– Мне звонил отец Эллегрин Рэгстерн. Просил передать, что его дочь очень встревожена по этому поводу и что я должна сделать все, что от меня зависит, чтобы заставить тебя передумать. Именно тогда я тебя набрала, Торн.
– Ты звонила мне, чтобы просить за него?
– Да.
Его зрачки все-таки вытягиваются в вертикаль, и в этот момент Гринни с Верражем пригибаются к полу, а у меня по коже прокатывается пламя. Знакомое пламя, только с утроенной силой, и что-то с не менее яростной силой отзывается на это пламя внутри.
– Он отказался выполнить мой приказ.
– Какой?
– Это не имеет значения. Тот, кто не подчиняется приказам, будучи на военной службе, потенциально опасен.
– Еще как имеет, Торн. Жизнь – это не военная служба, и мы не на войне. Но ты, похоже, считаешь, что все только и обязаны делать, что исполнять твои приказы. – Слова срываются с губ – видимо, той самой силой, что швыряет меня к нему. Я приближаюсь почти вплотную, обжигаясь о лед его глаз. – Но это так не работает.
– А как это работает? – «Р» получается рычащей, возможно, именно поэтому внутри тоже рождается рычание. Рычание, а еще желание сократить оставшийся между нами минимум на уровне тел и огней. За несколько мгновений до этого я отступаю назад.
– По-разному, – говорю я. – У всех по-разному, Торн. В разговорах. В компромиссах. В откровенности.
Стягиваю пальто и бросаю его поверх покрывала на кровать.
– Попробуй. Тебе понравится.
Не дожидаясь ответа, обхожу его и направляюсь к двери. Оборачиваюсь, только чтобы сказать:
– Мне нужен Арден. Больше я никого не приму.
На этот раз он не пытается меня остановить, до комнаты, которая должна была стать моей, меня провожают мергхандары, и там же я принимаю душ. Смываю с себя все напряжение последнего времени, а вместе с ним – остатки жалящего кожу ледяного пламени. Свое (или Льдинкино, или наше) я смыть не могу, поэтому оно бьется внутри. Прислонившись к дверям душевой кабины, кладу руки на живот:
– Давай не будем так остро реагировать на твоего папу. Иначе ничем хорошим это не кончится.
Кому я это говорю?
Ей? Или себе?
Чтобы выиграть немного времени, вытираю волосы полотенцем. Кажется, я вытираю их столько, что можно уже не сушить, но потом все равно сушу. Когда они начинают разлетаться в стороны от теплого воздуха, выключаю фен, заворачиваюсь в халат и возвращаюсь в комнату.
Торн по-прежнему там, а вот зверей нет.
– Их увели на прогулку, – комментирует он, а потом протягивает мне электронный браслет. – Медицинский. Снимать его не стоит, он будет отслеживать колебания твоего пламени на протяжении всей беременности.
«Колебания пламени» и «на протяжении всей беременности» очень хорошо возвращают в реальность. Первое – потому что я никак не могу привыкнуть к тому, что у меня есть пламя, а у него есть колебания, второе – потому что это четко обозначает: на время беременности ему есть до меня дело, потом я могу хоть самозаморозиться.
К счастью, я слишком устала, чтобы об этом думать, а тем более чтобы по этому поводу переживать.
– Так и будешь здесь стоять? – интересуюсь у Торна, который отвернулся к окну.
– Да.
– Тогда доброй ночи.
Я залезаю под одеяло прямо в халате, поворачиваюсь к окну спиной. Его присутствие от этого более далеким не становится, но так я хотя бы его не вижу. Закрываю глаза, но сон не идет. Несмотря на всю усталость, я лежу и считаю виарчиков до тех пор, пока с прогулки не возвращаются Гринни и Верраж, от которых пахнет морозом и снегом. Первая с разбегу запрыгивает ко мне на постель, мокрой лапой наступает мне на руку.
– Эй!
Сзади раздается «грюк», и кровать скрипит: это прибыл Верраж. Драконенок отлично размещается на второй половине кровати, шумно вздыхает и снова заводит моторчик. Согнать их рука не поднимается, к тому же я ведь этого и добивалась – быть с ними. Поэтому устраиваюсь поудобнее, подтягивая одеяло, насколько это возможно, потому что Верраж его придавил плотно. И, как ни странно, в окружении урчаще-сопящих почти мгновенно проваливаюсь в сон.
Глава 4
Торнгер Ландерстерг
Когда все стало так сложно?
В ту минуту, когда дракон рванулся к ней, обжигаясь о чужую печать, отшатнулся, не веря тому, что случилось? Или когда я сам увидел ее уже без харргалахт, а рядом с ней – того, кто ее поставил и кто только что ее снял? Того, кто касался ее кожи и кого хотелось скрутить и вышвырнуть за дверь, невзирая на то, как это будет выглядеть?
Даже тогда, когда она попросила его уйти.
Даже тогда, когда я вышел сам, чтобы наткнуться на него в коридоре у лифтов.
– Далеко собрался, Ландерстерг? – поинтересовался Эстфардхар, сунув руки в карманы.
Он совершенно точно нарывался, и, если честно, сейчас отчаянно хотелось поддаться этому чувству. Отбросить все, что мешало, – начиная от собственного статуса и окружающих нас мергхандаров, и от души отполировать его физиономией двери лифта.
– Свободны, – сказал я сопровождению.
И, когда мы остались одни, шагнул к нему.
– Если ты еще раз возникнешь на моем пути, очень сильно об этом пожалеешь.
– Угу. – Эстфардхар кивнул. – А теперь послушай меня, всесильный правитель всея морозильника. Эта девочка, которую ты сейчас оставил за дверями, не знала о том, что беременна. Когда я ее увез, она была в шоке. Иначе не побежала бы покупать тот наблов тест на беременность, хотя я ее предупредил о твоей паранойе. Все это время она с ума сходила из-за того, что ее ребенок будет расти без отца. Без настоящего, по ее мнению, отца, хотя я предлагал ей весь мир. И надо признаться, в последнее время вполне искренне. Я мог бы сделать ее счастливой, но ей это было не нужно, ей не нужен был я. Между нами ничего не было. Она согласилась на харргалахт только потому, что боялась потерять свою дочь. И да, я этим воспользовался, потому что на тот момент был ничем не лучше тебя. Не уверен, что лучше сейчас, но в одном я уверен, Ландерстерг. Если ты причинишь ей боль, если ты позволишь кому-то причинить ей боль, я тебя найду и убью.
– Начни со своего отчима, – сказал я. – И уйди с дороги.
Эстфардхар медленно отступил, а я коснулся наушника, возвращая мергхандаров, и вместе с сопровождением шагнул в лифт. Не вполне осознавая зачем.
В центральном холле был кофейный автомат, к нему я и направился.
Возможно, все стало непросто именно в тот момент, когда я пытался избавиться от звучащих в сознании слов Эстфардхара «между нами ничего не было», а может быть, именно тогда, когда увидел ее в легком летнем платье, снова бросающей мне вызов. Женщиной, которая действительно готова сражаться за свою дочь.
Когда взял ее руку в свою, на миг ударившись о слишком далекие воспоминания.
Или когда увидел ее спящей. Я продолжал на нее смотреть, на то, как подрагивают густые ресницы, как приоткрываются губы, когда она глубоко вздыхает – ей что-то снилось. Смотрел и испытывал безотчетное желание склониться над ней и позволить зверю внутри себя снова почувствовать то, что она свободна.
Увы, позволить себе подобное я не мог.
Не только потому, что в кабинете меня ждала Солливер – хотя и поэтому тоже, но потому, что после этого все станет гораздо сложнее, чем есть сейчас. Признавший свою пару дракон никого другого не примет, он и до этого умудрялся выдавить меня из моего собственного сознания. Что будет, если я позволю ему пробиться сквозь боль ее несвободы, до сих пор звучащую во мне отголосками, я представлял смутно.
И проверять не хотел.
Поэтому, напоследок взглянув на спящее трио, вышел из комнаты. Стоявшие по обе стороны от дверей мергхандары вытянулись в струну. Я бросил на них короткий взгляд и направился в сторону кабинета, на ходу набрал Роудхорна.
– Мне нужно, чтобы ты подобрал людей, которым доверяешь, лично. Для ее защиты, до завтрашнего утра.
– Сделаю.
– Семья Хэдфенгер?
– Они у себя дома. Их квартира еще не продана.
– Им тоже потребуется охрана.
– Понял.
Чтобы попасть в кабинет, мне пришлось пройти под открытым небом. Завалы после оборота уже расчистили, но восстановительные работы начнутся только утром. Разумеется, все будет сделано быстро, но пока что пришлось пройти между изломов стен и развороченных комнат, прежде чем оказаться перед дверью кабинета и толкнуть ее.
Солливер сидела на диване, закинув ногу на ногу, заметив меня, поднялась.
– Я поддерживаю твое решение привезти ее, Торн, но это… – Она кивнула на дверь. – Совершенно точно недопустимо.
– Совершенно точно недопустимо – что? – уточняю я, проходя в кабинет и опускаясь в кресло. Можно было остаться стоять, но я впервые за долгое время чувствую себя простым смертным мужчиной. Который смертельно хочет спать.
Не знаю, что в этом самое дикое – сравнение меня с простым смертным в собственных мыслях или же то, что я хочу спать. У меня буквально глаза закрываются. Им не позволяют это сделать только долгие годы дисциплины и яркое осознание того, что наш с Солливер разговор еще не закончен. По большому счету он и не начинался.
– То, что она будет жить в нашем доме. То, что ты проводишь с ней время. Я понимаю, что она мать твоего ребенка, точнее, твоего будущего ребенка, но это – уже слишком. Ты не хуже меня представляешь, во что это может развить пресса.
Мне все равно.
Я чуть не говорю это вслух, но, к счастью, если Халлорану в лицо можно сказать «мне все равно», то в этом случае это будет чистейшей воды наблейшество.
– Пресса все равно во что-нибудь это разовьет, Сол, – говорю я, киваю на кресло по другую сторону стола. – Сядь, пожалуйста.
Она приподнимает брови, но все-таки приближается к столу и садится.
– Лаура не просто беременна моим первенцем, она сама – результат неизвестного эксперимента.
– Что?!
– Это долгая история. Она не человек и не иртханесса, анализы ее крови показывают то, что показывать не должны. Честно говоря, я вообще не представляю, во что все это выльется, и именно поэтому она останется здесь. Ее сила совершенно неконтролируема, более того, она непредсказуема. За ней нужно систематическое наблюдение, и это систематическое наблюдение обеспечить я могу только здесь.
Солливер откидывается на спинку кресла, качает головой:
– Как такое возможно, Торн?
– Ты звонила мне, чтобы просить за него?
– Да.
Его зрачки все-таки вытягиваются в вертикаль, и в этот момент Гринни с Верражем пригибаются к полу, а у меня по коже прокатывается пламя. Знакомое пламя, только с утроенной силой, и что-то с не менее яростной силой отзывается на это пламя внутри.
– Он отказался выполнить мой приказ.
– Какой?
– Это не имеет значения. Тот, кто не подчиняется приказам, будучи на военной службе, потенциально опасен.
– Еще как имеет, Торн. Жизнь – это не военная служба, и мы не на войне. Но ты, похоже, считаешь, что все только и обязаны делать, что исполнять твои приказы. – Слова срываются с губ – видимо, той самой силой, что швыряет меня к нему. Я приближаюсь почти вплотную, обжигаясь о лед его глаз. – Но это так не работает.
– А как это работает? – «Р» получается рычащей, возможно, именно поэтому внутри тоже рождается рычание. Рычание, а еще желание сократить оставшийся между нами минимум на уровне тел и огней. За несколько мгновений до этого я отступаю назад.
– По-разному, – говорю я. – У всех по-разному, Торн. В разговорах. В компромиссах. В откровенности.
Стягиваю пальто и бросаю его поверх покрывала на кровать.
– Попробуй. Тебе понравится.
Не дожидаясь ответа, обхожу его и направляюсь к двери. Оборачиваюсь, только чтобы сказать:
– Мне нужен Арден. Больше я никого не приму.
На этот раз он не пытается меня остановить, до комнаты, которая должна была стать моей, меня провожают мергхандары, и там же я принимаю душ. Смываю с себя все напряжение последнего времени, а вместе с ним – остатки жалящего кожу ледяного пламени. Свое (или Льдинкино, или наше) я смыть не могу, поэтому оно бьется внутри. Прислонившись к дверям душевой кабины, кладу руки на живот:
– Давай не будем так остро реагировать на твоего папу. Иначе ничем хорошим это не кончится.
Кому я это говорю?
Ей? Или себе?
Чтобы выиграть немного времени, вытираю волосы полотенцем. Кажется, я вытираю их столько, что можно уже не сушить, но потом все равно сушу. Когда они начинают разлетаться в стороны от теплого воздуха, выключаю фен, заворачиваюсь в халат и возвращаюсь в комнату.
Торн по-прежнему там, а вот зверей нет.
– Их увели на прогулку, – комментирует он, а потом протягивает мне электронный браслет. – Медицинский. Снимать его не стоит, он будет отслеживать колебания твоего пламени на протяжении всей беременности.
«Колебания пламени» и «на протяжении всей беременности» очень хорошо возвращают в реальность. Первое – потому что я никак не могу привыкнуть к тому, что у меня есть пламя, а у него есть колебания, второе – потому что это четко обозначает: на время беременности ему есть до меня дело, потом я могу хоть самозаморозиться.
К счастью, я слишком устала, чтобы об этом думать, а тем более чтобы по этому поводу переживать.
– Так и будешь здесь стоять? – интересуюсь у Торна, который отвернулся к окну.
– Да.
– Тогда доброй ночи.
Я залезаю под одеяло прямо в халате, поворачиваюсь к окну спиной. Его присутствие от этого более далеким не становится, но так я хотя бы его не вижу. Закрываю глаза, но сон не идет. Несмотря на всю усталость, я лежу и считаю виарчиков до тех пор, пока с прогулки не возвращаются Гринни и Верраж, от которых пахнет морозом и снегом. Первая с разбегу запрыгивает ко мне на постель, мокрой лапой наступает мне на руку.
– Эй!
Сзади раздается «грюк», и кровать скрипит: это прибыл Верраж. Драконенок отлично размещается на второй половине кровати, шумно вздыхает и снова заводит моторчик. Согнать их рука не поднимается, к тому же я ведь этого и добивалась – быть с ними. Поэтому устраиваюсь поудобнее, подтягивая одеяло, насколько это возможно, потому что Верраж его придавил плотно. И, как ни странно, в окружении урчаще-сопящих почти мгновенно проваливаюсь в сон.
Глава 4
Торнгер Ландерстерг
Когда все стало так сложно?
В ту минуту, когда дракон рванулся к ней, обжигаясь о чужую печать, отшатнулся, не веря тому, что случилось? Или когда я сам увидел ее уже без харргалахт, а рядом с ней – того, кто ее поставил и кто только что ее снял? Того, кто касался ее кожи и кого хотелось скрутить и вышвырнуть за дверь, невзирая на то, как это будет выглядеть?
Даже тогда, когда она попросила его уйти.
Даже тогда, когда я вышел сам, чтобы наткнуться на него в коридоре у лифтов.
– Далеко собрался, Ландерстерг? – поинтересовался Эстфардхар, сунув руки в карманы.
Он совершенно точно нарывался, и, если честно, сейчас отчаянно хотелось поддаться этому чувству. Отбросить все, что мешало, – начиная от собственного статуса и окружающих нас мергхандаров, и от души отполировать его физиономией двери лифта.
– Свободны, – сказал я сопровождению.
И, когда мы остались одни, шагнул к нему.
– Если ты еще раз возникнешь на моем пути, очень сильно об этом пожалеешь.
– Угу. – Эстфардхар кивнул. – А теперь послушай меня, всесильный правитель всея морозильника. Эта девочка, которую ты сейчас оставил за дверями, не знала о том, что беременна. Когда я ее увез, она была в шоке. Иначе не побежала бы покупать тот наблов тест на беременность, хотя я ее предупредил о твоей паранойе. Все это время она с ума сходила из-за того, что ее ребенок будет расти без отца. Без настоящего, по ее мнению, отца, хотя я предлагал ей весь мир. И надо признаться, в последнее время вполне искренне. Я мог бы сделать ее счастливой, но ей это было не нужно, ей не нужен был я. Между нами ничего не было. Она согласилась на харргалахт только потому, что боялась потерять свою дочь. И да, я этим воспользовался, потому что на тот момент был ничем не лучше тебя. Не уверен, что лучше сейчас, но в одном я уверен, Ландерстерг. Если ты причинишь ей боль, если ты позволишь кому-то причинить ей боль, я тебя найду и убью.
– Начни со своего отчима, – сказал я. – И уйди с дороги.
Эстфардхар медленно отступил, а я коснулся наушника, возвращая мергхандаров, и вместе с сопровождением шагнул в лифт. Не вполне осознавая зачем.
В центральном холле был кофейный автомат, к нему я и направился.
Возможно, все стало непросто именно в тот момент, когда я пытался избавиться от звучащих в сознании слов Эстфардхара «между нами ничего не было», а может быть, именно тогда, когда увидел ее в легком летнем платье, снова бросающей мне вызов. Женщиной, которая действительно готова сражаться за свою дочь.
Когда взял ее руку в свою, на миг ударившись о слишком далекие воспоминания.
Или когда увидел ее спящей. Я продолжал на нее смотреть, на то, как подрагивают густые ресницы, как приоткрываются губы, когда она глубоко вздыхает – ей что-то снилось. Смотрел и испытывал безотчетное желание склониться над ней и позволить зверю внутри себя снова почувствовать то, что она свободна.
Увы, позволить себе подобное я не мог.
Не только потому, что в кабинете меня ждала Солливер – хотя и поэтому тоже, но потому, что после этого все станет гораздо сложнее, чем есть сейчас. Признавший свою пару дракон никого другого не примет, он и до этого умудрялся выдавить меня из моего собственного сознания. Что будет, если я позволю ему пробиться сквозь боль ее несвободы, до сих пор звучащую во мне отголосками, я представлял смутно.
И проверять не хотел.
Поэтому, напоследок взглянув на спящее трио, вышел из комнаты. Стоявшие по обе стороны от дверей мергхандары вытянулись в струну. Я бросил на них короткий взгляд и направился в сторону кабинета, на ходу набрал Роудхорна.
– Мне нужно, чтобы ты подобрал людей, которым доверяешь, лично. Для ее защиты, до завтрашнего утра.
– Сделаю.
– Семья Хэдфенгер?
– Они у себя дома. Их квартира еще не продана.
– Им тоже потребуется охрана.
– Понял.
Чтобы попасть в кабинет, мне пришлось пройти под открытым небом. Завалы после оборота уже расчистили, но восстановительные работы начнутся только утром. Разумеется, все будет сделано быстро, но пока что пришлось пройти между изломов стен и развороченных комнат, прежде чем оказаться перед дверью кабинета и толкнуть ее.
Солливер сидела на диване, закинув ногу на ногу, заметив меня, поднялась.
– Я поддерживаю твое решение привезти ее, Торн, но это… – Она кивнула на дверь. – Совершенно точно недопустимо.
– Совершенно точно недопустимо – что? – уточняю я, проходя в кабинет и опускаясь в кресло. Можно было остаться стоять, но я впервые за долгое время чувствую себя простым смертным мужчиной. Который смертельно хочет спать.
Не знаю, что в этом самое дикое – сравнение меня с простым смертным в собственных мыслях или же то, что я хочу спать. У меня буквально глаза закрываются. Им не позволяют это сделать только долгие годы дисциплины и яркое осознание того, что наш с Солливер разговор еще не закончен. По большому счету он и не начинался.
– То, что она будет жить в нашем доме. То, что ты проводишь с ней время. Я понимаю, что она мать твоего ребенка, точнее, твоего будущего ребенка, но это – уже слишком. Ты не хуже меня представляешь, во что это может развить пресса.
Мне все равно.
Я чуть не говорю это вслух, но, к счастью, если Халлорану в лицо можно сказать «мне все равно», то в этом случае это будет чистейшей воды наблейшество.
– Пресса все равно во что-нибудь это разовьет, Сол, – говорю я, киваю на кресло по другую сторону стола. – Сядь, пожалуйста.
Она приподнимает брови, но все-таки приближается к столу и садится.
– Лаура не просто беременна моим первенцем, она сама – результат неизвестного эксперимента.
– Что?!
– Это долгая история. Она не человек и не иртханесса, анализы ее крови показывают то, что показывать не должны. Честно говоря, я вообще не представляю, во что все это выльется, и именно поэтому она останется здесь. Ее сила совершенно неконтролируема, более того, она непредсказуема. За ней нужно систематическое наблюдение, и это систематическое наблюдение обеспечить я могу только здесь.
Солливер откидывается на спинку кресла, качает головой:
– Как такое возможно, Торн?