За диваном тянулась ниша с самыми высокими окнами, какие мне только доводилось видеть, примерно метра три в высоту, и расположены они были в метре над полом. Свет проникал через цветные витражи, окрашивая комнату в различные цвета, как в калейдоскопе. Под окнами расположились встроенные книжные полки. Я посмотрела на корешки. О человеке можно многое узнать по тому, что он читает. «Стив Джобс: Американский гений», Стивен Кинг, Дэвид Балдаччи, несколько классиков и… «Наши ценности под угрозой: нравственный кризис Америки» Джима Картера.

Эээ?

Чейз, уже полностью одетый, вошел в комнату и застонал, когда зазвонил мобильный. Он извинился, сказав, что нужно ответить на звонок из-за границы. Я и не возражала. Как-никак я вторглась на два часа раньше, а возможность хоть одним глазком посмотреть на его частную жизнь очаровывала. Чейз рявкал на кого-то по телефону из другой комнаты, а я взяла старую потрепанную акустическую гитару «Гибсон», которая стояла прислоненной в углу.

Я легонько провела по струнам, и звук всколыхнул старые воспоминания. У нас с Оуэном была такая же гитара в детстве. Мои пальцы автоматически прижали струны, чтобы играть «Черного дрозда». Я не играла много лет, но аккорды вспомнились с легкостью.

Когда я закончила, то увидела, что Чейз стоит в дверном проеме, наблюдая за мной. Его лицо, выражение которого обычно читалось с легкостью, было бесстрастным, почти суровым. Он просто стоял и смотрел на меня. Может, я перешла границу, взяв чужую вещь.

– Прости. Не стоило мне трогать. – Я аккуратно поставила инструмент на место.

– Все нормально. – Чейз резко развернулся и вышел из комнаты.

Я открыла было рот, чтобы окликнуть его, но не нашлась, что сказать.

Когда он вернулся через пару минут, то улыбался, но все же отличался от привычного игривого Чейза.

– Пойдем, я приготовлю нам какой-нибудь перекус.

Я направилась за ним на кухню. Историческая архитектура особняка была сохранена, но кухня была оснащена современным оборудованием и облицована плиткой. Старое и новое красиво сочетались.

– Ух ты, как здорово! – Я посмотрела на потолок и на плитку на стенах. Над длинным кухонным столом висели разные кастрюльки и сковородки. Чейз взял сковородку и принялся рыться в холодильнике, доставая продукты.

Не глядя на меня, он спросил:

– Пол Маккартни или Дэйв Грол?

Он хотел знать, какую версию «Черного дрозда» я хотела исполнить.

– Пол Маккартни. Без вариантов.

– Фанатка «Битлз»?

– Вообще-то нет. Но мой брат фанат. Он знает все слова всех песен.

Наконец Чейз повернулся. Его лицо смягчилось.

– Тот брат, что глухой?

– Единственный.

– Ты часто играешь?

– Много лет не играла. Я даже в шоке, что помню аккорды. Пальцы сами начали играть, наверное, потому что я играла мелодию десять тысяч раз в детстве. Я знаю всего четыре песни. Оуэн, до того, как потерял слух, больше всего любил именно «Черного дрозда». Я научилась играть ее после того, как он полностью лишился слуха. Он держал руку на гитаре, чувствовал вибрацию и подпевал.

– Круто!

– Ага. Как ни странно, музыка была важным связующим звеном между нами, пока мы росли. Мы играли в такую игру: я напевала тихонько песенки, а он дотрагивался до моего лица и пробовал по вибрации отгадать, что я пою. У него классно получалось. Правда, классно. Стоило пропеть несколько нот, а он уже отгадывал всю песню. Потом это стало нашим секретным языком, способом общаться, если я хотела что-то сказать, чтобы другие не знали. Например, иногда мы ездили к нашей тете Софи, а та тайком наливала в кофе джин. Она думала, что никто не знает. Но после третьей чашки «кофе» у нее начинал заплетаться язык. Когда она звонила нам домой, то я поднимала трубку, звала маму, а потом напевала тихонько брату «Приятное оцепенение» «Пинк Флойд», а Оуэн угадывал, кто звонит.

Чейз рассмеялся:

– Здорово!

– Правда, я и сейчас иногда думаю и даже не замечаю. Порой думаю о чем-то и вдруг ловлю себя на том, что мурлыкаю под нос песенку.

– Ну, надеюсь, ты не будешь в скором времени напевать Джонни Пейчека?

– Джонни Пейчека?

– Да, он поет «Возьмись за работу, а потом пошли все подальше». Я бы предпочел услышать, как эти губы поют что-нибудь из Марвина Гэя.

– Дай угадаю. «Давай займемся этим»?

– О, ты тоже знаешь, что будешь петь?

– Нет. Просто ты зациклен на одном.

Он посмотрел на меня странным взглядом, кажется, ошеломленный собственным ответом.

– В последнее время, мне кажется, да. Только и думаю, что об одной «колючке». Такой же яркой, как ее волосы.

Я рассмеялась, словно бы он пошутил, но что-то подсказывало, что Чейз говорил правду, и он действительно все время думал обо мне. А может, я принимала желаемое за действительное, поскольку сама зациклилась.

– А как твой брат потерял слух? Ты говорила, что это был несчастный случай. Спортивная травма?


Мне не нравилось рассказывать эту историю, но я подумала, что Чейз поймет меня как никто другой, учитывая то, что я узнала про его девушку. Я много думала о том, что сказала мне тогда Линдси. Что, если наш с Чейзом опыт является связующей нитью между нами?

– Мне было девять, а Оуэну десять, в нашем районе произошла серия квартирных краж, воры вламывались в дома, когда хозяев не было. Мы с Оуэном были самостоятельными детьми. Родители уходили на работу раньше, чем мы в школу, а приходили уже после. Кроме того, они часто ссорились, и папа порой сбегал куда-то на пару дней, так что дом большую часть времени пустовал. Однажды во вторник нас отпустили с половины занятий, поскольку в тот день у учителей было нечто наподобие повышения квалификации. Мы вернулись пораньше домой и застали в доме двух воров.

– Черт. Я понятия не имел, Риз. Прости. Мне стоило подумать, прежде чем спрашивать.

– Ничего. Я особо никому не рассказываю. Но это мое прошлое и прошлое Оуэна. Хотя брату было всего десять, он вытолкнул меня обратно за дверь и начал громко звать на помощь. Один из преступников ударил Оуэна по голове игровой приставкой, как битой, сломал ему височную часть и повредил нерв. В итоге Оуэн провалялся с сотрясением несколько дней и потерял слух.

– Какой кошмар. Вы ведь были совсем детьми!

– Но могло бы быть и хуже. Оуэн всегда так говорил. Он всегда был жизнерадостным ребенком, даже после полной потери слуха.

– А ты? Ты не пострадала?

– Я ждала «Скорую», пытаясь привести в чувство Оуэна, порезала руку о кусок металла от сломанной приставки. – Я подняла правую руку и продемонстрировала еле заметный шрам в виде звезды между большим и указательным пальцами. – Даже стежки не пришлось накладывать, само все зажило. – Я засмеялась. – Забавно. Оуэн принял весь удар на себя, но с него как с гуся вода. Я же, с другой стороны, физически почти не пострадала, но теперь у меня дюжина замков на двери и навязчивая потребность проверять заднее сиденье машины и за занавеской в душе несколько раз на дню. Я даже тени собственной боюсь.

– Но ты ведь проверяешь заднее сиденье, а не бросила водить с концами.

Я не понимала, к чему он клонит.

– Ну да.

– Это не страх. Когда ты боишься, то позволяешь страху контролировать собственную жизнь, и перестаешь делать то, что хочешь. Когда ты напугана, но смотришь страхам в лицо, это мужество.

Снова это ощущение. Невидимая связь, которую я почувствовала с момента нашего знакомства. Я не понимала, что это, не могла объяснить или осязать, но это «что-то», определенно, было. Я просто знала, что он меня понимает, и мне тоже хотелось его понять в ответ. Он не мог бы придумать более идеального ответа.

– Спасибо за эти слова. Не знаю почему, но мне всегда кажется, что ты знаешь, что я хочу услышать. – Я усмехнулась. – Даже когда ты сказал мне в ресторане, что я веду себя как стерва.

Чейз пристально смотрел на меня.

– Преступников поймали?

– Через несколько месяцев, но в итоге да. Мне кажется, после их ареста я проспала сутки напролет. После случившегося я перебралась в комнату брата и спала на полу, просыпаясь от каждого шороха.

– Мне жаль, что с тобой такое случилось.

– Спасибо. – Обычно мне всегда становится грустно, когда я рассказываю эту историю, но сегодня рассказ словно бы очистил мою душу, и я была готова поговорить о чем-то более веселом. – Так ты готовишь?

– Есть пара трюков в рукаве.

– Ну, посмотрим, что вы умеете, босс.

Чейз включил плиту и бросил на сковороду несколько целых ломтиков белого хлеба, а потом вытащил странную комбинацию продуктов… включая ананас, мягкий сыр и упаковку орехов.

Он начал нарезать ананас, улыбнулся и протянул мне кусочек через кухонный стол.

– Ты разборчива в еде?

– Нет. Мне нравится экспериментировать.

– То есть ты позволишь накормить тебя тем, чем мне хочется?

Мои брови подпрыгнули вверх.

– Я говорил об ананасово‑сырно-ореховом сюрпризе, но ход твоих мыслей мне нравится.

Флиртующий шутник вернулся, и та неловкая ситуация, кажется, осталась в прошлом, хотя мне все-таки хотелось затронуть случившееся. Я посмотрела на него и мягко сказала:

– Прости, пожалуйста, за то, что я самовольно взяла гитару. Не стоило этого делать. Мне кажется, я тебя расстроила.

Чейз на миг отвел глаза.

– Все нормально. Не волнуйся. Она собирала пыль годами. Кто-то должен был на ней сыграть.

– А ты не играешь?

– Нет.

Больше он ничего не сказал, и я решила не допытываться.

Странные сэндвичи оказались вкусными, мы сидели на кухне, ели и разговаривали.

– Дом очень красивый, – сказала я. – Должна признаться, до сегодняшнего дня я считала, что ты живешь в пентхаузе, а не в таком особняке. Но он тебе подходит.