Его слова отрезвляют. Мы здесь, рядом с ней. Я только что чуть не сцепился с ним прямо здесь.
Молча выхожу за ним, долго идти не приходится. Палата Лауры, если так можно выразиться про закрытый медицинский центр, находится в двух шагах от кабинета Ардена, по совместительству его лаборатории. Там он хватает со стола какие-то снимки, сует мне в руки.
– Посмотри.
– Что это?
– Посмотри, – рычит он.
Я все-таки опускаю глаза и вижу… ребенка. Нашего с Лаурой ребенка, окруженного мерцающей тонкой преградой, напоминающей скорлупку яйца. Сам не знаю, почему на меня это так действует, я ведь раньше вообще не смотрел на ее снимки, но сейчас, когда я их вижу, когда я вижу ее, из меня будто разом выбивает весь воздух кулаком размером с лапу дракона. Вместе с этим ударом приходит такая боль, что дышать окончательно становится нечем.
– А теперь расскажи мне, кому ты хочешь ее оставить, – цедит Арден. Почти выплевывает. – Расскажи, что ты не злился на свою мать за то, что она не стала бороться. Давай, Торн, говори. Я послушаю.
Его слова делают еще больнее. Но больнее всего от того, что звучит внутри: я действительно злился на мать. После того как она выжила – клянусь, теперь я знаю, почему она выжила, кровь глубоководного не дала ей умереть, – она пришла в себя и узнала, что отец мертв. Не так долго она прожила после этого, даже понимая, что я остаюсь один. Я был свидетелем ее угасания, и все, на что меня хватало тогда – это отчаяние, ярость, непонимание, которое я глушил в себе всеми привычными способами. Всеми методами контроля, которым меня обучали. Я хотел быть хорошим сыном, но хорошего сына из меня не получилось.
Тогда я просто не мог понять: почему нельзя сражаться ради меня. Угасание – процесс, который до конца не изучен, он случается в парах. Но мы с Лаурой даже не были парой, по крайней мере, в привычном смысле мира иртханов. Мы не засыпали вместе после слияния пламени.
Арден не продолжает, он оперся руками о стол, как будто ему тяжело стоять. Может быть, и тяжело, я не знаю, но во мне под пластом разрастающейся боли раскрывается что-то новое, пока еще хрупкое, как только что пробившийся из семечка росток. Я смутно понимаю, откуда оно берется, потому что во мне только что была абсолютная пустота, но я точно знаю, что это такое.
Этому меня научила Лаура.
Это – странная, едва уловимая нежность, которой даже описание подобрать сложно. Ребенок, который еще не родился, наша Льдинка, такая же хрупкая, и сегодня я впервые думаю о ней отдельно от Лауры. Это моя дочь.
Это моя девочка.
Моя малышка.
Которая сейчас, возможно, тоже ничего не чувствует, потому что Лаура спит. И если кому-то может быть по-настоящему страшно и одиноко, насколько может быть одиноко зарождающемуся крохотному существу, отрезанному от такого источника любви, как Лаура, то это сейчас она.
– Спасибо, – говорю я.
Кладу снимки на стол и выхожу. Почему-то обратная дорога кажется мне гораздо более долгой, чем дорога до кабинета Ардена, но, когда я влетаю в палату Лауры, там все по-прежнему. Разве что я немного другой.
Я снова подхожу к ней. Касаюсь щеки.
– Прости, – говорю, глядя на нее. – За то, что снова почти сдался. Больше я тебя не отпущу.
Ее кожа под пальцами настолько нежная, что сложно представить, сколько в этой маленькой хрупкой женщине сосредоточено силы. И в другой маленькой – тоже.
– Привет, – теперь уже кладу руку ей на живот. – С тобой мы вообще не общались, но я был немыслимо занят… всем, чем угодно, кроме тебя и твоей мамы. Я все исправлю. Обещаю.
Мне в пальцы ударяет искоркой льда. Настолько мимолетно и едва ощутимо, что впору думать о помутнении рассудка, но мое пламя отзывается на этот призыв. Ладонь мгновенно покрывается чешуей, не причиняя ни малейшего вреда ткани тонкого покрывала. Даже сквозь эту грубую преграду я слышу легкий, еле слышный ответ.
Больше мне сейчас ничего не нужно, потому что это – уже безмерно много.
Это – новая жизнь.
Глава 30
Торнгер Ландерстерг
Эллегрин была права, когда говорила, что любовь – это вера в тебе самом, когда вокруг ее почти не осталось. В тот день, когда Арден показал мне снимки моей дочери, во мне что-то основательно изменилось. Будто весь тот процесс, который начался с появлением Лауры в моей жизни – что-то похожее на плавление и деформацию перед приданием чему бы то ни было формы, – окончательно завершился именно в минуту, когда я почувствовал пламя нашей крохи. О том, какую силу дает это чувство, раньше я мог только догадываться. Хотя раньше я считал это слабостью, но именно в тот день дал себе слово, что я буду верить.
Верить в то, что Лаура придет в себя, верить в то, что у Льдинки будут и мать, и отец. Я отмел из своих мыслей все варианты, что может быть иначе, и, хотя Арден говорил, что не может дать мне гарантии, я больше в них не нуждался.
Поначалу было сложно. Сложно хотя бы потому, что я хотел как можно больше времени проводить с ней, но проводил его в Айрлэнгер Харддарк, на встречах, в других мегаполисах Ферверна, на бесчисленных пресс-конференциях, и в момент официального выхода Ферверна из Мирового сообщества мне пришлось даже побывать в Аронгаре. Это был короткий визит, который прошел легко: Халлоран сдержал слово, и о Вэйдгрейне Гранхарсене тоже узнал мир.
Мир, который понемногу привыкал к мысли, что моя Лаура – не угроза и что она остановила мировую катастрофу.
Все наработки по нейросети были изъяты, Бермайера попросили подать в отставку. Помимо этого Халлоран выступил в защиту Лауры, а свидетельские показания Кроунгарда были обнародованы. Так же как и свидетельские показания Эстфардхара. Вот с ним у нас толкового разговора не получилось. Потому что после слов о том, что я ему благодарен за помощь, Эстфардхара знатно перекосило.
– Ты был мне так благодарен, – процедил он, – что вышвырнул из страны в бессознательном состоянии? Не позволив к ней даже приблизиться?!
Его глаза заливало черное пламя, смешивающееся с его истинным. Мое пламя отозвалось незамедлительно.
– Я передал тебя в руки твоего союзника, – отрезал жестко.
На этом наш разговор и закончился, поэтому детали я узнавал уже от Халлорана. В частности, о том, что после исчезновения Кроунгарда и заговора вокруг нас с Лаурой Эстфардхар решил покопаться в прошлом своей семьи. Он прекрасно знал, что найти отчима с его умением прятаться через настоящее нереально, поэтому зашел с другой стороны. Со стороны прошлого.
Ему удалось выяснить, что начальник службы безопасности отца, которого должны были казнить вместе с ним, сбежал. Поскольку процесс был достаточно громкий, новое правительство Раграна решило не распространяться о том, что у них преступники такого уровня разбегаются из-под носа. Поэтому было сделано все, чтобы об этом никто не узнал. Эстфардхар нашел его в Фияне, а вместе с ним и свою сестру.
Она сделала пластическую операцию и вот уже много лет успешно вела жизнь законопослушной гражданки Фияна. Замужем за тем самым бывшим начальником службы безопасности. Как выяснилось, он действительно не был в курсе того, что отец Бена делал с драконами, его причастность сфабриковал Кроунгард, который в то время был подающим надежды сотрудником дипломатического корпуса.
Далее Кроунгард уже рассказывал сам, рассчитывая на снисхождение со стороны Аронгары.
– Он предлагал мне очень много интересных данных по Ферверну, добытых за годы работы по своим каналам. – Халлоран указал на ноутбук. – Взамен потребовал, чтобы я обеспечил ему неприкосновенность со стороны других стран и смягчение приговора.
Он действительно был искушенным дипломатом. И шпионом, потому что уже в те годы он работал на разведку Раграна, которая планировала переворот. Для этого был выбран простейший способ – подставить правящего. Кроунгард во время одной из встреч должен был отдать ему приказ, после которого правящий станет одержим идеей усиления крови. Признаться честно, правящие семьи Раграна и впрямь были слабыми, особенно если сравнивать с Ферверном и Аронгарой.
Чего не скажешь о Кроунгарде. Он уже тогда был достаточно силен для того, чтобы сделать внушение даже иртхану. Помимо прочего, он вливал себе часть крови драконов, которую добывал отец Эстфардхара. Вот только для него стало полнейшей неожиданностью, что после судебного процесса его решили убрать из Раграна в Ферверн. Сопротивляться он не стал, прихватив с собой мать и сына казненного, а впоследствии избавившись от тех, кто знал о его участии в заговоре.
– У него было много источников по всему миру, к которым он обращался. Один из них подсказал бывший начальник службы безопасности отца Бенгарна. Мы пробили всю эту цепочку, параллельно раскрутили еще несколько, но в целом Эстфардхар проделал большую работу… и очень быстро. Я предлагал ему возглавить внешнюю разведку Аронгары.
– Судя по тому, что ты делишься со мной этой информацией, он отказался.
Халлоран улыбнулся.
– Да. Он планирует вернуться к тому, чем занимался всю свою жизнь.
– К кардиохирургии?
– Да.
– Ты его уже обнадежил, что у него ничего не получится?
– Он мне все равно не поверит. Пусть проверяет сам.
Халлоран этого не сказал, но я почему-то подумал, что в свете вскрывшихся обстоятельств о ситуации с его отцом, а заодно после внезапной отставки Бермайера у Эстфардхара есть все шансы занять место правящего. Особенно учитывая то, что в Рагране правителя с такой силой никогда раньше не было.
У политики и всяких там Эстфардхаров было одно весомое преимущество: они помогали отвлечься. Хорошо помогали не думать о том, что Лаура и Льдинка совершенно одни. Хотя одни они не были. Допуск в медицинский центр Ардена был у Роудхорна, у Даргела и у Юргарна. Недавно Роудхорн попросил о допуске для Рин, и если раньше я бы отказал, как отказал бы и отцу, и брату, сейчас сразу же подписал разрешение. Кто бы мог подумать, что именно с ней я столкнусь сразу по возвращении из Аронгары.
Рин держала Лауру за руку, но, стоило мне войти, вскочила.
– Вам вовсе не обязательно было вставать, Ринара, – прокомментировал я, приближаясь.
Улыбнулся, глядя на своих девочек: для меня это уже стало своеобразным ритуалом. Улыбнуться. Поправить одеяло. Коснуться губами тонких пальцев, и каждый раз подсознательно ожидать, что она откроет глаза. Как тогда, когда она неожиданно проснулась у меня в резиденции после двух недель сна.
Сейчас прошло уже восемнадцать дней. Восемнадцать дней, которые казались мне вечностью.
– Я пойду, – сдавленно пробормотала ее подруга и действительно подхватила сумку.
– Вы уже давно здесь?
– Минут пятнадцать.
– Куда-то торопитесь?
Она замерла.
– Нет. Просто… – Мотнула головой. – Я не думала, что это будет так. Сложно. Особенно после того, что я…
Я примерно знал, что произошло. Лаура и Рин перестали общаться, точнее, с того момента, как Лаура уехала в Рагран, она почти не общалась ни с кем из своей прежней жизни (и теперь я понимал почему), но окончательно они поругались, когда я назначил Сэфла Роудхорна начальником службы безопасности.
– Вы поссорились, – напомнил я.
– На самом деле поссорилась с ней я. Я сказала… я ей кучу всего сказала, просто думала, что так будет лучше. Что она вернется… я вообще не понимала, что творю. Я тогда была не в себе из-за того, что она так быстро уехала. Мы с ней виделись каждый день, и… Лаура была мне как сестра, а потом все так резко перевернулось. Я даже с Сэфлом ссориться начала, такое чувство, что… – Она осеклась, закусила губу. – Простите.
– Продолжайте, – сказал я. – У нас с вами много общего. Я тоже кучу всего ей сказал. Только в отличие от вас еще и сделал.
Ринара моргнула.
– Если хотите, я могу вам рассказать примерно такую же историю, только у меня нет оправдания, что я девушка. Я – мужчина, на которого она рассчитывала, которому она доверилась и которого полюбила.
Судя по тому, что она долго молчала, у нее кончились слова. У меня тоже. Я наконец-то сказал все то, что хотел сказать. Стало легче. Самую малость.
– Но вы же… – осторожно сказала она. – Вы же ее спасли.
– От того, к чему привели мои действия?
– От того, к чему привели ваши общие действия, – хмыкнула она.
Молча выхожу за ним, долго идти не приходится. Палата Лауры, если так можно выразиться про закрытый медицинский центр, находится в двух шагах от кабинета Ардена, по совместительству его лаборатории. Там он хватает со стола какие-то снимки, сует мне в руки.
– Посмотри.
– Что это?
– Посмотри, – рычит он.
Я все-таки опускаю глаза и вижу… ребенка. Нашего с Лаурой ребенка, окруженного мерцающей тонкой преградой, напоминающей скорлупку яйца. Сам не знаю, почему на меня это так действует, я ведь раньше вообще не смотрел на ее снимки, но сейчас, когда я их вижу, когда я вижу ее, из меня будто разом выбивает весь воздух кулаком размером с лапу дракона. Вместе с этим ударом приходит такая боль, что дышать окончательно становится нечем.
– А теперь расскажи мне, кому ты хочешь ее оставить, – цедит Арден. Почти выплевывает. – Расскажи, что ты не злился на свою мать за то, что она не стала бороться. Давай, Торн, говори. Я послушаю.
Его слова делают еще больнее. Но больнее всего от того, что звучит внутри: я действительно злился на мать. После того как она выжила – клянусь, теперь я знаю, почему она выжила, кровь глубоководного не дала ей умереть, – она пришла в себя и узнала, что отец мертв. Не так долго она прожила после этого, даже понимая, что я остаюсь один. Я был свидетелем ее угасания, и все, на что меня хватало тогда – это отчаяние, ярость, непонимание, которое я глушил в себе всеми привычными способами. Всеми методами контроля, которым меня обучали. Я хотел быть хорошим сыном, но хорошего сына из меня не получилось.
Тогда я просто не мог понять: почему нельзя сражаться ради меня. Угасание – процесс, который до конца не изучен, он случается в парах. Но мы с Лаурой даже не были парой, по крайней мере, в привычном смысле мира иртханов. Мы не засыпали вместе после слияния пламени.
Арден не продолжает, он оперся руками о стол, как будто ему тяжело стоять. Может быть, и тяжело, я не знаю, но во мне под пластом разрастающейся боли раскрывается что-то новое, пока еще хрупкое, как только что пробившийся из семечка росток. Я смутно понимаю, откуда оно берется, потому что во мне только что была абсолютная пустота, но я точно знаю, что это такое.
Этому меня научила Лаура.
Это – странная, едва уловимая нежность, которой даже описание подобрать сложно. Ребенок, который еще не родился, наша Льдинка, такая же хрупкая, и сегодня я впервые думаю о ней отдельно от Лауры. Это моя дочь.
Это моя девочка.
Моя малышка.
Которая сейчас, возможно, тоже ничего не чувствует, потому что Лаура спит. И если кому-то может быть по-настоящему страшно и одиноко, насколько может быть одиноко зарождающемуся крохотному существу, отрезанному от такого источника любви, как Лаура, то это сейчас она.
– Спасибо, – говорю я.
Кладу снимки на стол и выхожу. Почему-то обратная дорога кажется мне гораздо более долгой, чем дорога до кабинета Ардена, но, когда я влетаю в палату Лауры, там все по-прежнему. Разве что я немного другой.
Я снова подхожу к ней. Касаюсь щеки.
– Прости, – говорю, глядя на нее. – За то, что снова почти сдался. Больше я тебя не отпущу.
Ее кожа под пальцами настолько нежная, что сложно представить, сколько в этой маленькой хрупкой женщине сосредоточено силы. И в другой маленькой – тоже.
– Привет, – теперь уже кладу руку ей на живот. – С тобой мы вообще не общались, но я был немыслимо занят… всем, чем угодно, кроме тебя и твоей мамы. Я все исправлю. Обещаю.
Мне в пальцы ударяет искоркой льда. Настолько мимолетно и едва ощутимо, что впору думать о помутнении рассудка, но мое пламя отзывается на этот призыв. Ладонь мгновенно покрывается чешуей, не причиняя ни малейшего вреда ткани тонкого покрывала. Даже сквозь эту грубую преграду я слышу легкий, еле слышный ответ.
Больше мне сейчас ничего не нужно, потому что это – уже безмерно много.
Это – новая жизнь.
Глава 30
Торнгер Ландерстерг
Эллегрин была права, когда говорила, что любовь – это вера в тебе самом, когда вокруг ее почти не осталось. В тот день, когда Арден показал мне снимки моей дочери, во мне что-то основательно изменилось. Будто весь тот процесс, который начался с появлением Лауры в моей жизни – что-то похожее на плавление и деформацию перед приданием чему бы то ни было формы, – окончательно завершился именно в минуту, когда я почувствовал пламя нашей крохи. О том, какую силу дает это чувство, раньше я мог только догадываться. Хотя раньше я считал это слабостью, но именно в тот день дал себе слово, что я буду верить.
Верить в то, что Лаура придет в себя, верить в то, что у Льдинки будут и мать, и отец. Я отмел из своих мыслей все варианты, что может быть иначе, и, хотя Арден говорил, что не может дать мне гарантии, я больше в них не нуждался.
Поначалу было сложно. Сложно хотя бы потому, что я хотел как можно больше времени проводить с ней, но проводил его в Айрлэнгер Харддарк, на встречах, в других мегаполисах Ферверна, на бесчисленных пресс-конференциях, и в момент официального выхода Ферверна из Мирового сообщества мне пришлось даже побывать в Аронгаре. Это был короткий визит, который прошел легко: Халлоран сдержал слово, и о Вэйдгрейне Гранхарсене тоже узнал мир.
Мир, который понемногу привыкал к мысли, что моя Лаура – не угроза и что она остановила мировую катастрофу.
Все наработки по нейросети были изъяты, Бермайера попросили подать в отставку. Помимо этого Халлоран выступил в защиту Лауры, а свидетельские показания Кроунгарда были обнародованы. Так же как и свидетельские показания Эстфардхара. Вот с ним у нас толкового разговора не получилось. Потому что после слов о том, что я ему благодарен за помощь, Эстфардхара знатно перекосило.
– Ты был мне так благодарен, – процедил он, – что вышвырнул из страны в бессознательном состоянии? Не позволив к ней даже приблизиться?!
Его глаза заливало черное пламя, смешивающееся с его истинным. Мое пламя отозвалось незамедлительно.
– Я передал тебя в руки твоего союзника, – отрезал жестко.
На этом наш разговор и закончился, поэтому детали я узнавал уже от Халлорана. В частности, о том, что после исчезновения Кроунгарда и заговора вокруг нас с Лаурой Эстфардхар решил покопаться в прошлом своей семьи. Он прекрасно знал, что найти отчима с его умением прятаться через настоящее нереально, поэтому зашел с другой стороны. Со стороны прошлого.
Ему удалось выяснить, что начальник службы безопасности отца, которого должны были казнить вместе с ним, сбежал. Поскольку процесс был достаточно громкий, новое правительство Раграна решило не распространяться о том, что у них преступники такого уровня разбегаются из-под носа. Поэтому было сделано все, чтобы об этом никто не узнал. Эстфардхар нашел его в Фияне, а вместе с ним и свою сестру.
Она сделала пластическую операцию и вот уже много лет успешно вела жизнь законопослушной гражданки Фияна. Замужем за тем самым бывшим начальником службы безопасности. Как выяснилось, он действительно не был в курсе того, что отец Бена делал с драконами, его причастность сфабриковал Кроунгард, который в то время был подающим надежды сотрудником дипломатического корпуса.
Далее Кроунгард уже рассказывал сам, рассчитывая на снисхождение со стороны Аронгары.
– Он предлагал мне очень много интересных данных по Ферверну, добытых за годы работы по своим каналам. – Халлоран указал на ноутбук. – Взамен потребовал, чтобы я обеспечил ему неприкосновенность со стороны других стран и смягчение приговора.
Он действительно был искушенным дипломатом. И шпионом, потому что уже в те годы он работал на разведку Раграна, которая планировала переворот. Для этого был выбран простейший способ – подставить правящего. Кроунгард во время одной из встреч должен был отдать ему приказ, после которого правящий станет одержим идеей усиления крови. Признаться честно, правящие семьи Раграна и впрямь были слабыми, особенно если сравнивать с Ферверном и Аронгарой.
Чего не скажешь о Кроунгарде. Он уже тогда был достаточно силен для того, чтобы сделать внушение даже иртхану. Помимо прочего, он вливал себе часть крови драконов, которую добывал отец Эстфардхара. Вот только для него стало полнейшей неожиданностью, что после судебного процесса его решили убрать из Раграна в Ферверн. Сопротивляться он не стал, прихватив с собой мать и сына казненного, а впоследствии избавившись от тех, кто знал о его участии в заговоре.
– У него было много источников по всему миру, к которым он обращался. Один из них подсказал бывший начальник службы безопасности отца Бенгарна. Мы пробили всю эту цепочку, параллельно раскрутили еще несколько, но в целом Эстфардхар проделал большую работу… и очень быстро. Я предлагал ему возглавить внешнюю разведку Аронгары.
– Судя по тому, что ты делишься со мной этой информацией, он отказался.
Халлоран улыбнулся.
– Да. Он планирует вернуться к тому, чем занимался всю свою жизнь.
– К кардиохирургии?
– Да.
– Ты его уже обнадежил, что у него ничего не получится?
– Он мне все равно не поверит. Пусть проверяет сам.
Халлоран этого не сказал, но я почему-то подумал, что в свете вскрывшихся обстоятельств о ситуации с его отцом, а заодно после внезапной отставки Бермайера у Эстфардхара есть все шансы занять место правящего. Особенно учитывая то, что в Рагране правителя с такой силой никогда раньше не было.
У политики и всяких там Эстфардхаров было одно весомое преимущество: они помогали отвлечься. Хорошо помогали не думать о том, что Лаура и Льдинка совершенно одни. Хотя одни они не были. Допуск в медицинский центр Ардена был у Роудхорна, у Даргела и у Юргарна. Недавно Роудхорн попросил о допуске для Рин, и если раньше я бы отказал, как отказал бы и отцу, и брату, сейчас сразу же подписал разрешение. Кто бы мог подумать, что именно с ней я столкнусь сразу по возвращении из Аронгары.
Рин держала Лауру за руку, но, стоило мне войти, вскочила.
– Вам вовсе не обязательно было вставать, Ринара, – прокомментировал я, приближаясь.
Улыбнулся, глядя на своих девочек: для меня это уже стало своеобразным ритуалом. Улыбнуться. Поправить одеяло. Коснуться губами тонких пальцев, и каждый раз подсознательно ожидать, что она откроет глаза. Как тогда, когда она неожиданно проснулась у меня в резиденции после двух недель сна.
Сейчас прошло уже восемнадцать дней. Восемнадцать дней, которые казались мне вечностью.
– Я пойду, – сдавленно пробормотала ее подруга и действительно подхватила сумку.
– Вы уже давно здесь?
– Минут пятнадцать.
– Куда-то торопитесь?
Она замерла.
– Нет. Просто… – Мотнула головой. – Я не думала, что это будет так. Сложно. Особенно после того, что я…
Я примерно знал, что произошло. Лаура и Рин перестали общаться, точнее, с того момента, как Лаура уехала в Рагран, она почти не общалась ни с кем из своей прежней жизни (и теперь я понимал почему), но окончательно они поругались, когда я назначил Сэфла Роудхорна начальником службы безопасности.
– Вы поссорились, – напомнил я.
– На самом деле поссорилась с ней я. Я сказала… я ей кучу всего сказала, просто думала, что так будет лучше. Что она вернется… я вообще не понимала, что творю. Я тогда была не в себе из-за того, что она так быстро уехала. Мы с ней виделись каждый день, и… Лаура была мне как сестра, а потом все так резко перевернулось. Я даже с Сэфлом ссориться начала, такое чувство, что… – Она осеклась, закусила губу. – Простите.
– Продолжайте, – сказал я. – У нас с вами много общего. Я тоже кучу всего ей сказал. Только в отличие от вас еще и сделал.
Ринара моргнула.
– Если хотите, я могу вам рассказать примерно такую же историю, только у меня нет оправдания, что я девушка. Я – мужчина, на которого она рассчитывала, которому она доверилась и которого полюбила.
Судя по тому, что она долго молчала, у нее кончились слова. У меня тоже. Я наконец-то сказал все то, что хотел сказать. Стало легче. Самую малость.
– Но вы же… – осторожно сказала она. – Вы же ее спасли.
– От того, к чему привели мои действия?
– От того, к чему привели ваши общие действия, – хмыкнула она.