Маришка Хорошая: Ты не хчешь с мной говорить?
Маришка Хорошая: Да и хрен с тобой. Знаешь, мне и так хорошо.
Маришка Хорошая: Мжешь там и оставоаться
Маришка Хорошая: Ненавижу тебя!
Иван Москвич: ???
Иван Москвич: Ты в порядке?
Марина нервно засмеялась, зажимая полупустую бутылку между голых коленок, ткнула несколько клавиш, поняла, что попала не на те буквы и стерла написанное. Наполнила бокал до краев, сделала глоток и поставила возле ноутбука, едва не уронив на клавиатуру.
Маришка Хорошая: Жву и радуюсь!
Маришка Хорошая: А чт мне плакакать?! У меня все прерасно! У меня все всегда прекрасно, яонс тб?!!
Иван Москвич: Ты пьяная, что ли?
Иван Москвич: Марина?
Она смотрела на экран, пытаясь собрать разбегающиеся буквы, и понимала, что сделать это у нее не получается. О, нет! Она была не просто пьяная! Она нажралась, как… Да в дерьмо она нажралась, вот как! Бутылка выскользнула и с грохотом упала на пол. На светлом ковре осталось темное пятно. Она подняла ее, вылила остатки вина в бокал, вздохнула, потерла непослушными руками лицо и покачнулась, даже не вставая с дивана. Где-то на постели надрывался ее мобильный. Он замолкал на несколько секунд и снова начинал истошно орать, но она не обращала на это внимания.
Иван Москвич: Ты где? В Москве уже?
Маришка Хорошая: Иди к четям!
Маришка Хорошая: Пвпосомнил!
Маришка Хорошая: Не звон и е пипши мне вопще!
Иван Москвич: Казакова, я к тебе сейчас приеду.
Иван Москвич: Учти, не откроешь дверь – выломаю!
Маришка хорошая: Пошел нах!
Маришка Хорошая: Пчем ты мне не звонил? Тебе похр на меня совсем?
Маришка Хорошая: четовы седечки слал, а птом… Мдак ты!
Маришка Хорошая: Вань… прости.
Маришка Хорошая: Т не пнимаешь
Иван Москвич: Что я должен понять из твоих бредней, Марин?
Маришка Хорошая: Я тебя (красное сердечко)
Она отправила сообщение и уставилась в монитор, постепенно начиная осознавать, что натворила. От осознания она даже немного протрезвела и, в панике соображая, что делать, попыталась удалить сообщение, но вместо этого выделила его и случайно переслала еще раз. Из груди вырвался нервный смешок. Тонкие пальцы забегали по клавиатуре, но получилось что-то совсем невразумительное.
Марина Хорошая: т яшобиыла
Руки не слушались. Она потянулась за бокалом, но толкнув, уронила его. Вино разлилось по клавиатуре, оставаясь мокрыми пятнами на клавишах, заполняя все выемки и щелки. Она видела, как оно медленно просачивается внутрь, как высыхает на сенсорной панельке тачпада… Снова засмеялась, пытаясь нажать то одну, то другую клавишу, то все клавиши вместе. Ваня молчал. Постепенно на экране стали появляться непонятные символы, рябь и загогулины, а еще через миг он и вовсе потух. Марина поднялась на непослушные ноги и, придерживаясь за стенки, поплелась в кухню. На глаза наворачивались слезы, мысли смешались, но как назло она будто бы всё ещё видела это дурацкое красное сердечко. Что же она натворила?! Господи….
Совершенно не соображая, что делает, Марина достала третью – последнюю бутылку вина и поставила перед собой на стол. Открыла один ящик, но штопора там не оказалось, второй - безуспешно. Попробовала потыкать пробку вилкой, но это ни к чему не привело. В комнате штопора тоже не нашлось. Зато на широком экране телевизора самозабвенно целовались главные герои старой мелодрамы. Марина, с трудом удерживая равновесие, встала напротив телевизора и склонила голову на бок. Нижняя губа ее дрогнула, на глаза навернулись слезы. Она схватила с дивана голубую подушечку и со всей силы запустила ее в счастливых влюбленных. Потеряла равновесие и упала на диван, кое-как борясь с ненавистными всхлипами. Как вернулась в кухню, она не помнила. Очнулась только, услышав настойчивый стук в дверь, смешанный с трелью звонка. В глазах все плыло, так и не открытая бутылка лежала рядом на диванчике.
- Господи… - прошептала Казакова пересохшими губами и, не особо понимая, что делает, поплелась к двери.
Долго возилась с замками, но в конце концов справилась и, придерживаясь за косяк, открыла. Стоявший на пороге Воронов ее не удивил, но немного протрезветь заставил. Вид у него был очень грозный, и Марина, сделав шаг назад, хихикнула.
- У тебя крыша поехала? – процедил Ваня, без разрешения переступив порог квартиры.
Резко закрыл дверь и одарил Марину таким взглядом, что она…
Марина и не знала, что именно она. Просто стало так обидно, что даже отвечать ему ничего не хотелось. Она развернулась и, по-прежнему придерживаясь за стену, ушла обратно в кухню. Взяла с диванчика бутылку и бессмысленно уставилась на нее.
- Казакова! Ты что творишь?!
- Отстань от меня, - просипела она. – Знать тебя не хочу, понял?!
- Да что я тебе сделал-то?! – Он забрал из её рук бутылку и поставил позади себя.
- Ничего ты не сделал!
- Ладно, - терпеливо согласился Воронов, набирая в грудь побольше воздуха.
Он чувствовал, что разговор им предстоит не из простых хотя бы потому, что просто ему не было даже с трезвой и разумной Мариной. А уж с этой… Он разглядывал ее взъерошенные волосы, голые ноги, красное винное пятно на футболке и не понимал… Да он вообще ничего не понимал!
- Может, ты хотя бы объяснишь, что это за дурацкие шутки?!
- Какие шутки?!
- Твое последнее сообщение! Марина, что это значит?!
Она молчала. Привалилась бедром к подоконнику, немного выпятила нижнюю губу и молчала. Воронов терял терпение. И за что небеса послали ему эту женщину?! Красивую, как самый прекрасный весенний день и сложную, как тысяча головоломок!
- Марина! Я тебя спрашиваю! Какого хрена?!
- А никакого! Понятно!? Никакого!
- Ты понимаешь, что такими вещами не шутят?!
- А я… думаешь, я шучу?! – заорала она так, что у Вани зазвенело в ушах. – Я никогда не шучу! Это ты… Все свои сердечки гребанные… Липатовой их шли! У вас же там милые фотки! Какого хрена мне-то?! А потом ни слова, ни полслова?! Ты… Нафига это надо было?! Можешь валить к ней! Или к Матрёшке своей! Еще кого в свой чемодан засунешь?! Ты просто скотина бесчувственная, ясно тебе! Жду… скучаю…
Марина тяжело дышала, с трудом переводя сбившееся дыхание. Она хотела еще что-то сказать, но отвернулась к окну и застыла, упираясь руками в подоконник. Опешивший Воронов стоял, глядя ей в затылок и не мог понять, что это сейчас такое было. Нет, он видел и ее вспышки ярости, и негодования, и много чего еще, но это уже переходило все границы.
- Убирайся, - прохрипела Казакова, не поворачиваясь к нему.
Ваня сжал губы, с трудом сдерживая поднявшуюся в нем злость. Женщин бить нельзя. Нельзя и точка, но в данный момент почему-то очень хотелось. Убираться? Хорошо, так тому и быть. Он уже собрался последовать этому весьма дельному совету, как понял, что плечи Марины трясутся. В повисшей тишине он услышал тихие всхлипы, которые она безрезультатно пыталась скрыть. Злость, словно послушный щенок, улеглась, прижимаясь к его ногам. Ваня приблизился к Марине и положил руку ей на плечо. Она напряглась, судорожно вздохнула, но не повернулась.
- Марина, - тихо позвал ее Воронов, развернул силой и, лишь мельком взглянув в заплаканное лицо, прижал к себе.
Она тут же всхлипнула раз, а потом еще и еще раз. Ваня стоял, окаменев и не зная, что ему теперь делать. Да… у них было все – скандалы, победы и поражения, только Марининых пьяных истерик у них еще не было. И теперь он, совершенно растерянный, не знал, что ему делать. Ее тело казалось ему слишком хрупким даже для того, чтобы чуть сильнее сжать его. Он столько раз осторожно, но без страха поднимал ее надо льдом в поддержках, выбрасывал в мощнейших выбросах, ловил с подкрутов, а сейчас боялся просто обнять. Неловкой, деревянной рукой он обхватил ее за плечи, вторую ладонь положил на гибкую спину.
Его грудь казалась ей каменной, сам он был каменным, и Марина не чувствовала успокоения. Она прижималась к нему, но не могла окунуться в него, и ее пьяное сознание тосковало по нежности его рук, которой для нее никогда не было. Работа, работа и еще раз работа.
- Маринка… - Ваня, сделав над собой усилие, осторожно провел по ее спине ладонью. – Ну ладно тебе. Маришк…
- Ты меня даже обнять не можешь, - всхлипнула она и тут же икнула. Потом икнула еще раз, не переставая при этом всхлипывать.
- Почему не могу? – Ваня выдохнул и обнял ее, пытаясь справиться с собственным волнением. – Могу… Еще как могу. И еще много чего могу.
- Чего? – Она задрала голову, и Воронов едва не взвыл, чувствуя, что теряет волю от взгляда этих карих глаз, в уголках которых сейчас блестели слезы.
- Вот так могу. - Ваня нежно вытер слезы с ее щек. – И так, - коснулся губами губ. – Все что угодно могу. Ты же моя Марина. Только моя.
Марина выдохнула и закрыла глаза. Голова у нее по-прежнему кружилась, но, кажется, причиной тому было уже совсем не вино.
Глава 5
Москва, март 2018 года
Сон отступал медленно, но необратимо верно, и с каждой секундой осознание всего случившегося наваливалось на нее все яснее. Позади себя Марина чувствовала… Господи, да что уж! Позади нее лежал Воронов, дышал ей в макушку и касался ее спины своей грудью. Нет… Не только спины и не только грудью. В голове у нее так и крутилось: Боже-Боже-Боже! Господи, что она наделала?! Было страшно не то что пошевелиться, но и дышать. Вот сейчас он проснется, посмотрит на нее, скажет что-нибудь и… И-и-и?!
Она осторожно потрогала себя под одеялом и едва не застонала в голос. Из одежды на ней были только трусики, и как к этому относиться, Марина не знала. Вечер всплывал в памяти отрывками, размазанными пятнами. Она помнила, как откупорила вторую бутылку, как включила ноутбук, как… Боже-Боже-Боже! Что же она натворила?! А потом… Кажется, Воронов уговаривал ее пойти спать, да вот только спать-то ей как раз не хотелось. Она, кажется, сидела у него на коленях и… Боже-Боже-Боже! И еще, кажется, он пытался остановить ее, когда она начала стягивать с себя футболку…
- Ты проснулась? – Тихий, мягкий голос прозвучал у Марины над ухом.
От неожиданности она дернулась. Нужно было что-то ответить, только вот что - Марина не знала и потому промямлила что-то совершенно невразумительное. Ладонь Вани скользнула по ее талии и остановилась на животе. Казакова замерла. Голова была тяжелая, словно свинцом налитая, и от того лихорадочный бег мыслей выносила она с трудом. Большой, горячий, сильный Ваня… Ее Ваня… Ма-а-амочки!
- Ваня… - просипела Марина, стараясь придать своему тону спокойное выражение. – Мы с тобой… это…
- Что? – Он привстал на локте и посмотрел на нее.