Спрятавшись за перилами лестницы, я подслушивала разговор отца с Тёрном. Еще в детстве я выяснила любопытную особенность этого закутка: акустика позволяла слышать каждое слово, а уродливое старинное зеркало в позолоченной раме, висевшее в пролете, отражало часть первого этажа, а именно входную дверь.

– Я разрываю договор в одностороннем порядке, – хрипло повторил отец.

Он еще не повышал голос, но я уже ощущала в нем так хорошо знакомые мне властные нотки. Слуги, едва заслышав металл в голосе генерала Даулета, бледнели, а колдун не повел и бровью.

– Мне казалось, я недвусмысленно дал понять, что это невозможно…

– Ты недвусмысленно дал понять, – теперь в голосе отца гремел настоящий гром, вернее, приглушенные его раскаты: он еще старался держать себя в руках, – что моя дочь станет твоей ученицей. А ты… ты…

Отец нервно, быстро несколько раз ударил Тёрна пальцем в грудь. Он, мужчина, тоже не мог произнести вслух то, что я открыла ему в карете по дороге домой. «Он лишит меня невинности, – я плакала у отца на плече и, точно в детстве, честно рассказала обо всем, что случилось в доме колдуна. – Он такой страшный… Папа, я не хочу…»

Тёрн понял. Он не отшатнулся, только внимательно посмотрел на руку отца, и тот сначала сжал ее в кулак, а потом опустил.

– Не хотел вешать на ваши плечи еще и этот груз, – прямо сказал Тёрн, однако, похоже, не раскаялся и не смутился. – Агата связана со мной неразрывно. Для всех будет лучше, если вы примете это как данность.

У отца сделалось такое лицо! Мне показалось, что он сейчас ударит Тёрна. Но отец только шагнул вперед, так что почти уперся своей широкой грудью в грудь колдуна.

– Убирайся из моего дома! – прошипел он. – Не вынуждай меня забыть о том, что ты сделал для моей семьи. Пока не поздно, прими оплату золотом. Чем угодно. Агату ты не получишь!

Тёрн молчал. Он не отступил, хотя отец стоял вплотную. Наверное, они даже слышали дыхание друг друга. Мой отец высокий и крупный, но в колдуне было что-то такое… Что-то, от чего отец вдруг сник и отошел назад, вытер покрасневшее лицо.

Тёрн чуть повернул голову, и мне почудилось, что его отражение в зеркале смотрит на меня.

– Агата, – тихо сказал он. – Мне нужно с тобой поговорить…

– Нет, – оборвал отец.

– Обещаю, что предоставлю ей выбор. Не уведу против воли.

У меня внутри все тряслось от ужаса, но я должна была сказать что-то напоследок. Мои родители обязаны Тёрну. Не знаю, что он сделал для моей семьи, но, видно, что-то важное, если они согласились отдать первенца.

Медленно-медленно я спустилась с лестницы и подошла к колдуну, глядя в пол. Отец, крякнув, отошел.

– Агата, посмотри на меня.

Я подняла лицо. Мой родной дом, отец, что стоял неподалеку, мама, что ждала наверху, – все это придавало сил. Я заглянула в глаза Тёрну. Я думала, что увижу злость: птичка порвала сети и улетела. И тогда я стану торжествовать и упиваться победой. Но в темных глазах я не увидела досады или раздражения. Тёрн смотрел устало и серьезно.

– Агата, – тихо продолжил он. – Услышь меня сейчас. Ты подвергаешь свою семью огромной опасности.

Я вздрогнула, ожидая каких угодно слов, но не этих. Мои губы беззвучно произнесли: «Почему?»

– Ты первенец, обещанный мне договором на крови. Магическим договором. Если бы даже я хотел отказаться, ничего изменить нельзя. Когда тебе исполнилось восемнадцать, сработал спусковой механизм.

Тёрн приподнял брови, будто спрашивая, понимаю ли я, о чем речь. Я не понимала… Но кивнула.

– Сила, неподвластная даже мне, вырвала бы тебя из семьи любым способом. Привела бы тебя ко мне. Любым, понимаешь?

Я слышала слова, и, кажется, они были очень важны. Но я мечтала лишь о том, чтобы этот мучительный разговор поскорее закончился. Я снова качнула головой.

– Уверен, ты сильно испугалась, когда я вытащил тебя из дома почти босиком. Я запретил твоему отцу вмешиваться. Но это был единственный способ обезопасить твою семью. Первенца можно забрать только так. Дать понять, что ты чужая здесь, что ты никому не нужна… Ты слышишь, что я говорю, Агата? Нам пора идти. Чем быстрее, тем лучше.

Идти? Я испуганно отшатнулась. Умиротворение слетело с меня.

– Нет, нет!

Тёрн попытался взять меня за запястье, но я вырвала руку, лишь только прохладные пальцы дотронулись до кожи.

– Ни за что! – крикнула я.

Отец выступил из тени, обнял.

– Тебе пора, колдун, – процедил он сквозь зубы, с трудом сдерживаясь.

Тёрн на мгновение прикрыл глаза, будто борясь с головокружением.

– Ты знаешь, где меня найти, Агата, – сказал он перед тем, как покинуть наш дом.

Я видела, что за ним закрылась дверь, и едва не закричала от радости. Это правда. Я свободна!






* * *


Это был счастливейший день моей жизни.

Еще каких-то три дня назад я бы, возможно, посчитала его обычным. Ведь нет ничего особенного в объятиях мамы и сестер. В том, что Ирма перебирает мои волосы, заплетая из них косички. Прежде я бы прогнала назойливую младшую сестренку, а теперь млела от прикосновений ее горячих неловких ручек. Корн держался, строил из себя взрослого парня, но потом все же не выдержал, обнял, увлажнив мое ухо слезами. И потом этот жеребенок попытался взгромоздиться ко мне на колени, позабыв, что вымахал выше меня ростом. Даже глупые шутки Верна забавляли. Но гораздо сильнее растрогало то, что он шепнул, пока никто не слышит: «Я чуть с ума не сошел».

Мое сердце разрывалось от любви и нежности.

И не было ничего особенного в ванне горячей воды, в земляничном мыле, и в сладких булочках, и в шипящей сладкой воде, и в шелковых простынях… Только сейчас я посмотрела на все это другими глазами и ценила, и благодарила за каждый прожитый миг.

Вечером мы все собрались в гостиной. Даже Верн, который до недавнего времени предпочитал семье компанию друзей.

Никто не спрашивал, что мне пришлось пережить за эти два дня. Да я бы и не посмела произнести вслух. Но мама, кажется, все знала и понимала. Она держала меня за руку, гладила пальцы и время от времени проводила ладонью по щеке, будто хотела удостовериться, что я действительно здесь, рядом с ней. «Моя девочка», – бормотала она.

Мы разговаривали о пустяках. Смеялись и веселились, словно неожиданно наступил праздник Осенних Даров, вот только без гостинцев. Хотя нет, это ведь я стала сегодня главным подарком для своих близких!

Горничная принесла вечерний взвар и пирожные. Я забралась с ногами на диван и медленно пила, откусывая крошечные кусочки от лакомства, смаковала. Ирма задремала, прижавшись к моему боку, а Ада сидела на полу, задумчиво накручивая на палец прядь моих волос.

Было так хорошо. Так спокойно.

– Папуля, – окликнула я отца, который сидел в кресле, рассеянно листая книгу. – А что, раньше в Глоре была магическая академия?

Именно книга в руках отца натолкнула меня на эту мысль: я вспомнила учебник, который принес Тёрн.

Отец едва заметно нахмурился.

– Да. Но это было очень давно. Я в ту пору был несмышленым шалопаем. Мне было лет пять-шесть вроде бы.

Он отложил книгу и погрузился в воспоминания. Все эти годы они лежали на дне памяти, и теперь, извлеченные на свет, воспоминания шестилетнего мальчика пробудили в суровом генерале Даулете давно забытые чувства. На лице отца появилось удивленное выражение.

– А ведь я видел последний день академии.

– Папуля, расскажи… – тихо попросила я, и хором за мной эту просьбу повторили все, кроме Ирмы, которая на тот момент уже спала.

– Ну что же. Вы ведь не осудите старого вояку, который не знает красивых слов?

Мой грозный папуля выглядел смущенным, и мы стали уверять его, что обрадуемся простому рассказу.

– Случилось это вскоре после того, как разоблачили заговор колдунов. Конечно, старому Эрнилу это уже не помогло. На тот момент правитель был мертв. А ведь он верил своему придворному магу, как близкому другу… Пошли массовые аресты. Начались казни. Кто-то говорил, что маги получили по заслугам. Мой отец, ваш дед, был осторожен в высказываниях, но я чувствовал, что он против того, что происходит. Особенно когда стали поговаривать о том, что академию нужно закрыть, а всех колдунов, тогда их и стали звать колдунами, призвать к ответу. Еще не было прямых указов, а несколько адептов уже пострадали. Погиб парнишка, молоденький еще совсем. И девочка… С девочкой совсем темная история вышла. Говорят, стражников, что ее убили, потом тоже нашли мертвыми. И без…

Мама шикнула, отец моргнул и, видно, вспомнил, кто сейчас слушает его рассказ.

– Я тогда с семьей жил в столице, как раз неподалеку от академии. Утром, бывало, с балкона любовался ее высокими белыми стенами, в лучах рассветного солнца они казались розовыми… Так, о чем я? Да! Все-таки многие надеялись, что академию не закроют. Чудно это – остаться без магов. Но аресты продолжались. Казни каждый день… И уже непонятно было, кто прав, кто виноват. Адепты почти перестали выходить за территорию академии. А однажды видим: стягиваются к академии королевские гвардейцы. Много. Наверное, все отряды, какие были. И люди со всех сторон города тоже начали стекаться. И мы с отцом пошли. Отец посадил меня на шею, и я все хорошо видел. Живое море людей. Гвардейцы в зеленых мундирах. А чуть дальше площадь перед академией, вымощенная белым мрамором. Я еще удивился: тут толпа, а там ни одного человека. Почему гвардейцы дальше не идут? А они, оказывается, не могли пройти. Он поставил магический заслон.

– Кто? – осторожно спросила я.

– Кто? Ректор академии, конечно. Я плохо слышал из-за гула, о чем с ним переговаривается командир гвардейцев. Командир злился, тряс гербовой бумагой. Хотя что тут гадать – требовал впустить. Ректор же стоял и будто не слышал. Смотрел поверх голов всех этих людей. Так, точно он один на площади и больше никого нет. И держал заслон. Один против всех. Вот странно, я совсем не помню его лица. Не помню, сколько лет ему было. Папа как-то назвал ректора мальчишкой, но мне-то, ясное дело, он казался взрослым мужчиной. Но почему-то отлично помню его прямую спину. И то, как на лоб свешивается прядь темных волос. Непривычно это было, ведь обычно прическа у ректора – волосок к волоску. А еще помню воротник.

– Воротник? – приподняла голову Ада.

Я тоже удивилась такой детали. И папа, мне показалось, смутился.

– У преподавателей очень красивая форма была. Мне, мальчишке, она очень нравилась. Но больше всего нравился у ректора этот воротник. Черный, высокий – под горло, и на нем серебряная вязь. А уголки острые, с металлическими вставками. От лучей заходящего солнца казалось, будто на них дрожат огоньки. Вот как сейчас вижу расправленные плечи, прядь черных волос и серебристые звездочки на воротнике. А когда совсем стемнело, черное небо внезапно озарилось вспышками. Точно фейерверк начался. Все ахнули: с чего бы?! Не сразу догадались, что это вовсе не фейерверк, а вспышки телепортов прошивают защитный купол. Ректор знал, что так будет, давал время своим адептам подготовиться и уйти. Почти все маги покинули в тот день королевство. А я до сих пор думаю, скольких смертей удалось избежать…

Папа молчал, и мы молчали тоже. Я как наяву видела ректора академии, а сердце ныло непонятно от чего. Сделалось одновременно и легко, и грустно.

– А потом?

– Потом…

Папа глубоко вздохнул и огляделся затуманенным взглядом – он будто только сейчас вспомнил, где находится. Хлопнул себя по коленям и встал.

– А потом послушные дети пошли спать!

– Ну па-ап, – протянула Ирма, которая, оказывается, давно проснулась и прислушивается к истории.

– Академия пропала, – выдал папа, и мы все замерли с открытыми ртами.

– Как это? – опешила я.

– А так. Встали утром, а на месте академии пустырь. И больше никто ее никогда не видел. Тут и сказочке конец, а кто слушал, молодец.