— Отвали от меня. Не делай вид, что тебе жаль. Мне не было жаль твоего друга, потому что он заслужил увольнения по всем параметрам. А Рейден был достоин большего, так и ты не изображай горе. Оставь меня в покое, — выключаю мобильный вообще. Я не хочу сегодня ничего решать больше. Сегодня ночь моей личной потери дорогого мне мужчины. Я отпустила мотылька, а он полетел на огонь… он сгорел, его подожгли, и я ничего не смогла сделать. Ненавижу себя. Это моя вина. Только моя вина. Если бы я не позволила ему открывать ресторан, то ничего бы не случилось. Не погибло бы пять человек. Не было бы раненых. Рейден улыбался бы… у него прекрасная улыбка.

Хочется кричать от боли, но я молчу. Забираюсь на мотоцикл и молчу. Я до сих пор, наверное, не приняла тот факт, что Рейдена больше нет. Не верю в это. Легко принять смерть человека, которого ты ненавидела. Это похоже на освобождение. А любимого… был ли любимым? Но точно Рейден был особенным. Больше, чем особенный мотылёк. Он был моим.

Я не тороплюсь домой, рассекая по улицам. Останавливаюсь у горящих букв «Голливуд» и всей душой их ненавижу. Они забрали его у меня. Это горе… оно такое невыносимое и душное. Горе, в котором столько отчаяния и бессилия. Горе.

Поднимаюсь на его этаж и подхожу к квартире Рейдена. Кладу одну ладонь на дверь и вспоминаю его слова о том, что он любил меня. Чем я это заслужила? Не знаю.

— Прости, что я не смогла тебя защитить. Прости меня, мотылёк, прости, — шепчу я. Горе разрастается сильнее и, подобно чёрному дыму, заполняет мои лёгкие.

Завтра. Я буду воевать завтра с тем, кто это сделал с ним. Я найду того, кто украл у меня Рейдена. Я убью. Не впервой.

Открываю дверь в свою квартиру и поднимаю голову. Элеонор, Аарон и Тина вылетают мне навстречу.

— Ну что?

— Рейден жив?

Сглатываю и слабо качаю головой на вопрос Тины.

— Боже мой, — она закрывает рот рукой, и по её щекам текут слёзы.

Элеонор шатает, и она прислоняется к стене.

— Я была в больнице. Я… не знаю, что сказать. Я… — У меня ком в горле. Он солёный и горький.

— Если бы я знала, что он умрёт сегодня, то… доказала бы ему… я не знаю, что сказать. Не знаю. Мотылёк… мой мотылёк погиб, — судорожный вздох срывается с моих губ, и, кажется, я сейчас упаду.

Но меня подхватывает Тина и обнимает.

— Шай, дорогая моя. Мне так жаль. Так жаль, — шепчет она, целуя меня в щёку. Прижимаюсь к ней и сухо всхлипываю.

— Я не успела… даже извиниться не успела… ничего не успела. Я хочу побыть одна, — отталкиваю Тину и иду, как в тумане, к себе.

— Уходите. Здесь живёт смерть. Уходите все… уходите. Я не хочу вас хоронить… я должна исчезнуть. Это моя вина. Во всём виновата я. Я это горе и боль. Я несу их с собой. Он был прав, когда сказал, что рядом со мной все умирают. Уходите. Спасите хотя бы себя. Вы мне дороги, и это только моя ошибка. Уходите, — поднимаюсь на второй этаж и вхожу в свою спальню.

Из рук падает шлем. Подхожу к картине и отодвигаю её. Набираю код. Сейф издаёт писк. Рукой сразу же нащупываю холодную бабочку и достаю её.

Холодный. Мёртвый. Нет уже блеска. И его подвеска теперь такая же.

Я сохранила её. Рейден подарил её, и я знаю, что это было искренне. Он, действительно, вложил часть своей души в эту подвеску. Опускаюсь на пол перед панорамными окнами и накручиваю на ладонь цепочку.

Вот так уходят мотыльки. Неожиданно. Быстро. Не успев даже сказать: «Прощай». Я видела это столько раз, но этот, единственный, стал самым страшным.

А я же знала. Изначально знала, что будет что-то не так. Я всё это знала и ничего не сделала, чтобы предотвратить. Я знала, и это убивает сильнее.

Сижу в темноте, и нет ни одной слезы. Ничего нет кроме мглы и горя. Его тепло больше не греет, а подвеска превратится в стекляшку.

От звонка в дверь дёргаюсь и бросаю взгляд назад. Никого не хочу видеть и ни с кем не хочу говорить. Но, вероятно, это Тина пришла, чтобы проверить моё состояние. Нет. Я не открою. Я больше никому не открою двери. Они заперты.

Раздражённо вздыхаю, когда Тина просто давит на звонок, считая, что выведет меня из себя. Вывела. Хочет, чтобы я её снова оттолкнула. Я это сделаю. Рядом со мной не живут. Рядом со мной умирают. Неужели, она не понимает этого?

Спускаюсь вниз, замечая, что в квартире никого нет, значит, точно Тина.

— Убирайся отсюда! Я сказала, вон от моей двери! Я не хочу тебя видеть, Мартина! Я не хочу тебя слышать! Ты умрёшь рядом со мной! Ты умрёшь, как и он! Уходи! — подскакиваю к двери и бью по ней ладонью.

— Уходи… пожалуйста, просто уйди и отдай мне эту ночь. Уходи, — уже тише добавляю я.

— Бабочка, ты мне нужна. Очень нужна сейчас. Открой. — От глухого голоса всё внутри переворачивается.

Я сошла с ума…





Глава 21

Шайди




Мёртвые не возвращаются к жизни. Они мёртвые. Они не умеют говорить и ходить. Они не шепчут, не могут приходить к живым. Их путь закончился. Вероятно, когда горе и боль переполняют сердце, то рассудок просто сдаётся. Наверное, именно так начинается сумасшествие.


Распахиваю дверь и с ужасом смотрю на Рейдена. На его лице несколько синяков и царапин. Одна ладонь перебинтована. Это всё, что я могу разглядеть под кожаной курткой.

— Чертовски паршивый день, да? — Его губы изгибаются в горькой усмешке.

Чёрный цвет. Я видела всё своими глазами. Я видела. Это не может быть правдой.

— Я пришёл, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты сделала. Я имею в виду в больнице. Ты оплатила пребывание пострадавших и быстро отреагировала на всё. Спасибо, бабочка. Спасибо, что была там, где нужна мне. Спасибо, ты…

У меня всё взрывается внутри от страха перед якобы мёртвым Рейденом Броудом, говорящим, хоть и подавленным, немного охрипшим голосом. Хватаю его за футболку и затаскиваю в свою квартиру.

— Эй, мне ещё больно. Всё тело ноет, — кривится он, когда я прижимаю его к стенке.

Мои пальцы разжимаются, и я кладу ладонь на его грудь.

— Шай, ты что делаешь?

— Закрой рот. Я проверяю, — шикаю, прислушиваясь к сердцебиению. Оно есть. Сердце мёртвого мотылька стучит. Причём очень быстро. Поднимаю голову и встречаюсь с полным недоумением и усталостью в его глазах.

До меня доходит. Рейден жив. Он, чёрт возьми, жив и стоит напротив меня, когда я уже похоронила его.

Лютая злость, оттого что он посмеялся надо мной, берёт верх над здравым смыслом. Замахиваюсь и даю ему смачную пощёчину, от которой он дёргается и хватается за щёку.

— Шайди, за что?

— Я была в больнице, козёл недоумерший! Я была, чёрт возьми, в больнице и видела твоё имя, выделенное чёрным цветом! Я видела время смерти, а ты жив? — повышаю голос и, подскакивая к столу, хватаю с него вазу с цветами.

— Я…

— Ты жив! Ты хоть знаешь, через что заставил меня пройти? — кричу и швыряю в него вазу, но он отпрыгивает, а она разбивается на осколки, и вода покрывает пол вместе с поломанными гвоздиками.

— Шай…

Рейден выставляет перед собой руки, пытаясь меня успокоить. Но ярость от эмоций, из-за которых я, наверное, постарела на десять лет, буквально колотит моё тело.

— Ты пошутил? Это так ты теперь шутишь со мной? Так ты себе позволяешь издеваться надо мной? — кричу и, хватая подушку с дивана, швыряю в него.

— Бабочка…

— Закрой рот! Заткнись! Твой ресторан взлетел на воздух, чёрт возьми! Я была там! Я уже похоронила тебя! Я предавалась горю, а ты… — зло указываю на него пальцем и машу им в воздухе, когда он заскакивает на кресло.

— Ты хочешь извинений за то, что я нарушил твоё горе? — возмущается он.

— Хочу! И ещё уйму извинений за всё! Пошёл вон отсюда! Раз ты жив, то пошёл вон отсюда и играй в свои игры с кем-то другим, понял? Козёл! Ненавижу тебя! Подонок! Как ты мог так со мной поступить? — прыгаю на него, но Рейден ловко перескакивает на пол, отчего я с криком делаю кувырок и приземляюсь на пол, скуля от боли.

— Шай, — Рейден обхватывает меня за плечи, но я не намерена сдаваться.

— Убери свои руки! Избавь меня от своих чёртовых прикосновений! — машу руками, дёргаясь снова и снова.

— Бабочка, ты за меня переживала?

Он ещё смеет улыбаться в этой ситуации.

— Да я тебя…

Замахиваюсь, но Рейден перехватывает мои руки, сжимая запястья.

— Это то, о чём я думаю? Ты горевала по мне? Круэлла сдулась? — указывает взглядом на бабочку, свисающую с моей ладони.

— Не горевала! Сожалела! Сожалела обо всём! О каждой минуте! Сожалела… отвали от меня! — пихаю его ногой, отчего Рейден отпускает меня, и я отползаю от него.

— Ты был мёртвым! — подскакивая на ноги, указываю на Рейдена.

— Мне извиниться за то, что не умер?

— Да… нет! Не знаю! Ты был мёртвым! Ты был… чёрным цветом. Твоё имя чёрное… чёрное, как и других. Чёрное было… такое чёрное, — шепчу, шумно вздыхая. Смотрю на свои руки, а они дрожат.

— Ты был мёртв. Они сказали, что им очень жаль… они сожалеют. Они… ты в их списке был мёртв, — повторяю, поднимая взгляд.

— Я уехал из больницы. Отказался от госпитализации. В Калифорнии чёрный цвет не всегда означает смерть, порой он означает гадкий характер, — тихо произносит он, приближаясь ко мне.

— Так ты жив?

— Помят, но жив.