжала, как утопающий хватает соломинку. Аж пальцы побелели. От напряжения клинок ходил ходуном.

— Еще, — сказал дядька.

Я показал обратный хват ножа.

— Ладно, — кивнул дядька. И повторил указания: — Кинжал вычистить и убрать. На пояс повесишь учебный.

Он постоял, помял пальцами нижнюю губу, прикидывая что-то, и крикнул:

— Барат!

Парень примчался тотчас же. Все вокруг сворачивали лагерь, и братья были заняты тем же.

— Подарил Оли кинжал, вот и… — видимо, он хотел закончить: «…нянчись с ним», — но не стал. — Теперь ты везешь Олтера, — и кивнул на мою арбу с уже уложенным в нее пуховым тюфяком.

Видимо, благословив таким образом наше боевое товарищество, Остах кивнул и отправился командовать сборами.

И вот теперь я продолжаю свой путь вместе с молодым воином.

— Барат, — позвал я парня. Ему было чуть за двадцать, и хоть для Оли он был взрослым, я его воспринимал как молодого парня.

— А? — лениво, не оборачиваясь, переспросил он.

— А почему ты на лучника с дерева спрыгнул?

— Потому что я на дереве был, — ответил парень.

Немногословный у меня попутчик. А я хочу информацию. Хочу любую информацию в неограниченных количествах. Как в Интернете.

— А зачем ты на дерево залез? Неужели все, кто ночью на страже стоит, на деревья залазят? — начал свой расспрос я.

Барат закашлялся.

— Ну… у меня мать из пайгалов… — начал Барат, стеснительно покашливая. — Вот кровь и дает о себе знать, как мама говорит.

«Пайгалово семя», — вспомнил я ругательство Остаха. Видимо, сгоряча дядька напутал. В случае Барата семя было дорча, а вот лоно — пайгала.

Пайгалы, пайгалы… Что-то такое хранилось в памяти… Перед внутренним взором всплыла картинка народных гуляний. Праздник! Между двумя высокими треногами на высоте много выше человеческого роста натянут тонкий канат. На нем выделывают фигуры высшего пилотажа мужчины, женщины, дети — все по очереди. Прыгают по тонкому канату, идут по нему с завязанными глазами, крутят сальто, выписывают мечами восьмерки. Рядом музыканты играют на пронзительно звенящих дудках и гулко ухающих барабанах. Народ веселят ярко одетые ряженые с напяленными личинами.

— Пайгалы — веселые, — поддержал разговор я.