Остаток дня мама провела за готовкой, хотя с этим я могла справиться самостоятельно. Но она беспокоилась, что я не выключу духовку или оставлю газ, который заполнит весь дом, а потом зажгу спичку. Мама разложила еду по контейнерам и блюдам, накрыв их фольгой. На каждую емкость она наклеила этикетку с названием дня, когда мы с Пейдж предположительно должны будем это съесть. Лазанью нам предстояло съесть в день их отъезда, карри — во вторник, рыбный пирог — в среду, макароны с сыром — в четверг и пиццу — в пятницу. Родители вернутся домой в субботу. В шкафу было полно хлеба и того, что можно положить на бутерброд. К тому же мама приготовила гигантскую кастрюлю супа, чтобы я ела его на ланч.

Я попробовала позвонить Пейдж, но потом увидела, что уже пять раз пыталась это сделать. Она не ответила. Затем от нее пришло сообщение: «Флора, прекрати звонить. Я не хочу говорить с тобой. Ты поцеловала моего парня. Оставь меня в покое».

Родителям я ничего не сказала.

Я погрузилась в воспоминание. Я так сильно любила Дрейка, что он сумел заставить мой мозг работать. Я сидела на пляже. Там были волны. Он подошел и присел рядом. Он сказал, что отдыхал в пабе и гадал: не ошибся ли, выбирая девушку. Он добавил, что я красивая и интересная. Я помнила наш разговор. Я цеплялась за него. Я могу запоминать. Я снова и снова повторяла про себя каждое слово.

Я нашла исписанные Пейдж желтые листки в сумке, разложила их по порядку и сфотографировала, чтобы запомнить: я не должна ей звонить. Как мне бы ни хотелось, я не могла написать это на руке, пока не уехали родители. Я настойчиво пыталась дозвониться до подруги, но в ответ получала сердитые сообщения. Раз от разу они становились все более грубыми.



Наконец наступил вечер. К отъезду родителей все было готово. Блюда на пять дней выстроились в холодильнике. Таблетки разложены в маленькие коробочки, на каждой прописными буквами написан день недели. Чемодан стоял у двери, родители проверили и перепроверили свои паспорта. Билетов на руках у них не было, потому что они покупали их онлайн. Но я знала, что они летят в Париж из Эксетера и выедут из дома в пять часов утра. Я знала об этом, потому что это было написано всюду, куда падал мой взгляд.

Мама повесила фартук, сняла повязку с волос и с натянутой улыбкой посмотрела на меня.

— Не пройтись ли нам на пляж, дорогая? — спросила она. — Глоток свежего воздуха Корнуолла мне бы не помешал. Мы бы с тобой погуляли перед отъездом.

Я надела туфли и плащ, остановилась на крыльце среди накопившихся там вещей: теннисных мячей, крикетной биты, выглядевшей очень старой, картонной коробки с моими тетрадями из начальных классов. Я отчаянно надеялась, что мы не столкнемся с Пейдж. Мне будет замечательно одной, но я понимала: родители никогда не оставят меня одну, если узнают правду. Я хотела, чтобы они поехали к Джейкобу. Я планировала проверить, смогу ли существовать самостоятельно. Я хотела, чтобы мне позволили жить внутри единственного воспоминания.



Дверь за моей спиной была слегка прикрыта, поэтому я слышала, как родители говорят между собой приглушенными голосами. Они делали так всегда, если не хотели, чтобы я их слышала. Я решила было побольше приоткрыть дверь к ним и подслушать по-настоящему. Но как только я сделала шаг к двери, мама сказала:

— Нет, она определенно ничего не понимает. Пусть все так и остается.

Я застыла.

Я определенно ничего не понимала. Но все должно измениться, потому что я собираюсь все помнить. Родители явно от меня что-то скрывали. Я записала: «У М. и П. есть от меня секрет», и сунула листок в карман. Когда они уедут, я обязательно осмотрю дом и попытаюсь раскрыть тайну.

Я отошла от двери, сошла с крыльца и сделала несколько шагов по садовой дорожке, глядя на то место, где когда-то стояли качели.

Мама вышла на крыльцо. Она глубоко дышала. Я сделала вид, что не замечаю ее. Она подождала с полминуты или около того, потом жизнерадостно окликнула меня:

— Флора! Вот ты где. Давай пройдемся и посмотрим на море.

Она определенно ничего не понимает. Это была история моей жизни до Дрейка.

— Да, — ответила я, огляделась и замялась. Если бы я сейчас спросила, чего не понимаю, мама бы мне не сказала. Поэтому пока не стоит поднимать эту тему. С этим я разберусь позже.

— Что случилось с Джейкобом? — спросила я.

— Мы не знаем.

Судя по всему, я спрашивала ее об этом миллион раз, потому что в мамином голосе прозвучало раздражение.

Мама ниже меня ростом и полнее. У нее густые кудрявые волосы, ничуть не похожие на мои — белесые и тонкие, без всякого объема. Я видела, как мама огорчена из-за Джейкоба, и мне захотелось позаботиться о ней. Но я не могла этого сделать: мама заботилась обо мне, так мы и существовали.

Море распласталось до горизонта в конце нашей улицы, но мы не пошли к нему, а направились в сад. Цветущий, великолепный, он рос напротив нашего дома. Райские тишина и покой окутали меня, словно одеялом.

— Почему вы перестали видеться с ним? — спросила я.

Мама дернулась и посмотрела на меня.

— С кем перестали видеться? — уточнила она, хотя прекрасно поняла, о ком я говорю.

— С моим братом… — Я не сразу вспомнила его имя. — Джейкобом.

— Ох, Флора, все было так сложно. И давно. Он был молод, упрям, думал, что лучше знает. И это было…

Она отвернулась.

— Связано со мной? — спросила я, уверенная, что именно так все и было. Что-то такое в мамином выражении лица говорило об этом.

— Нет, не совсем.

Мама быстро пошла к воротам сада, на которых табличка сообщала, что поджог — это преступление. Я поспешила следом. Я понимала: не нужно больше ничего спрашивать. Если она мне и говорила, то я уже забыла. Вероятно, мама говорила об этом уже миллион раз. Я наверняка ее раздражала.

Мы перешли улицу и остановились, облокотившись на парапет и глядя на море. Воздух был очень холодным, закатное солнце освещало все вокруг. Каждый камешек на пляже отбрасывал тень. Море сверкало, как зеркало, небо было безжалостно чистым и холодным.

Слева от нас располагался открытый плавательный бассейн. На него было приятно смотреть. Хотя я брала уроки плавания, когда была маленькая, сейчас я бы не решилась попробовать свои силы. За бассейном в воде, окруженный полоской земли, стоял сказочный замок, словно отдельный мир, безопасная закрытая бухта. Это мой мир: он всегда был моим.


Справа суша снова изгибалась.

Дрейк был далеко, там, где очень холодно, и куда он хотел поехать с десяти лет. Его курс читают на английском, и это хорошо, потому что в языках он полный ноль.

Я посмотрела на правую руку. «Флора, будь храброй», — гласила надпись. Однажды я что-нибудь сделаю. Когда-нибудь.

— Мне будет этого не хватать, — сказала мама, глядя по сторонам.

— Вы вернетесь? — неожиданно для самой себя спросила я, не понимая почему.

Я чувствовала: мама на меня смотрит, но не отводит глаз от моря. Дрейк и я поцеловались недалеко отсюда, чуть левее. Прилив был высоким. Море подошло близко. Я помнила ощущение его губ на моих губах, запах водорослей. В тот момент я пожертвовала дружбой с Пейдж. И самое ужасное заключалось в том, что я бы повторила это еще сотню раз. Я сунула руку в карман джинсов. Камешек был на месте.

— Разумеется, мы вернемся, — услышала я мамин голос. — Флора, посмотри на меня.

Я медленно и неохотно повиновалась. Мама встретилась со мной взглядом, но выражения ее глаз я не поняла.

— Обещаю тебе: мы вернемся, — сказала она, пристально глядя на меня. — Мы сделаем то, что должны, и вернемся домой. Договорились? Ты посидишь тихонько, и мы вернемся. Никуда не ходи. Ничего не придумывай.

Я попыталась пошутить:

— К тому моменту, когда вы вернетесь, я буду очень толстой. Вы меня не узнаете. Ты мне оставила столько еды.

Я хотела, чтобы она знала: я помнила про приготовленную для меня еду. Я заметила, что маме приятно.

— Да, разумеется, ты все съешь. Ешь три раза в день, принимай таблетки утром и вечером и все время посылай мне сообщения.

— Конечно, не беспокойся.

— Позаботься о себе. Никуда не ходи!

Мама долго смотрела на меня, пока я не отвернулась к морю. Мы стояли рядом и смотрели на Атлантику. Я думала только о Дрейке.





Глава 3




Я сидела на полу и читала записи в блокноте.

Он был в твердом черном переплете с большим белым стикером на обложке, на котором было написано: «История Флоры. Читай это, если испытываешь растерянность».

Не мой почерк. Я была уверена, что это написала мама.

Ты Флора Бэнкс.

Тебе 16 17 лет, ты живешь в Пензансе, в Корнуолле. Когда тебе было десять лет, в твоем мозге выросла опухоль. Хирурги вырезали ее, когда тебе исполнилось одиннадцать. Вместе с болезнью исчезла часть твоей памяти. Ты помнишь, как делать многие вещи: заваривать чай, включать душ, и помнишь свою жизнь до болезни, но после операции ты потеряла способность запоминать.

У тебя антероградная амнезия[5]. Ты запоминаешь что-то на пару часов, но потом все забываешь и теряешься. Ничего страшного: для тебя это нормально.

Если ты растеряна, посмотри на свои руки или записки, в свой смартфон и в этот блокнот. Они помогают тебе вспомнить, где ты находишься и что происходит. Ты научилась отлично записывать главное. Твое имя, написанное на руке, помогает не терять связь с реальностью. Ты всегда следуешь за своими подсказками, напоминающими, что происходит.

Ты помнишь нас, свою лучшую подругу Пейдж и тех людей, которых знала до операции. Других — забываешь, но это не страшно: окружающие знают тебя и все понимают.

Ты всегда жила в Пензансе: только здесь ты в безопасности. Этот город отпечатался в твоем сознании, здесь твой дом. Ты всегда будешь жить с нами, мы всегда будем заботиться о тебе. Все будет хорошо.

Ты замечательная, ты сильная. Ты не странная.

Ты очень хорошо читаешь и пишешь, замечаешь многие вещи лучше, чем обычные люди.

Мы всю жизнь будем следить за тем, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Всегда принимай лекарства два раза в день.

Целую.

Мама



Я закрыла блокнот. Как я могла забыть, что у меня амнезия? Хотя как я могла об этом помнить?

Я знала, что мне семнадцать лет. Я поцеловала Дрейка. Я помнила в подробностях наш поцелуй. Я сидела на пляже. Он подошел и присел рядом. Мне было семнадцать тогда, мне семнадцать сейчас. Моя спальня не изменилась с тех пор, когда мне было десять: отделка в розовых и белых тонах, оборочки, игрушки. Куклы Барби, плюшевые мишки, конструктор «Лего»…