— Даже мама?

— Особенно мама, — заверил он, понимающе улыбнувшись. — Изара не очень хороша в выражении эмоций, но я-то её знаю уже добрых пятнадцать лет… О, отлично, Брен, ты подкатил к прелестной кошечке, чтобы посплетничать про её мать. Ну и насколько я стрёмный по шкале от одного до десяти?

— Четыре.

— Всего-то? Да я перспективный!

Я невольно хихикнула, с удивлением отметив, что настроение снова поползло вверх. Может, он и впрямь перспективный. По крайней мере, после Лэнса с его мерзкими приставаниями. И после Хоты с его демонстративным нежеланием иметь со мной дело.

Да не больно и надо! Тоже мне, всеобщее достояние Севера выискалось!

Однако же на фоне предыдущих двух альфа-засранцев маршал Ярлак впрямь поражает манерами. Понятно, что это он просто втянул когти и наспех изобразил домашнего щеночка, но… постарался же, чтобы мне понравиться. Это подкупает. Настолько, что я почти безропотно беру из его рук комм и записываю свой номер.

Заполучив желаемое, Брендан уже не трудился скрывать торжествующую усмешку — как же, рыбка на крючке, киска в коробочке. Однако он лишь пообещал позвонить мне и тактично заметил, что мои друзья меня заждались.

И то правда: с альфа-волком мы трепались, наверное, добрых четверть часа. Поэтому я чуть спешно распрощалась с ним и, подхватив со стойки третий бокал дайкири, пошла обратно к своему столику.

— По-крупному играешь, да, киса? — Наоми картинно нахмурилась и погрозила мне пальцем. — Ну, имею сказать, что вы с этим здоровяком славно смотритесь вместе.

— Кому как, — буркнул Арти, болтая соломинкой в опустевшем бокале. — Маршал пёсик, серьёзно, Реджина?

Я зло сощурилась.

— Какие-то проблемы, братец?

— Никаких, сестричка, — отрезал он, дёрганым движением отодвинув бокал. Ясные голубые глаза коротко сверкнули, на миг становясь такими же пронзительно-жёлтыми, как мои. — Но у Хоты найдутся возражения, уж не сомневайся.

— У Хоты найдутся его бесконечные шалавы, как и прежде! — тут же огрызнулась я, до хруста стиснув пальцы на столешнице. — А возражения пусть засунет себе в зад и хорошенько провернёт. Нет у него никакого права возражать!

Отлично сказано, Реджина. Жаль только, когда дело касается Хоты, слова у тебя частенько расходятся с делом.

— Крэстани, мне кажется, ты забыл сообщить мне пару-тройку важных вещей о своём семействе, — пробормотала Наоми, явно смущённая нашей перепалкой. А заодно и не таким уж давним разговором. — Реджина, мне следует извиниться за?..

— Не глупи, лисонька, — оборвала я. — Твоя правда, в Хоту втрескается только наглухо долбанутая. Лучше скажи — куда, Хаос побери, вы дели Оливера?

— А, хм, он отошёл позвонить, — Наоми нервно взъерошила свои огненно-рыжие волосы, отчего те забавно встопорщились на макушке. — Что-то долго его нет…

— Сейчас поищу.

Не обратив никакого внимания на требовательный оклик Арти, я быстрым шагом направилась к выходу. Надо разыскать Олли, пока тот не успел никуда вляпаться.



16

Как и в прошлые наши встречи, Салливан глазел на меня вызывающе и нагло. Его пылкие чувства ко мне тоже не изменились. Неприязнь, граничащая с ненавистью. Презрение. И с трудом контролируемый страх. Не перед окружным прокурором — кто из местной шпаны вообще боится полицию? — но перед оборотнем, способным перебить ему хребет одним ударом.

Много чести — скалиться на малолетку. Тем более когда есть законные способы испортить ему жизнь. Без всякого физического насилия. Но откуда бы знать простому карманнику, что уголовный кодекс мне нравится больше моих медвежьих когтей?

Сядет он, впрочем, не за карманные кражи. А за торговлю наркотиками, нападения и разбой. Или не сядет — если перестанет строить из себя крутого парня из компании таких же крутых парней.

— Итак, Рэй, — для вида бросил взгляд на его дело, хотя прекрасно помнил имя, — давай начистоту. Мне надоело это дерьмо. Ты и твои дружки три месяца проедаете бюджет Греймора, а я, как сын префекта, должен заботиться о благосостоянии округа.

— Заботиться? В костюме-то за полтора куска? — неприятно скривился Рэй. — На эти деньги можно жить месяц!

— Верно, — согласился я. Правда, не за полтора, а за два с половиной, но всё равно пацан удивительно сведущ в ценах на приличные костюмы. — Но вот в чём дело — я эти деньги заработал, а ты предпочёл связаться с сомнительной компанией. Результат немного предсказуем, Рэй. Я в дорогом костюме и без пяти минут главный прокурор округа. Ты же того гляди сядешь на всю оставшуюся жизнь, а всё из-за собственной тупости и любви к хуёвым песенкам про тюремную романтику. С романтикой в тюрьме, кстати, так себе. Слышал, согласия там не особо спрашивают.

Рэй предсказуемо вызверился. Подскочил на месте, и только из-за того, что был пристегнут наручниками к столу, не попытался наброситься. У подобных гроз всего района анальный секс почему-то больная тема.

— Ты чё, сука, петухом меня считаешь? — зашипел он. Тоже предсказуемо и даже смешно. — Да ты знаешь, чё я сделаю, прокурор?!

— Подай на меня в суд, — посоветовал я, подходя ближе и усаживаясь на край стола. — Могу дать бланк и ручку. Диктовать не буду, извини — мои услуги юриста стоят дорого, у тебя столько нет. Только учти, что с судьей Эмерсоном я играю по выходным в покер, и он должен мне уже кучу денег. А судья Литт спит и видит меня в своей постельке. Была бы в моем вкусе — даже дождалась бы.

— Продажные суки…

— Верно, — снова согласился я. — И раз уж мы выяснили, кто тут крутой парень в дорогом костюме, а кто будет сидеть под шконкой, предлагаю перейти к делу.

Я потянулся за папкой, серой и безликой, ничем не отличающейся от прочих подобных.

— Рэй Салливан, восемнадцать лет, бросил школу в пятнадцать, с тех пор сделал головокружительную карьеру от автомеханика до шестерки в банде Джона Саргина. Штрафы за вождение в нетрезвом виде, хулиганство, нападение, условный срок за хранение наркотиков. Двадцать первого апреля был арестован за вооруженное нападение на ювелирную лавку мистера Стинсона. В качестве улик прокуратуре предоставлена видеозапись с камер на углу Четвертой и Кленового бульвара, на которой четверо мужчин, биометрические данные которых совпадают с данными задержанных, выходят из кара и направляются в сторону лавки. В подходящем под описание каре были обнаружены: три пистолета сорок пятого калибра, три магазина патронов, железный штырь со следами крови, принадлежащей мистеру Стивенсону. А также осколки стекла, аналогичные тому, которое ты и твоя компания разбили в лавке.

— Это не моя машина, — заявил Рэй. — Нет у тебя ничего! Если б было, я б давно мотал срок, а не любовался на твою рожу, меховой ублюдок.


— О, расизм? Грубо, Рэй, очень грубо, — насмешливо пожурил я. — И да, у меня много чего есть. Более чем достаточно, чтобы посадить тебя и твоих дружков, Салливан, на очень долгий срок. Незаконное ношение оружия, нападение, ограбление, причинение тяжких телесных, превышение скорости. И вишенкой на нашем криминальном тортике — оскорбление представителя закона. Прибавим сюда твоё условное и получим… двадцать лет строгого режима. И это в твои-то восемнадцать, Рэй! А в Морнуоте, куда я тебя отправлю, даже летом температура не поднимается выше десяти градусов. Отвратительные перспективы, не правда ли?

Хуже некуда. Рэй изрядно побледнел и мигом растерял все свое бахвальство и наглость. В тюрьму он не хотел. Да и кто хочет?

— Чего вам от меня надо? — бросил он зло, но в голосе мелькнуло нечто, напоминающее надежду.

Прекрасно, рыбка на крючке, не сильно сопротивляется и даже перешла на «вы».

— Информацию. Видишь ли, сажать вчерашних школьников вроде тебя мне надоело ещё в колледже, — я протянул ему один из листов. — Расскажи мне то, что я хочу, Рэй. И мы обсудим твой условный срок за неоценимую помощь следствию.

Он внимательно прочёл документ. Медленно, то ли вовсе не въезжая, о чём речь, то ли силясь понять, как оружие, найденное на одном из складов в Нижнем Моэргрине, связано с его условным сроком. Почти свободой, если сравнивать с двадцатью годами в морнуотской тюрьме.



— Я ничего не знаю. А если бы знал…

— …то не сказал бы. Ты даже представить себе не можешь, сколько раз я это слышал. И почти всегда эта фраза — такой лютый пиздёж, что аж стыдно.

— Но я не!..

— Подумай, Салливан: я ведь лучше Саргина. Я хотя бы пытаюсь вытащить тебя из этого дерьма. А чтобы тебе было удобнее вспоминать, посиди тут. Говорят, зелёный цвет расслабляет.

На самом деле, не зелёный цвет, а Лоренц — вампир, менталист и редкостная сволочь, вот уже три года работающий консультантом у местных законников. Мой зверь терпеть не может всю эту клыкастую мертвечину, но вот отрицать пользу, которую они могут принести мне как прокурору, никак нельзя.

Лоренц Тамрит, сын Гаррета Тамрита, обладает редким даром убеждения. Не тем, благодаря которому девчонки снимают трусики и встают в удобную позу. Нет, Лоренц пробуждает в своих подопытных крысках совесть, заставляет их испытывать моральные терзания. Не то чтобы это законно с точки зрения юриспруденции. Но и прямым принуждением не назвать — просто в его присутствии допрашиваемый легко признаётся в содеянном. Охотно выкладывает все подробности своих деяний, зачастую сопровождая это слезами, соплями и просьбами отправить его на самые суровые исправительные работы.

Мне же наш северный божок, именуемый Прядильщиком, щедро отсыпал своей благодати, наделив даром слышать правду. Вкупе с талантами Лоренца это неизменно даёт великолепные результаты.

17

Часы показывали без четверти одиннадцать, когда на пороге моего кабинета показался Лоренц. Бледный, как будто бы уставший, с хитрющей клыкастой ухмылкой на роже. И с папкой в руках.

— Долго ты, — вместо приветствия произнёс я.

Лоренц опустился на стул напротив с видом эдакой утомлённой звезды. Ох уж эти вампиры с их томностью. А ведь ему всего на десять лет больше, чем мне! Дядюшкин дружок Гаррет и отец всей местной вампирятни Александр Тамрит — те ещё невыносимее. В разы.

— Крепкий орешек этот твой Салливан.

Я вопросительно вздернул бровь.

— Что? Знал бы ты, как сложно взывать к совести у тех, у кого даже нет мозгов? Серьезно, в какой-то момент я подумал, что ты подсунул мне ту новую гномью приблуду с человечьим лицом.

— Ты про автоматонов? Нет, они умнее. И красивее.

— Пожалуй, ты прав, — хмыкнул Лоренц. — Если честно, даже жаль этого Рэя. Я тут глянул, что он накарябал. Чудом продрался сквозь каракули, но знаешь что? У пацана феноменальная память. Он запомнил и номер кара, и как выглядел каждый из гостей Саргина, и даже о какой сумме шла речь.

Я махнул рукой, прося отдать папку. Лучше и не скажешь — феноменально. И отличный повод, чтобы подать запрос в столицу… Как тут не сказать Прядильщику спасибо за чутье и ненавязчивые подсказки, в чью сторону смотреть?

Папку, впрочем, наглый вампир почти сразу потянул обратно к себе.

— Не-не, сначала оплата, потом товар.

— Тебе платит управление. Неплохие деньги, между прочим!

— Ну, то управление… И вообще деньги не главное, ты сам знаешь.

Знаю. Вампиров, будь неладна вся их клыкастая братия, хлебом не корми, дай кровушки послаще. А что может быть слаще крови альфы? Вон и бокал уже подставили, да из тех, в который запросто помещается полбутылки вина.

— Ты серьёзно, триста пятьдесят за какого-то гопника?

— Ну я же знаю, кого ты на самом деле хочешь посадить. И всё ещё хочу спросить, не рановато ли тебе замахиваться на самого сенатора? Не то чтобы я сомневался, что ты у нас крутой мальчик…

— Вот и не сомневайся, — буркнул я, доставая из ящика стола серебряный кинжал, который там держу специально для таких случаев. Лоренц, едва глянув на него, тут же скривился, буркнул «изверг» и расстроенно вздохнул. — Нет, даже не думай, ты не всадишь в меня свои клыки.

Лезвие полоснуло по руке, обжигая. Очень больно, охота обратиться да хорошенько нарычать на вампира. В медвежьей шкуре всё легче — переносить неудобства, зализывать раны. Звери вообще лучше людей. Они сильнее, крепче и куда более приспособлены к жизни.

Бокал у меня из-под руки забрали, когда он был наполовину полон.

— Не могу на это смотреть. Лучше бы дал себя укусить, клянусь, я был бы нежен! Скорее всего, тебе бы даже понравилось!

— Ни за что, — я покачал головой, вытер кинжал платком и им же обмотал запястье. Пройдёт к утру. — В моей шее, руке или заднице побывают только зубы моей жены.

— Жены? Миленько. Но что-то не припоминаю за тобой тяги к семейной жизни. Как же образ самого завидного холостяка Моэргрина?

— Не знаю никаких образов, — возразил я. — Я медведь, это в моей крови. Построить берлогу, завести пару-тройку медвежат, газончики, заборчики, ну и вот вся эта пасторальная чушатина с предвыборных плакатов. Ещё в свои двадцать шесть собирался, но увы, не срослось.