«Сияла ты звездой, слепила ярким светом.
Душа была чиста, и так лазурен взор.
Ты следовала сердцу и чтила все запреты,
Но вынесла в итоге кровавый приговор.
Под каплями дождя тяжёлый выбор сделан.
И в чёрный пепел бури выжжена душа.
Пусть горькою ценой, но теперь прозрела —
Труднее всех тому, кто вынужден решать.
Пусть страшно сделать шаг во тьме новорождённой,
Обратного пути уже не отыскать.
Коварное наследство гнетёт, как мост сожжённый,
Который подожгла предательница-мать.
Желаешь управлять судьбой своею лично,
Но ходишь по чужому лезвию ножа —
Того, кто может в миг приказом единичным
Укоротить тот срок, что будешь ты дышать.»
Воздух дрожал вместе со струнами от каждой ноты, секунды покорно складывались в узор мелодии, ведомые магией Нарцины неизвестного менестреля.
— О лин де шер, прелестное создание! — бард увидел меня в толпе, и музыка прервалась. — Вы словно голубя среди вороньей стаи! Ваша чувственность и нежность делают меня совершенно влюблённым!
Поэт направился прямиком ко мне, пробираясь сквозь расступающуюся толпу. Моя охрана преградила ему путь, но я сама протянула руку, чтобы этот талантливый почитатель Нарцины мог приложиться к ней губами. Мотив вернул меня в видение, и я вспомнила Везулию, что напевала его. Должно быть, она смотрела сквозь вечность на этого же барда, возможно, даже видела меня прямо сейчас, как я видела её…
— Бард, — я проследила, как невысокая фигура в пёстром, шитом разноцветной вязью камзоле, склоняется над моей ладонью. — Твоя поэма кажется мне знакомой. О чём она?
— О Квертинде, конечно, моя госпожа! — с жаром воскликнул маг склонности Нарцины. — И о любви. О том, как она, подобно цветку, произрастает под тяжёлым гнётом войны, лишений и безумств. Но прямо сейчас я растерял всё своё вдохновение, совершенно околдованный Вашим Сиятельством. Мне хочется творить только о Вас и для Вас, о белоснежная муза величия и чистоты!
— Полагаете, я достойна музыкальной строфы? — голос мой сел, упал до шёпота от болезненной слабости и переживаний.
Очень некстати, потому что сочинитель расценил это, как кокетливое заигрывание, и осыпал мою ладонь поцелуями.
— Вы достойны не просто строфы, а отдельной баллады, — интимно и горячо прошептал менестрель, обжигая мою кожу дыханием. — Позвольте угостить вас…
Окончание фразы утонуло в изменённой реальности, погрязло в наступающей дурноте. Взор затуманился, и площадь поплыла перед глазами, превратилась в абстрактные куски размытой мозаики. Рука уличного музыканта оставалась опорой, связью с миром живых, которую мне не хотелось терять.
— Ты стоишь перед будущим Великим Консулом, бард, — один из стязателей легко оттолкнул его, лишая меня поддержки.
— Ээээ… Пожалуй, мне стоит всё же закончить уже начатую балладу, — спешно поклонился бард, едва не уронив свой берет, и попятился, переводя боязливый взгляд мне за спину. — Исключительно по этой причине спешу откланяться… Прошу простить, лин де шер… Ваше Сиятельство будущий Великий Консул.
— О ком… — слова давались мне с трудом, буйство красок слилось в единую картину. — О ком эти строки?…
Бард не ответил, развернулся и затерялся в толпе, нервно оглядываясь. Попыталась его окликнуть, потому что сквозь нарастающую дурноту всё же пробивалось ощущение, что напуганный поэт уносил с собой важные, недостающие ответы. Я начала оседать от слабости и вскрикнула, потому что ноги мои взмыли в воздух. В один миг я оказалась на руках у Грэхама Аргана под дружное аханье толпы.
— Надеюсь, теперь вы не станете возражать, если я всё же отнесу вас в Преторий? — уточнил Грэхам.
Я только слабо кивнула, прижимаясь к твёрдой груди и прячась за веткой орхидеи. Теперь я плыла сквозь площадь, словно лебедь через беспокойное море. Но не только тело моё обрело опору, но и дух, — в тёплых объятиях экзарха я балансировала на тонкой грани беспокойства и желания, и эта сладкая истома была самой живой эмоцией из всех, что мне доводилось испытывать. И я снова улыбалась.
*
Один из сопровождающих стязателей открыл перед нами дверь. Я крепко, до боли в костяшках, вцепилась в алые лацканы плаща и из-под опущенных ресниц рассматривала экзарха. Грэхам Арган высокий, сильный и крепкий. Божественный скульптор, что поработал над его внешностью, использовал только грубые инструменты, оттого черты лица резкие, заострённые. Во власти этого выносливого мужчины изменять человеческие тела, превращать живых созданий в восковые манекены. Его природа — уничтожать и ломать, но сейчас он спасал меня. Я прикрыла глаза, чтобы усилить ощущения объятия.
Если бы во мне была хоть капля гордости или самодовольства, я бы непременно возмутилась неподобающим поведением Верховного Стязателя. Но мне слишком хотелось насладиться жизнью, самой волнующей и пикантной её частью.
— Ты такая хрупкая, — едва слышно прошептал у моего виска Грэхам Арган, бережно опуская меня в потёртое кожаное кресло. — Госпожа Ностра.
— Мне уже лучше, — я поблагодарила его сдержанной улыбкой. — Благодарю вас за заботу, экзарх Арган. Квертинд не забудет ваших заслуг.
— Квертинд… — он ухмыльнулся. — Впервые мои обязанности были такими приятными. Сегодня я вас украл у Квертинда.
— Вы флиртуете со мной, экзарх? — я попыталась выпрямиться в кресле.
И только сейчас заметила, что Грэхам принёс меня в свой кабинет — кабинет экзарха. Передо мной стоял массивный стол, обитый зелёном сукном и заваленный донесениями на служебных пергаментах. По одной из стен тянулись шкафы с книгами о военном искусстве, блестели тупыми остриями наградные клинки и шпаги. За спиной расположился целый букет штандартов и стягов — бордовых Иверийских и прочих, в цвет знамён знатных родов Квертинда. У высокой двустворчатой двери стоял стязатель из моей недавней охраны, положив руку на эфес клинка. Он нарочно старался не смотреть в мою сторону, но я знала, что смущаю кровавого мага. Сам же обитатель этого кабинета отошёл к дальней стене, на которой висела картина с изображением страшного суда Толмунда.
— Ну что вы, Ваше Сиятельство, — он рывком раздвинул плотные шторы, открыл окно, и в комнату ворвался солнечный луч, высвечивая пылинки. — Я просто выполняю свои прямые обязательства. Изначально ложа стязателей была создана не для расследования заговоров, а для охраны величайших королей прошлого. Иверийская династия мертва, но благополучие первых лиц Квертинда — приоритетная задача экзарха. Так что ничего личного, госпожа Ностра.
Грэхам подал мне стакан воды и впился жёстким, требовательным взглядом.
— Конечно, — подтвердила я. — Ничего личного.
Эти бессмысленные слова сушили горло как пригоршни пепла, и только глаза кровавого мага, в каждом из которых давно состоялось крохотное затмение, говорили правду. В них был интерес и сокровенное желание… В них как будто зависло грозовое облако посреди лета, и я почувствовала запах свежей травы перед дождём, но этого, конечно же, не могло быть. Потому что каждый из нас жил в ледяном замке, где не было травы.
— Рондин, — обратился Грэхам к своему подчинённому, не отрываясь от меня. — Позови ко мне Жорхе Вилейна. Я приму его прямо сейчас.
— Мне проводить госпожу Ностру в кабинет к Великому Консулу? — спросил Рондин, переминаясь с ноги на ногу.
— Нет, госпожа Ностра будет присутствовать, — Грэхам даже не взглянул в сторону стязателя. — И ещё, Рондин. Тебе нужно принять назначение в Астрайт, взамен Жорхе Вилейна. Завтра отправляешься на Полустров Змеи, в штаб по борьбе с Орденом Крона. Военный лагерь расположился под Каткитом, там необходимо руководство преданного стязателя.
Грэхам Арган отвернулся, и встрепенувшийся в груди восторг отскочил буйным вихрем от стен и закружился перед глазами пыльным ураганом. Я глотнула ещё воды, прогоняя наваждение.
Экзарх же уверенно выбрал заверенный печатью свёрток и вручил стязателю. Тот принял приказ с коротким кивком, но помедлил, кидая на меня недоверчивые взгляды.
— Иди, Рондин, — кивнул на дверь Грэхам. — Пока это всё.
Стязатель постоял ещё немного, словно надеялся, что экзарх переменит своё решение, но потом поднял сплошной чёрный воротник, пряча за ним лицо.
— Достойной дороги Толмунда, Экзарах Арган, — попрощался Рондин, открывая дверь.
— Достойной, стязатель, — отозвался Грэхам.
Я скинула душную накидку и осталась в платье из тонких тканей. Гром браслетов сделался резким, сломал почти осязаемую напряженную тишину. Игра зарождающейся страсти влекла меня, хотелось отпить ещё — нет, не воды, а этого томительного волнения. Тем более сейчас, когда мы остались наедине. Но Грэхам подобрался, поправил перчатки, одёрнул алые лацканы.
— Жорхе Вилейн должен был стать экзархом вместо меня, — бесцветно сообщил мужчина, вглядываясь в узкую щель между приоткрытыми ставнями. — Но он отказался от этой должности. Не существует более преданного и деятельного человека в ложе. Он всегда был и остаётся примером для всех нас.
— Зачем вы оставили меня здесь? — немного обиженно, но быстро включилась я в разговоры о делах. — Я же вижу, как сильно досаждаю служителям ложи. Мне не нужно прибегать к своему дару, чтобы предсказать недовольство Жорхе Вилейна.
— У него будет более веский повод для недовольства, — пояснил Грэхам. — А Вам я хочу доказать свою преданность. Вверить секреты королевства, которыми вы смогли бы погубить Квертинд… и меня лично. Хотите ли Вы быть властителем судеб или нет, должность Великого Консула потребует от Вас изматывающей вовлечённости, невзирая на мягкость и болезненность. Позвольте мне сопровождать Вас на этом неисповедимом пути Квертинда, как Вы выразились, как сопровождал я Вас сегодня на прогулке. Госпожа Ностра.
Медленно и напряжённо, как барс перед прыжком, Грэхам стянул свои перчатки и небрежно кинул их на стол, прямо поверх свёртков и служебных бумаг. Мужчина протянул мне руку с пугающими мутациями, дроблённую частыми молниями. Смертоносное магическое оружие главного палача Квертинда — ладонь, впитывавшая эфир прерванных жизней.
Я видела, что Экзарх Арган сомневался. В том ли, что мне стоит открывать тайны или в том, захочу ли я их узнать. Или… просто боялся моей брезгливости.
— Грэхам, — я нарочно медлила, наслаждаясь его замешательством. — Так и кто же из нас теперь ищет союзников? Решили удивить меня губительным секретом? В таком случае вы имеете весьма смутное представление о прорицателях. Порой тайны даже ценнее крови. И если бы от чужих тайн моё тело мутировало так же, как ваше — от чужой крови, то на мне бы уже давно не осталось просветов бледной кожи. Вы ведь не думаете, что будете отдавать приказы за моей спиной, а я буду только топать ножкой в такт?
— Я не пытаюсь Вас удивить, Ванда, — оправдался Грэхам. — И не пытаюсь использовать. Только хочу доказать свою преданность и завоевать доверие. Возможно, у меня не очень хорошо получается, но Вы ещё и препятствуете!
Он почти выплюнул последние слова, одёрнул руку и нервно заметался по кабинету, рассерженный непониманием. Но у Квертинда был бы очень плохой экзарх, если бы он имел в своём характере привычку быстро сдаваться. Грэхам в один миг оказался рядом и рывком развернул кресло.
— Послушайте, — мужчина опёрся ладонями о подлокотники, угрожающе нависнув надо мной. — Госпожа Ностра… Ванда. Я, как и все в Верховном Совете, понимаю Ваше положение. Если завтра Вы останетесь без покровителя, Квертинд уничтожит вас. А я предлагаю свою помощь, потому что… Толмунд! Да, потому что Вы мне небезразличны!
Ресницы Грэхама дрогнули, и он всё-таки не выдержал — опустил взгляд на мои губы. Занёс ладонь, чтобы погладить меня по лицу, но замер в нерешительности.
— Всё-таки личное, — почти прошептала я, подаваясь вперёд и прикасаясь щекой к его пальцам.
От тёплого прикосновения мужской ладони я задрожала, как осенний лист на ветру. Грэхам выдохнул облегчённо, прикоснулся лбом к моему и заглянул в глаза.
— Я хочу беречь тебя, Ванда, — прошептал он мне в губы. — От всех бед или хотя бы от отчаяния, если беды всё же не минуют.
Я накрыла его ладонь своей, соглашаясь с желанием Грэхама и подчиняясь собственному. Чувственность звенела во мне алой струной арфы, — низко, утробно, протяжно. Мне хотелось продолжения. Хотелось его ласк, поцелуев и обещаний. Но стук в дверь прервал наше томительное единение, и я смущённо отстранилась.
Грэхам горько зажмурился, как от острой боли. Потом взял мою ладонь, коротко прижался губами к пальчикам.
— Не принимайте мой короткий порыв нежности к Вам за полное доверие, — я несмешливо подала ему перчатки. — Лучше займитесь грязными секретами Квертинда, что скрываются за его мраморным фасадом. Дела не терпят отлагательств, экзарх Арган.
Мужчина усмехнулся и коротко крикнул «Войдите», пряча почерневшие ладони за блеском Иверийских корон на бордовой замше.
Дверь слабо скрипнула, являя нам усталого стязателя в походной пыли и с густой порослью на щеках. Волосы его хранили ещё золото весеннего луча, но борода вся уже покрылась белым цветом человеческой зимы. Седина спускалась по пушистым бакенбардам и серебрила бороду.
Жорхе Вилейн поприветствовал экзарха, почтительно поклонился мне — не низко и не высоко, тем самым не выражая ни почтения, ни презрения. Поверх его классической формы ложи висел тиаль Ревда, который я сочла лишним. Обычно стязатели не носили магических тиалей, пользуясь только глиняными колбами для свежесобранной с жертв крови. Традиционный магический накопитель был для магов всегда отличительным знаком, эксклюзивным и почётным украшением, часто выполненным по индивидуальному заказу. Поэтому его демонстрация стязателем была неуместна, учитывая необходимость конфиденциальности по роду его службы.
— Вы вызывали меня, экзарх, — констатировал Жорхе Вилейн, со сдержанным почтением глядя на Грэхама.
— Жорхе, я вынужден отозвать тебя с Полуострова Змеи, — без вступительных речей начал Грэхам. — Прямо сейчас и надолго.
— Мы едва наладили контроль над удалёнными прибрежными провинциями полуострова и установили комендантский час, — сухо отчитался статный мужчина. — Стязатели из подконтрольной мне группы почти не спят, сотрудничая с военными офицерами и возглавляя вылазки на очередной лагерь повстанецев. На Полустрове Змеи установилось хрупкое спокойствие. Мы предотвратили восстание в Пеулсе, это к западу от Астрайта. Заговорщики из Ордена Крона отправлены в Зандагат, но сейчас, в отсутствие наместника, даже тюрьма не сдержит нарастающее напряжение. Боюсь, смена руководства может отрицательно сказаться на успехах.
Душа была чиста, и так лазурен взор.
Ты следовала сердцу и чтила все запреты,
Но вынесла в итоге кровавый приговор.
Под каплями дождя тяжёлый выбор сделан.
И в чёрный пепел бури выжжена душа.
Пусть горькою ценой, но теперь прозрела —
Труднее всех тому, кто вынужден решать.
Пусть страшно сделать шаг во тьме новорождённой,
Обратного пути уже не отыскать.
Коварное наследство гнетёт, как мост сожжённый,
Который подожгла предательница-мать.
Желаешь управлять судьбой своею лично,
Но ходишь по чужому лезвию ножа —
Того, кто может в миг приказом единичным
Укоротить тот срок, что будешь ты дышать.»
Воздух дрожал вместе со струнами от каждой ноты, секунды покорно складывались в узор мелодии, ведомые магией Нарцины неизвестного менестреля.
— О лин де шер, прелестное создание! — бард увидел меня в толпе, и музыка прервалась. — Вы словно голубя среди вороньей стаи! Ваша чувственность и нежность делают меня совершенно влюблённым!
Поэт направился прямиком ко мне, пробираясь сквозь расступающуюся толпу. Моя охрана преградила ему путь, но я сама протянула руку, чтобы этот талантливый почитатель Нарцины мог приложиться к ней губами. Мотив вернул меня в видение, и я вспомнила Везулию, что напевала его. Должно быть, она смотрела сквозь вечность на этого же барда, возможно, даже видела меня прямо сейчас, как я видела её…
— Бард, — я проследила, как невысокая фигура в пёстром, шитом разноцветной вязью камзоле, склоняется над моей ладонью. — Твоя поэма кажется мне знакомой. О чём она?
— О Квертинде, конечно, моя госпожа! — с жаром воскликнул маг склонности Нарцины. — И о любви. О том, как она, подобно цветку, произрастает под тяжёлым гнётом войны, лишений и безумств. Но прямо сейчас я растерял всё своё вдохновение, совершенно околдованный Вашим Сиятельством. Мне хочется творить только о Вас и для Вас, о белоснежная муза величия и чистоты!
— Полагаете, я достойна музыкальной строфы? — голос мой сел, упал до шёпота от болезненной слабости и переживаний.
Очень некстати, потому что сочинитель расценил это, как кокетливое заигрывание, и осыпал мою ладонь поцелуями.
— Вы достойны не просто строфы, а отдельной баллады, — интимно и горячо прошептал менестрель, обжигая мою кожу дыханием. — Позвольте угостить вас…
Окончание фразы утонуло в изменённой реальности, погрязло в наступающей дурноте. Взор затуманился, и площадь поплыла перед глазами, превратилась в абстрактные куски размытой мозаики. Рука уличного музыканта оставалась опорой, связью с миром живых, которую мне не хотелось терять.
— Ты стоишь перед будущим Великим Консулом, бард, — один из стязателей легко оттолкнул его, лишая меня поддержки.
— Ээээ… Пожалуй, мне стоит всё же закончить уже начатую балладу, — спешно поклонился бард, едва не уронив свой берет, и попятился, переводя боязливый взгляд мне за спину. — Исключительно по этой причине спешу откланяться… Прошу простить, лин де шер… Ваше Сиятельство будущий Великий Консул.
— О ком… — слова давались мне с трудом, буйство красок слилось в единую картину. — О ком эти строки?…
Бард не ответил, развернулся и затерялся в толпе, нервно оглядываясь. Попыталась его окликнуть, потому что сквозь нарастающую дурноту всё же пробивалось ощущение, что напуганный поэт уносил с собой важные, недостающие ответы. Я начала оседать от слабости и вскрикнула, потому что ноги мои взмыли в воздух. В один миг я оказалась на руках у Грэхама Аргана под дружное аханье толпы.
— Надеюсь, теперь вы не станете возражать, если я всё же отнесу вас в Преторий? — уточнил Грэхам.
Я только слабо кивнула, прижимаясь к твёрдой груди и прячась за веткой орхидеи. Теперь я плыла сквозь площадь, словно лебедь через беспокойное море. Но не только тело моё обрело опору, но и дух, — в тёплых объятиях экзарха я балансировала на тонкой грани беспокойства и желания, и эта сладкая истома была самой живой эмоцией из всех, что мне доводилось испытывать. И я снова улыбалась.
*
Один из сопровождающих стязателей открыл перед нами дверь. Я крепко, до боли в костяшках, вцепилась в алые лацканы плаща и из-под опущенных ресниц рассматривала экзарха. Грэхам Арган высокий, сильный и крепкий. Божественный скульптор, что поработал над его внешностью, использовал только грубые инструменты, оттого черты лица резкие, заострённые. Во власти этого выносливого мужчины изменять человеческие тела, превращать живых созданий в восковые манекены. Его природа — уничтожать и ломать, но сейчас он спасал меня. Я прикрыла глаза, чтобы усилить ощущения объятия.
Если бы во мне была хоть капля гордости или самодовольства, я бы непременно возмутилась неподобающим поведением Верховного Стязателя. Но мне слишком хотелось насладиться жизнью, самой волнующей и пикантной её частью.
— Ты такая хрупкая, — едва слышно прошептал у моего виска Грэхам Арган, бережно опуская меня в потёртое кожаное кресло. — Госпожа Ностра.
— Мне уже лучше, — я поблагодарила его сдержанной улыбкой. — Благодарю вас за заботу, экзарх Арган. Квертинд не забудет ваших заслуг.
— Квертинд… — он ухмыльнулся. — Впервые мои обязанности были такими приятными. Сегодня я вас украл у Квертинда.
— Вы флиртуете со мной, экзарх? — я попыталась выпрямиться в кресле.
И только сейчас заметила, что Грэхам принёс меня в свой кабинет — кабинет экзарха. Передо мной стоял массивный стол, обитый зелёном сукном и заваленный донесениями на служебных пергаментах. По одной из стен тянулись шкафы с книгами о военном искусстве, блестели тупыми остриями наградные клинки и шпаги. За спиной расположился целый букет штандартов и стягов — бордовых Иверийских и прочих, в цвет знамён знатных родов Квертинда. У высокой двустворчатой двери стоял стязатель из моей недавней охраны, положив руку на эфес клинка. Он нарочно старался не смотреть в мою сторону, но я знала, что смущаю кровавого мага. Сам же обитатель этого кабинета отошёл к дальней стене, на которой висела картина с изображением страшного суда Толмунда.
— Ну что вы, Ваше Сиятельство, — он рывком раздвинул плотные шторы, открыл окно, и в комнату ворвался солнечный луч, высвечивая пылинки. — Я просто выполняю свои прямые обязательства. Изначально ложа стязателей была создана не для расследования заговоров, а для охраны величайших королей прошлого. Иверийская династия мертва, но благополучие первых лиц Квертинда — приоритетная задача экзарха. Так что ничего личного, госпожа Ностра.
Грэхам подал мне стакан воды и впился жёстким, требовательным взглядом.
— Конечно, — подтвердила я. — Ничего личного.
Эти бессмысленные слова сушили горло как пригоршни пепла, и только глаза кровавого мага, в каждом из которых давно состоялось крохотное затмение, говорили правду. В них был интерес и сокровенное желание… В них как будто зависло грозовое облако посреди лета, и я почувствовала запах свежей травы перед дождём, но этого, конечно же, не могло быть. Потому что каждый из нас жил в ледяном замке, где не было травы.
— Рондин, — обратился Грэхам к своему подчинённому, не отрываясь от меня. — Позови ко мне Жорхе Вилейна. Я приму его прямо сейчас.
— Мне проводить госпожу Ностру в кабинет к Великому Консулу? — спросил Рондин, переминаясь с ноги на ногу.
— Нет, госпожа Ностра будет присутствовать, — Грэхам даже не взглянул в сторону стязателя. — И ещё, Рондин. Тебе нужно принять назначение в Астрайт, взамен Жорхе Вилейна. Завтра отправляешься на Полустров Змеи, в штаб по борьбе с Орденом Крона. Военный лагерь расположился под Каткитом, там необходимо руководство преданного стязателя.
Грэхам Арган отвернулся, и встрепенувшийся в груди восторг отскочил буйным вихрем от стен и закружился перед глазами пыльным ураганом. Я глотнула ещё воды, прогоняя наваждение.
Экзарх же уверенно выбрал заверенный печатью свёрток и вручил стязателю. Тот принял приказ с коротким кивком, но помедлил, кидая на меня недоверчивые взгляды.
— Иди, Рондин, — кивнул на дверь Грэхам. — Пока это всё.
Стязатель постоял ещё немного, словно надеялся, что экзарх переменит своё решение, но потом поднял сплошной чёрный воротник, пряча за ним лицо.
— Достойной дороги Толмунда, Экзарах Арган, — попрощался Рондин, открывая дверь.
— Достойной, стязатель, — отозвался Грэхам.
Я скинула душную накидку и осталась в платье из тонких тканей. Гром браслетов сделался резким, сломал почти осязаемую напряженную тишину. Игра зарождающейся страсти влекла меня, хотелось отпить ещё — нет, не воды, а этого томительного волнения. Тем более сейчас, когда мы остались наедине. Но Грэхам подобрался, поправил перчатки, одёрнул алые лацканы.
— Жорхе Вилейн должен был стать экзархом вместо меня, — бесцветно сообщил мужчина, вглядываясь в узкую щель между приоткрытыми ставнями. — Но он отказался от этой должности. Не существует более преданного и деятельного человека в ложе. Он всегда был и остаётся примером для всех нас.
— Зачем вы оставили меня здесь? — немного обиженно, но быстро включилась я в разговоры о делах. — Я же вижу, как сильно досаждаю служителям ложи. Мне не нужно прибегать к своему дару, чтобы предсказать недовольство Жорхе Вилейна.
— У него будет более веский повод для недовольства, — пояснил Грэхам. — А Вам я хочу доказать свою преданность. Вверить секреты королевства, которыми вы смогли бы погубить Квертинд… и меня лично. Хотите ли Вы быть властителем судеб или нет, должность Великого Консула потребует от Вас изматывающей вовлечённости, невзирая на мягкость и болезненность. Позвольте мне сопровождать Вас на этом неисповедимом пути Квертинда, как Вы выразились, как сопровождал я Вас сегодня на прогулке. Госпожа Ностра.
Медленно и напряжённо, как барс перед прыжком, Грэхам стянул свои перчатки и небрежно кинул их на стол, прямо поверх свёртков и служебных бумаг. Мужчина протянул мне руку с пугающими мутациями, дроблённую частыми молниями. Смертоносное магическое оружие главного палача Квертинда — ладонь, впитывавшая эфир прерванных жизней.
Я видела, что Экзарх Арган сомневался. В том ли, что мне стоит открывать тайны или в том, захочу ли я их узнать. Или… просто боялся моей брезгливости.
— Грэхам, — я нарочно медлила, наслаждаясь его замешательством. — Так и кто же из нас теперь ищет союзников? Решили удивить меня губительным секретом? В таком случае вы имеете весьма смутное представление о прорицателях. Порой тайны даже ценнее крови. И если бы от чужих тайн моё тело мутировало так же, как ваше — от чужой крови, то на мне бы уже давно не осталось просветов бледной кожи. Вы ведь не думаете, что будете отдавать приказы за моей спиной, а я буду только топать ножкой в такт?
— Я не пытаюсь Вас удивить, Ванда, — оправдался Грэхам. — И не пытаюсь использовать. Только хочу доказать свою преданность и завоевать доверие. Возможно, у меня не очень хорошо получается, но Вы ещё и препятствуете!
Он почти выплюнул последние слова, одёрнул руку и нервно заметался по кабинету, рассерженный непониманием. Но у Квертинда был бы очень плохой экзарх, если бы он имел в своём характере привычку быстро сдаваться. Грэхам в один миг оказался рядом и рывком развернул кресло.
— Послушайте, — мужчина опёрся ладонями о подлокотники, угрожающе нависнув надо мной. — Госпожа Ностра… Ванда. Я, как и все в Верховном Совете, понимаю Ваше положение. Если завтра Вы останетесь без покровителя, Квертинд уничтожит вас. А я предлагаю свою помощь, потому что… Толмунд! Да, потому что Вы мне небезразличны!
Ресницы Грэхама дрогнули, и он всё-таки не выдержал — опустил взгляд на мои губы. Занёс ладонь, чтобы погладить меня по лицу, но замер в нерешительности.
— Всё-таки личное, — почти прошептала я, подаваясь вперёд и прикасаясь щекой к его пальцам.
От тёплого прикосновения мужской ладони я задрожала, как осенний лист на ветру. Грэхам выдохнул облегчённо, прикоснулся лбом к моему и заглянул в глаза.
— Я хочу беречь тебя, Ванда, — прошептал он мне в губы. — От всех бед или хотя бы от отчаяния, если беды всё же не минуют.
Я накрыла его ладонь своей, соглашаясь с желанием Грэхама и подчиняясь собственному. Чувственность звенела во мне алой струной арфы, — низко, утробно, протяжно. Мне хотелось продолжения. Хотелось его ласк, поцелуев и обещаний. Но стук в дверь прервал наше томительное единение, и я смущённо отстранилась.
Грэхам горько зажмурился, как от острой боли. Потом взял мою ладонь, коротко прижался губами к пальчикам.
— Не принимайте мой короткий порыв нежности к Вам за полное доверие, — я несмешливо подала ему перчатки. — Лучше займитесь грязными секретами Квертинда, что скрываются за его мраморным фасадом. Дела не терпят отлагательств, экзарх Арган.
Мужчина усмехнулся и коротко крикнул «Войдите», пряча почерневшие ладони за блеском Иверийских корон на бордовой замше.
Дверь слабо скрипнула, являя нам усталого стязателя в походной пыли и с густой порослью на щеках. Волосы его хранили ещё золото весеннего луча, но борода вся уже покрылась белым цветом человеческой зимы. Седина спускалась по пушистым бакенбардам и серебрила бороду.
Жорхе Вилейн поприветствовал экзарха, почтительно поклонился мне — не низко и не высоко, тем самым не выражая ни почтения, ни презрения. Поверх его классической формы ложи висел тиаль Ревда, который я сочла лишним. Обычно стязатели не носили магических тиалей, пользуясь только глиняными колбами для свежесобранной с жертв крови. Традиционный магический накопитель был для магов всегда отличительным знаком, эксклюзивным и почётным украшением, часто выполненным по индивидуальному заказу. Поэтому его демонстрация стязателем была неуместна, учитывая необходимость конфиденциальности по роду его службы.
— Вы вызывали меня, экзарх, — констатировал Жорхе Вилейн, со сдержанным почтением глядя на Грэхама.
— Жорхе, я вынужден отозвать тебя с Полуострова Змеи, — без вступительных речей начал Грэхам. — Прямо сейчас и надолго.
— Мы едва наладили контроль над удалёнными прибрежными провинциями полуострова и установили комендантский час, — сухо отчитался статный мужчина. — Стязатели из подконтрольной мне группы почти не спят, сотрудничая с военными офицерами и возглавляя вылазки на очередной лагерь повстанецев. На Полустрове Змеи установилось хрупкое спокойствие. Мы предотвратили восстание в Пеулсе, это к западу от Астрайта. Заговорщики из Ордена Крона отправлены в Зандагат, но сейчас, в отсутствие наместника, даже тюрьма не сдержит нарастающее напряжение. Боюсь, смена руководства может отрицательно сказаться на успехах.