— Да согласен, согласен, — махнул рылом майор. — Армия у них огромна, это факт. И воюют они смело, потому что идейные. Есть у них высокая цель, и идут к ней московиты уверенно.

— А что значит, идейные? — не унимался лейтенант.

Проявляя политическую подкованность, капитан вставил свои три сибирские копейки:

— У московских мировоззрение имперской. Они глобально мыслят. Широко… за горизонт, понимаешь? Считают себя светочами на Земле. Хотят захватить всю планету, чтобы построить рай для свиней. Для нас, то есть. Но по факту работают против себя, потому что большой кусок в горле застрянет, — важно сказал капитан Сыч и, взяв со стола краюху чёрного хлеба, которая весила грамм пятьсот, запихнул себе в пасть.

Лейтенант подлил кипятку в кружку капитана и спросил:

— А светоч, это кто такой?

Сыч задумался, подбирая верное определение. Ничего не придумав, решил пошутить, но совсем примитивно:

— Да чучело одно! Хочешь, скажу, что такое чучело?

— Я знаю, — немного обиделся лейтенант. — Но всё-таки непонятно, почему московская армия берёт город за городом, а мы стоим на месте. И получается, что сражаются впустую сибиряки… и ничего у московских в горле не застряло.

Майор хлебнул чайку, прищурился и похвалил молодого.

— Ты хоть и салага, но нормально соображаешь. Хотя совсем не в ту сторону. Опыта бы тебе поднабраться, чтобы стать такими, как мы.

Лейтенант вытер ладонью вспотевший лоб. Напиток был горячим, продирающим до костей.

— А ещё… объясните мне, товарищи офицеры… почему люди всегда в сторонке. Когда они впадают в ярость, то могут с тигром справиться или даже с двумя, но всё равно сидят в тёплых домах и не высовываются. А мы в окопе год за годом. Люди даже оружие в руках не держали, только ложки и вилки. Жрут, спят, по телеку свинофутбол смотрят и не воюют. Почему?

Майор с капитаном переглянулись.

— Когда я был юнцом, таким как ты, то бегал с автоматом, кричал ура и не о чём не думал… а ты друго-ой. Новое поколение ещё покажет себя. Точно тебе говорю. Так держать, сынок! — подбодрил Сашку комбат, поражаясь сообразительности паренька.

Капитан прожевал хлеб, глотнул горячей водички, настоянной на иван-чае, и положил лапу на плечо лейтенанта.

— Значит, хочешь стать такими, как мы?

— Такими, как вы? — переспросил молодой и почувствовал дрожь в коленях.

— Избранными кабанами, знающими правду о войне и мире, — гордо произнёс капитан и покосился на вход в блиндаж.

С улицы послышались слова любимой солдатской песни, давно ставшей непризнанным гимном кабаньей армии — почти молитвой. Её пели утром, днём и вечерами.

Мы кабаны… мы кабаны.

В руках автоматы, на рыле клыки.

Мы кабаны… мы кабаны.

Мы соль и перец сибирской земли…

Других слов в песне не было, а те, что имелись, повторялись снова и снова. Мотив примитивен, если его вообще можно было найти. В каждой роте служил барабанщик — он же трубач. Выбивая ритм, музыкант всегда затягивал первым, выступая в роли запевалы. Песня нравилась боевым свиньям. И молодые, и старые бойцы знали наизусть нехитрые строчки, подтверждая суждение, что в простоте сила. Нужен лишь десяток горлопанов, и окопный хор оживал. Во время исполнения кабаньего хита вепри переставали стрелять и не жевали сопли. Все пели от души, не жалея связок.

Сегодня орали недолго. Раз пять прогнали по кругу и заткнулись. Или барабанщику лень дубасить палкой по мембране (возможно, сделанной из кожи его товарища), или кого-то пристрелили, сбивая с такта хрюкающих вокалистов.

Когда хор затих, офицеры продолжили беседу. Старшие многозначительно задирали пятаки, смущая молодого. А Сашка немного испугался, услышав о правде — потому что, зачем её знать? Есть правила, устав, есть мифы, придуманные людьми специально для душевного спокойствия. Нужно повторять заученные заповеди и всё будет прекрасно, это ведь и дурной свинье ясно. В конце концов, если совсем туго, можно с фронтовыми товарищами спеть гимн: кабаны-кабаны и всё такое…

Но юношеское любопытство распирало. У лейтенанта перехватывало дух от мысли, что существует какая-то секретная организация, в тайну которой его посвятят, — и он тоже станет особенной свиньёй.

— Я хочу быть, как вы! Расскажите мне правду, — попросил молодой хряк и потянулся за куском хлеба.

Слово взял майор Чуки:

— Пока мы здесь сражаемся, в нашей столице творится заговор: против боевых офицеров и генералов, и вождя… Ты слышал о Роберте Варакине?

— У меня по истории всегда были «пятёрки». Я знаю, что он создал гибридных животных и лекарство для людей. Император для свиней, как неземной Творец, — лейтенант задрал рыло и посмотрел в бревенчатый потолок, словно на небо, усыпанное яркими звёздами. Его взгляд был полон любви и надежды.

— Вот тут ошибочка, салага, — хрюкнул майор. — Император свиньям не брат. Когда вождь проснётся, его закроют в лаборатории, и станет он придумывать разные гадости, чтобы нас боевых секачей уничтожить. У него знаешь, какая башка и сколько там мыслей разных?

Сашка, затаив дыхание, заинтересовался ещё сильнее.

— Да неужели? А что он хочет сделать?

Майор не знал точного ответа, потому что люди вечно что-то выдумывают и не угнаться за ними никогда. А такой гениальный человек, как император Варакин, может состряпать любую химеру, чтобы всех махом положить. И Чуки ответил уклончиво.

— Мне по секрету один умный кабан рассказал, что Варакин предатель. Хуже Иуды Биробиджанского. И есть у него такая потребность — продать Китаю Сибирь, вместе с городами, где наши жёны живут, вместе с лесами, где берёзки и кедры родненькие растут. Он уже украл все наши деньги и золото своровал. Прячет награбленное в замке. Умный кабан точно знает, что богатств там мерено немерено. Но я думаю, что строит вождь вертолёт. Ну, знаешь, раньше были такие машины с большим пропеллером наверху? И в этот вертолёт запихнёт он атомную бомбу, чтобы скинуть на нас. Сверху же видно всё — лётчик не промахнётся и попадёт прямо в окоп. Представляешь, что начнётся потом?

Лейтенант почесал пятак. Угроза звучала не правдоподобно. Как можно продать Сибирь, не укладывалось в голове. А вертолёты не летали уже давно. Некоторые ржавели в ангарах, а большая их часть рассыпалась под дождём и снегом. Последний раз летящую машину видели лет пятьдесят назад. Даже у Страны Москвы не было воздушного флота: ни одного вертолёта, ни самолёта, ни двукрылой этажерки.


— Мне почему-то не верится, — разочаровался Сашка. — Вот если бы он вирус придумал, это другое дело. Император бы мог сделать, какой-нибудь поросячий грипп или кабанью оспу… и тогда болячку можно распылить над окопом, и всех заразить, даже метиться не надо.

— Ну, ты голова-а! — восхитился громадный Чуки. — Ловко ты про вирус сказанул.

В углу блиндажа стояла железная бочка. Майор подошёл к ней и, наклонив, отлил полведра чистого спирта.

— Сашка, ты такой умный… не ожидал. Предлагаю обмыть открытие! — поставив ведро на стол, хрюкнул командир батальона в предвкушении весёлой ночи.

***

В квартире отставного генерала Щербы собрались четверо заговорщиков: три старых вепря и одна сумасбродная свиноматка. Её звали Шала́йя. Она носила белые кроссовки и просторный джинсовый сарафан на толстых лямках. На груди всегда висела медаль свиньи-героини, потому что Шала́йя родила более сотни поросят. По этому случаю её даже приглашали во дворец, и лично князь Витольд пристегнул серебряную награду к кармашку в виде размашистой яблони, как символ плодородия.

После убийства пятиклассника — Охрич сын Щербы отказался посещать школу. Генерал любил своего мальчика, заботился о нём и снисходительно разрешил остаться дома. Поросёнок тихонько сидел в отдельной комнате и подслушивал, о чём говорят взрослые.

Только что пришла плохая весть. Позвонили друзья из контрразведки, сообщили, что убили Олёкминского воеводу Репо. В собственной квартире его застрелил снайпер выстрелом точно в рыло. Репо не только был другом генерала, он возглавлял повстанческую организацию с громким названием «Планета свиней».

— Всех нас перебьют по одному, — бормотал Щерба, переживая неожиданную гибель товарища. — Как пить дать, как есть, как спать.

Два отставных барона, Клещ и Хруст — озабоченно почёсывали щетинистые подбородки. Звание боевого барона соответствовало званию полковника человеческих подразделений. Если секач дослужился до столь высоко уровня, значит, не зря хлебал помои и честно воевал с врагами страны.

Известие о смерти своего предводителя подрывало веру в конечный успех восстания. Ещё вчера генерал и бароны, вместе с Репо составляли план штурма дворца и мечтали захватить князя, чтобы свергнуть деспотичный режим, а сегодня воеводу убили. Лишь прославленная свинья-героиня сохраняла спокойствие. Шалайя была удивительной женщиной — с уникальной судьбой.

Все свиноматки проживали в отдельных районах города. Для них строились специальные дома, отдельные супермаркеты, кинотеатры и рестораны. В свободное от родов время свиньи работали в магазинах и прачечных, кто-то пахал в колхозах, часть трудилась на фабриках. Дамы шили одежду, пилили мебель, изготавливали оружие: автоматы, патроны, снаряды, пушки и танки. Но когда приходило время дать потомство, женщины отправлялись в роддома. В среднем у каждой свинки рождалось по два поросёнка за раз, а у Шалайи меньше четырёх не было никогда. Однажды она выстрелила аж девятью малышами. Это случилось после знаменитой молодёжной ночи.

Каждое первое июля в Якутске проходил вечер выпускников свиношкол, так называемый праздник алых шаров. Вчерашние дети, прощаясь со школой, запускали в ночное небо тысячи китайских фонариков. Все плакали, рыдали и по княжескому закону совокуплялись — для продолжения свинячьего рода. В общем, все были счастливы. И вот однажды Шалайя так увлеклась подростками, что переспала с целым классом напористых кабанчиков. Прошло пять месяцев, и мамаша родила девятерых розовощёких мальцов. Среди них была лишь одна девочка, остальные парни — будущие бойцы.

Последние годы Шалайя вела себя скромно, но продолжала посматривать на вепрей, вспоминая молодость непредсказуемыми поступками. Год назад в «Молоко» дама познакомилась с воеводой по прозвищу Душман. Затем вступила в тайное общество — естественно, через постель. Теперь вечерами и ночами она решала вопросы восстания наравне с отставными военными.

— У тебя сохранилась копия плана? — спросила Шалайя у Щербы.

Генерал пошарил в карманах, извлёк потёртый листок.

— Как знал, что пригодится. Вот он, — старый кабан бросил на стол начертанную от лапы карту штурма. — Но что толку, Репо же убили. А завтра наступит и наш черёд. Глупая это затея. Только молоденьких солдат в пекло отправим. У меня сын подрастает. Боязно.

Бароны тоже расстроились. Клещ поставил на стол трёхлитровую бутылку, придавив ею листок. Хруст вынул из серванта четыре стакана. Сковырнув пальцем грязь с ободков, налил до края.

— Давайте помянем Душмана, — сказал Хруст и, звонко шмыгнув пятаком, загнал горючие слёзы обратно в пазухи.

Кабаны выпили, не закусывая и не чокаясь.

— И вы считаете себя боевыми секачами? Называете себя кабаньей элитой? — завелась Шалайя, высушив до дна полный стакан. — Ну и мужики пошли! Вы не офицеры, вы тряпки! Чтоб вам рожать, как настоящей бабе!

Генерал с интересом посмотрел на женщину, которая была никак не меньше его самого. Водка медленно расплывалась по телу, согревая копыта и пуская в ход обворожительные чары. Щерба протянул лапу и поправил лямку сарафана на плече у дамы. Их взгляды встретились. Пробежала искра. Всего миг и вспыхнула молния.

У всех кабанов были впечатляющие клыки. До слоновьих бивней им далеко, но всё-таки…

— Я немного погорячилась, назвав вас тряпками, — извинилась Шалая.

Вместо бивней у неё густо росли приличных размеров усы, на подбородке топорщилась редкая бородка, а её пять сосков (один по ошибке ампутировал пьяный врач-енот), так и выпирали из-под сарафана.

— Охрич! — позвал генерал своего сына.

Поросёнок будто ждал. Он выскочил из комнаты, встав перед отцом по стойке смирно.

— Да папочка, — вытирая влажный нос, отозвался малыш.

— Сын, иди-ка ты погуляй… развейся. Можешь в кино сходить, ну или ещё куда… куда вы там ходите?

— А можно мне к тёте Нюше съездить? — радостно захрюкал пацан.

— Конечно, ты ведь мой сын. Тебе можно всё, — важничал генерал.

— А в школу?.. как же я в школу пойду? Далеко ведь. Папа, сделай мне отпуск, разреши остаться у тёти Нюши, хотя бы на две ночки?

Щерба задумался. Он вспомнил, что на кухне стоит ещё три бутылки водки. Настроение приподнялось ещё выше.

— Охрич… ты знай сынок. Для тебя я сделаю всё что угодно. А про школу вообще забудь. Нечего там делать.

Мальчонка обрадовался. Постукивая копытцами о пол, как заводной заяц-барабанщик он хотел ещё что-то спросить, но замялся.

— Не тяни сын. Говори что надо.

Охрич бегал глазками, выбирая с чего начать.