Схватила тулуп и побежала в храм. У меня завтра по плану банный день. А до этого нужно еще одежду постирать и высушить. Мало ли с кого их хмырь ночной снял. И как не вовремя это недоразумение случилось.

— Святоша, можно? — постучала я об косяк у входа в часовню. Мне мальчишки-послушники уже рассказали, что именно туда святоша отправился грехи мои замаливать. — Вы все не так поняли…

— Дитя мое, — святоша выслушал объяснения и произнес с печалью в голосе, — тебе все равно стоит подумать о замужестве. Ты вносишь слишком много суматохи в жизнь храма. И в монастырь я тебя отправить не могу, ты не годишься для служения Богу. Ты слишком неугомонная… только замуж…

Эх, святоша-святоша… да я бы прямо сейчас… впервые в жизни замуж хочу. Только бы позвал меня туда Светозар.

До лавки ночного хмыря, притворявшегося купцом, мы добрались без приключений. Если не считать, что я пару раз теряла в сугробах свои угги. И приходилось нырять в сугроб, чтобы их достать.

Святоша молча ждал, одетый в тулуп. И если сначала выглядел при этом недовольным, то потом тепло и уют овчины ему начали нравится. И он непроизвольно начал кутаться в нее, пряча лицо в воротник, а руки в рукава. То-то же! А то «не надо, мне не холодно»… угу, наша русская зима… тут я даже остановилась. Интересно, а какая здесь зима-то? И опять ничего не спросишь! Вот же, черт! Купчиха и не знает в каком царстве-государстве живет? Нет, уж… как-нибудь сама разберусь. Или книгу, то есть свиток какой попрошу прочитать. У святоши-то из вон сколько в кабинете. Уж точно должно быть что-то по географии.

Хмырь, увидев меня, одновременно нахмурился и заулыбался:

— Сударыня, вы же ж с утра обещались прийти, — недовольно высказал он, но при этом шустро принялся выносить тюки с одеждой, радуясь, что я не обманула. Для него эта покупка была очень крупной.

— Я же сказала, что приду, — я принялась развязывать узлы, чтобы все пересчитать.

— Ты мне не доверяешь? — вскинулся ночной хмырь.

— Я даже самой себе не доверяю, — ответила я, — а уж кому-то другому тем более…

— Людям надо верить, дитя мое, — встрял святоша, — почтенный купец не станет нас обманывать, это не по-божески…

— Свят…святоша? — ахнул детина… И побледнел, отступая на шаг назад, во тьму лавки…

— Да, дитя мое, — ответил ему святоша, — это я… господь Бог благодарен тебе за помощь храму и божьим людям…

Ночной хмырь сдавленно пискнул, побледнел еще больше и рухнул на колени протягивая руки к святоше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Каяться будет, мгновенно поняла я. И тогда не видать мне бани, как своих ушей. А за баню я уже сама убить готова.

— Святоша, — рухнула на колени рядом с хмырем, — помолимся за людей божьих, которые чистоту тело и свет души познают от доброты этого купца славного!

Святоша удовлетворенно кивнул, опустился на колени, сбросив тулуп, и забормотал молитву.

А я со всей дури пырнула ночного хмыря локтем в бок и зашипела тихо, так чтобы святоша не услышал:

— Вздумаешь каяться, я тебя сама лично сегодня же ночью придушу. Понял?!

— Ночью? Но…

— Ради такого дела, я и инкубу отдамся! А потом мы вместе с ним к тебе и наведаемся…

Ночной хмырь схватился за сердце и часто закивал. Ну, надо же, какой впечатлительный грабитель и убийца. Кто бы мог подумать.

Одежды было столько, что пришлось нанимать лошадь с повозкой. Хмырь так старался нам угодить, что самолично пробежал по соседям и привел телегу к своей лавке. Пока мы его ждали, святоша выговаривал мне:

— Видишь, дитя мое, люди вокруг нас добрые, милосердные и благочестивые. Если ты к человеку с добром идешь, он тебе всегда добром и отплатит. Не нужно бомжиков кочергой пугать, нужно словом божьим их души к просветлению вести.

— Да, святоша, — кивала я, зевая от скуки, — конечно, ты прав.

Ну, а что ему еще сказать-то? Что он заблуждается? Что этот добрый человек, ради моего заказа пару человек темной ночкой порешил? А оно мне надо?

Не, ну, я его, конечно, осуждаю и все такое… но кто среди нас не без греха? Разве только святоша этот ненормальный. И откуда он только взялся?

Стирка тридцати комплектов одежды в условиях средневековой зимы тот еще квест. Надо принести воду, согреть ее в больших чанах, добавить туда отстоявший щелок, который приготовили накануне, замочив золу из печи в воде, постирать, вычерпать воду из котла, ведь он вмурован в печь, принести свежей воды, прополоскать, вычерпать, набрать, прополоскать…

Теперь я понимаю, почему раньше полоскать белье ходили на речку. Пусть вода холодная, пусть пальцы мерзнут, но все равно это гораздо проще, чем вот так канителится. Но здесь, в городе, реки поблизости не было. Приходилось таскать воду туда-сюда на своем горбу.

И решила я, а чего добру пропадать? Без дела и пользы. Пока бабы под руководством Белавы, она не захотела доверять столь ответственное дело прачке, с которой у нее были терки из-за плохо отстиранных фартуков, и бабки Паши занимались стиркой, я припрягла мужиков для другой работы.

Мы сгребли снег со всей площади у храма и с прилегающих улиц и сделали высокую в два человеческих роста и довольно широкую горку, самая высокая часть которой примыкала к храмовой стене.

А еще отгородили снежными бортиками небольшой каток прямо на площади. Такое веселье местным было знакомо, но катки чаще всего устраивали на реках и озерах, а горки по их берегам. Для городских улиц это было очень непривычное сооружение.

Сначала мужики работали лениво и мне приходилось на них покрикивать, но когда поняли, что именно делают, замахали лопатами гораздо шустрее. А потом носили воду из прачечной, заливая и горку, и каток.

Святоша, конечно же, выскочил из храма, чтобы проверить, чем это мы тут занимаемся.

— Дитя мое, — обратился он ко мне, — но к чему это делать сейчас? Если ты хотела подготовиться к праздничным гуляньям, то до ни еще слишком долго.

— Святоша, — рассмеялась я, — а разве кататься с горки можно только в праздник? Мой отец, — соврала я. Это была мама, но мнение женщины в этом мире не котируется, — говорил, если сделал дело хорошо, то можно и порадовать себя весельем. А вот если плохо, то лучше побыть дома и подумать, как все исправить. Но мы-то сегодня все молодцы! А еще здесь может играть городская детвора. Если мы поставим скамейки вокруг и будем продавать… А потом я пожертвую храму так же как деньги за уборку города! — Скороговоркой пояснила я, увидев мелькнувшее в глазах святоши недовольство, — будем продавать горячие отвары и пирожки, то сюда каждый вечер будут приходить и взрослые. А вы сможете рассказывать им о Боге…


— Хм, — почесал голову святоша, — интересно…

— И полезно, — кивнула я.

— Хорошо, — согласился святоша, — пусть будет Ох, дитя мое, откуда же в твоей голове берутся такие странные задумки?

— Отец мой, купец славный, по разным странам ездил, многое повидал и обо всем мне и рассказывал. Еще он говорил о народах, где женщин в кирку не прячут, — завела я свою шарманку, пытаясь под шумок получить возможность избавиться от ненавистного ящика, — и инкубы к ним не приходят…

— Разные народы есть под солнцем, — вздохнул святоша, — есть праведные, которые Господа Бога почитают, а есть неверные, что демонам души детей своих сразу при рождении продают. Вот их и не трогают… Но я не позволю тебе, дитя мое, душу потерять в объятиях инкуба.

Я вздохнула… можно, конечно, упереться и настоять на своем, да только я же не дура. Сколько я проживу, если меня обвинят в связи с демонами? Да нисколько. Уже слышала я истории, как сжигали нечестивых… Это наш святоша верой силен, и способен из любой женщины демона выгнать, за что и уважения и почитания в городе добился. А до него, да и сейчас в других городах, горели на кострах несчастные, без вины виноватые демоновы полюбовницы.

Весь следующий день прошел под знаком гигиены. Помыть и переодеть бомжиков в чистое было только пол дела. А вот заставить их расстаться со своими грязными тряпками и вшивыми волосами, оказалось сложнее. И если мужики больше тряслись за тряпки, то женщины за волосы.

И с самого утра за мной таскалась толпа воющих и жалующихся на несправедливую жизнь бомжиков. Нет, сначала они попробовали жаловаться на меня, но стоило мне сверкнуть глазами, сразу замолкли.

Сначала я честно объясняла, что это для их же блага. Тряпки их не имеют никакой ценности, а одежда будет выдана им чистая и целая. А волосы, вообще, отрастут. Сейчас все равно зима, все в шапках, а к весне у них будут милые короткие прически. Зато избавятся от вшей.



Потом уже рычала и раздавала тумаки всем, кто подвернется под руку. Но хвост не уменьшался. Бабка Пашка поставленная на ножницы, остригла всего несколько человек, остальные нагло увиливали от процедуры.

— Василиса! — Из храма выскочил святоша и, путаясь в полах рясы, побежал ко мне, — дитя мое, так больше не может продолжаться!

— Что опять?! — зарычала я… ну, да, меня с утра довели до такого состояния, что мне уже и костер за счастье кажется.

— Дитя, мое, — святоша выглядел непривычно взъерошенным и нервным, — твоя затея не нравится божьим людям. И они одолевают меня просьбами позволить им оставить себе их одежду и волосы…

— Одежду говорите?! — взъярилась я, — где вы видите здесь одежду? — Махнула рукой в сторону притихших бомжиков, — это, святоша, не одежда, а грязное, вонючее тряпье, которые мы просто сожжем в печи, потому что оно не пригодно даже для мытья пола!

Святоша со вздохом посмотрел на оборванцев…

— А ведь мы, святоша, голыми этих дармоедов не оставим! Мы оденем их в нормальную, приличную одежду. Вы же сами вчера видели какая она. Не новая, но целая и аккуратная!

— Хорошо, дитя мое, — со стоном обреченности согласился святоша, — тряпье жги… но волосы?!

Бомжики, ахнув и отступив на шаг назад, когда святоша озвучил свое решение по их тряпкам, снова шагнули вперед. И застыли, умоляюще глядя на священника.

— А в волосах вши! — рявкнула я. — Вши это болезни, антисанитария и, вообще, отвратительно. И другого способа от них избавиться нет!

— Может быть травы? — жалобно спросила какая-то бомжиха, — я знаю травы. Нужно втирать в кожу головы отвар из полыни, мяты или черемицы…

— Травы?! — крышка моего внутреннего чайника уж дребезжала. Еще немного и я взорвусь окончательно, — хорошо! Иди! — Кивнула я на сугробы, — собери!

— Подождем до лета и всего лишь, — обрадовалась бомжиха.

А я выразительно посмотрела на святошу. Он кашлянул, и принял мою сторону.

— До лета слишком долго, дети мои. А от вшей избавиться нужно сейчас. Василиса права, вы будете представлять наш храм и работный дом в городе, негоже выглядеть, как грязные оборванцы.

Святоша говорил и говорил, объясняя бомжикам, почему они должны сделать так, как хотим мы. Он приводил высказывания каких-то святых, священных писаний, святого отца… и я видела, как разглаживаются морщины недовольства на лицах бродяг, как глаза загораются энтузиазмом, и вот они уже с готовностью выстроились в очередь к бабке Паше…

— Святоша, вы волшебник, — выдохнула я.

— Нет, дитя мое, — улыбнулся он, — я священник, и моими устами говорит сам Господь Бог…

Дальше дело пошло, как по маслу. И вечером в чистые кирки в которых мы в очередной раз заменили солому, я легла, впервые за много дней чувствуя себя чистой. Правда, мне самой тоже пришлось переодеться в убогие одежды, но ничего, завтра постираю все свое, а потом переоденусь… День можно и потерпеть в этих грубых и колючих тряпках, от которых зудит все тело. Я все равно никуда не собираюсь выходить из работного дома.

Если бы я знала, что ждет меня с самого утра, легла бы спать в мокрой, грязной, но в своей одежде.



Сначала все шло хорошо. Просто прекрасно. Бомжики, впервые за много лет почувствовав себя людьми, без возражения взялись за лопаты, которые с раннего утра приволок нам купец-хмырь, и отправились на уборку улиц.

Я уже настроилась было раздавать тумаки и оплеухи, но вчерашняя проповедь святоши разожгла в них огонь перемен. И они сами захотели изменить свою жизнь. Может быть не такой уж святоша и дурак? Просто непрактичный? И если соединить его веру в людей и Господа Бога и мою практичность, мы сможем сделать гораздо больше, чем по отдельности? Это была интересная мысль.

Пока стирала свои вещи, я ее хорошенько обдумала. И поняла нам надо и дальше держаться вместе. Когда я развесила чистую одежду и спустилась вниз, увидела святошу.

— Дитя мое, я всю ночь молился, и мне пришло понимание, что ты права. Если бомжиков не подтолкнуть, приложив небольшую силу, они не смогут измениться. И я надеюсь, что выйдя замуж, ты продолжишь помогать храму в этом богоугодном деле.

— Святоша, — рассмеялась я, радуясь, что он первым заговорил об этом, — даже не сомневайтесь. Так и будет.

— Вот и хорошо, — ответил на улыбку святоша, — оставь ушат и идем со мной.

Он так настойчиво потянул меня за собой, что мне ничего не оставалось, как послушаться.