– Думаю, вам стоит узнать про мальчишку.
Белый агент, отрекомендовавшийся Тайлером, снова сел за руль. Особо уполномоченный специальный агент Маклин устроился рядом с водителем, Соломон – на заднем сиденье. Седан ехал за машиной шерифа – светло-коричневым универсалом с муниципальной звездой на дверце.
За окном мелькал умиротворяющий пейзаж, плантации сахарного тростника простирались до горизонта. Из-за духоты пришлось опустить стекла, вместе с порывами знойного ветра в салон врывались клубы пыли и сигаретного дыма. Перекрикивая завывания сквозняка, Маклин сыпал вопросами, на которые Соломон не знал ответов. Он понятия не имел, что ждет их в пункте назначения – возможный подозреваемый, свидетель преступления или нечто иное. Источник в соломенной шляпе сообщил только адрес и под давлением приятелей-прихожан прикусил язык.
Шериф свернул на обочину – уточнить маршрут у босоногого мальчика лет тринадцати, лупившего по придорожной траве тонким стеблем тростника. Выслушав вопрос, мальчонка ткнул палкой в сторону и пустился в подробные разъяснения. Соломон то и дело ловил на себе недобрый взгляд Тайлера, каким обычно смотрят на рецидивистов или кляузников.
Расположенный неподалеку от плантации дом издольщика производил удручающее впечатление. Ветхая приземистая конструкция без намека на фундамент стояла на голой земле. Некрашеные бревна годились больше на растопку, чем на стены. Убогому жилищу минул не один десяток лет, и любой мало-мальски сильный ураган грозил разнести его в щепки.
Соломон быстро оценил обстановку. Никаких игрушек во дворе. На пустой бельевой веревке, натянутой за домом, сидели две черные глянцевые вороны. На крыше не торчала телевизионная антенна. В окнах первого этажа – занавески, но никаких ставен снаружи. Окна, как ни странно при такой жаре, были закрыты.
– Я пойду один, – объявил Соломон.
– Валяй, – разрешил Маклин, однако из машины вылез.
Тайлер не сдвинулся с места и закурил новую сигарету. Шериф с подручными выбрались из универсала, но только затем, чтобы хоть немного проветриться, и принялись обмахиваться шляпами.
Соломон шагнул к двери и постучал. Она моментально распахнулась, и на пороге возникла девочка в синем хлопковом платье с белым кружевом, свисающим с подола.
– Здравствуй, – улыбнулся Соломон. – Родители дома?
Она смотрела на него большими карими глазами, едва приподняв голову.
– Вы врач?
– Нет, мисс.
Девочка молча развернулась и скрылась в коридоре. Соломон ждал, пока она позовет кого-то из старших, но из недр помещения не доносилось ни звука. Ни голосов, ни топота ног. Коридор разветвлялся направо и налево, однако внутри царил кромешный мрак. Переступив порог, Соломон поначалу не мог освоиться после яркого света.
Земляной пол постепенно сменился деревянным настилом. Внезапно из темноты вынырнул молодой, не старше двадцати, парень с пакетиком соленых крекеров.
– Ты хозяин? – приветливо спросил Соломон.
– Нет, сэр, – ответил паренек с набитым ртом.
– Отец дома?
– На плантации.
– Но зовут его Джамус?
– Да, сэр.
– А как твое имя, сынок?
Парнишка прожевал очередной крекер.
– Коулман, сэр. Коул.
– Твоя мама здесь, Коул?
Любитель крекеров кивнул и, сделав знак Соломону, зашагал прочь. Агент проследовал за ним в боковую комнатку, устланную овальным домотканым ковром с расставленной вокруг скудной мебелью. В углу возле окна, выходившего на сахарную плантацию, сидела женщина лет сорока. Заслонившись ладонью, женщина горько плакала, слезы стекали по руке и капали на бежевое домашнее платье.
Соломон собирался окликнуть ее, однако в последний момент передумал. Расспрашивать скорбящую мать – дохлый номер. Пусть лучше поплачет.
– Он в задней комнате, – произнес Коул, не сводя глаз с матери. – Прикованный.
Соломон принялся плутать по дому. По пути ему встретились еще трое ребятишек. Наконец он уперся в запертую дверь рядом с кладовой. Из-за двери доносился характерный лязг цепей и скрип кроватных пружин. Следом раздалось леденящее кровь карканье. Соломон вздрогнул, но после сообразил – кричали вороны на бельевой веревке. Значит, он на месте.
Дверь открывалась в коридор. Комната больше походила на чулан, нежели на спальню, хотя у дальней стены стояла кровать, застеленная тонким матрасом без простыни. На кровати, спиной к двери, лежал худенький мальчик. От металлических перекладин к кандалам на щуплых лодыжках и запястьях ребенка тянулись довольно массивные цепи. Изножье матраса было заляпано кровью – мальчик пытался высвободиться из оков, сдирая кожу на щиколотках, ступни у него распухли и размером не уступали взрослому.
Соломон не верил своим глазам – кандалы до боли походили на те, в какие заковывали рабов столетие назад.
В глухой, без окон, комнатушке даже дышалось по-другому. Атмосферное давление здесь близилось к нулю, как в разгерметизированной кабине пилота. Словно издалека доносился странный звук – нечто среднее между звоном и гулом, – какой возникает после продолжительной тренировки на стрельбище. К звону в ушах добавилась слабость, рассудок словно заволокло пеленой. Соломон ощущал себя радиоприемником в мертвой зоне.
Все ассоциации выветрились из головы, едва узник повернулся. Цепи зазвенели по перекладинам, металл лязгнул о металл, и обнаженный по пояс мальчик поднял глаза на специального агента. Его глаза! Стальные, почти серебристые, а может, прозрачно-голубые, до краев наполненные безумием. Перекошенное, искаженное лицо напоминало старую кожаную перчатку, растянутую чьей-то огромной рукой. Соломон содрогнулся.
Искривленный рот приоткрылся. Казалось, мальчик хочет заговорить, однако с запекшихся губ не сорвалось ни звука. Соломон уже отчаялся, как вдруг из провала рта донеслось:
– Блэквуд.
Голос приглушенный, охрипший после долгих завываний. Соломона трясло, дыхание участилось, от вида несчастного ребенка сердце болезненно сжалось. Блэквуд? Наверное, он ослышался.
Мальчик продолжал буравить его глазами. Соломону вспомнилось детство, проведенное в Иллинойсе, и рассказы деда, старого морского волка, о моряках и торговцах. Соблазнившись экзотическими красавицами и обещаниями несметных богатств, они причаливали к безымянным островам, где становились свидетелями или жертвами чудовищных ритуалов. Особенно в память врезалась история, как деду с командой пришлось бросить одержимого бесом товарища после того, как он напал на них среди ночи.
Конечно, Соломон мог ошибаться, но чутье подсказывало – в сына издольщика вселился злой дух, неподвластный юрисдикции Федерального бюро расследований. Молодой агент собирался задать вопрос, как мальчик снова открыл рот. Соломон пристально следил за движениями черного трупного языка.
– Блэквуд.
Правильно ли он расслышал?
– Что? – прохрипел Соломон.
– Приведите Блэквуда.
Насмерть перепуганный, объятый пробудившимися детскими страхами, Соломон попятился и саданулся левым плечом о косяк; удар был таким внезапным, как будто кто-то напал со спины, – молодой агент чуть не умер от страха. Он буквально вывалился в тесный коридор, прочь из жуткой комнаты.
– Приведите Хьюго Блэквуда. Сюда.
Трясущимися руками Соломон закрыл дверь. Хьюго Блэквуд. Имя совершенно ни о чем ему не говорило. Агент помедлил, пытаясь унять сердцебиение; его грудная клетка учащенно вздымалась и опускалась.
Обернувшись, он наткнулся на четырех отпрысков семейства. Коулман, успевший расправиться с крекерами, стоял чуть поодаль, его пустые руки болтались как плети.
– Что с ним за напасть? – Соломон кивнул в сторону спальни.
Ребятня безмолвствовала.
– Кто… кто такой Хьюго Блэквуд? – выдавил Соломон.
Они опять не ответили и разбрелись кто куда.
Впрочем, ответ был не за горами.
1582 год. Мортлейк, Лондон
Дом у реки Мортлейк с обилием залов, посвященных разнообразным практикам и дисциплинам, отражал величие ума знаменитого чародея.
От коридоров веяло тишиной, прохладой и задумчивостью. Одна дверь вела в обсерваторию со стеклянным потолком для наблюдения за небесными светилами во славу астрономии и астрологии. Вторая отворялась в лабораторию навигации и картирования; с недавних пор картография пользовалась огромным спросом у английских мореплавателей, жаждущих проложить торговые маршруты в Китай, Новый Свет, покорить северные моря. За третьей дверью таилась лаборатория космографии – науки о Вселенной с ее фактами и загадками, чьи составляющие (астрономия, география, геометрия) давали почву для бесконечных изысканий в прочих залах, сокрытых за массивными створками.
Подлинный чертог разума.
Но главной жемчужиной была библиотека, чье содержимое заставляло всю Британскую империю зеленеть от зависти, а площади мог позавидовать любой университет. На полках и в шкафах теснились бесценные тома, собранные по всему свету, – базальные ганглии дома. «О законах» Цицерона, «Libelli Quinque» выдающегося итальянского математика, инженера, философа, врача и астролога Джероламо Кардано, «Медицинские труды» испанского врача и алхимика Арнольда из Виллановы и прочие инкунабулы – в общей сложности четыре тысячи заморских изданий о тайных науках, упорядоченных в замысловатую систему, понятную лишь владельцу – оккультному философу и британскому королевскому советнику Джону Ди.
К шестидесяти пяти годам Ди занимал пост придворного астролога королевы Елизаветы, руководил агентурной сетью, слыл величайшим ученым и обладал почти безграничным влиянием. Он удостоился чести предсказать и благословить дату коронации ее высочества и вот уже двадцать лет наслаждался ролью непререкаемого авторитета в высших кругах Лондона. Увы, с недавних пор его некогда прочное положение изрядно пошатнулось; виной тому был ряд неудобных пророчеств и периодический отказ исполнять монаршую волю. Его математические изыскания по-прежнему ценились и поощрялись, однако мир вокруг стремительно менялся. В шестнадцатом веке любое научное достижение сопровождалось прямо пропорциональным спадом стихийной магии.
Разлад между точными науками и тайным искусством подорвал авторитет советника и грозил лишить его высочайшего покровительства, на которое он так полагался – надо признать. И чертогом разума, и его уникальным содержимым, заставлявшим всю Британскую империю зеленеть от зависти, Ди был обязан исключительно щедрости сановных покровителей. Осознав, что почва уходит у него из-под ног, он с упорством и не без толики отчаяния посвятил себя изучению сверхъестественного.
В своих исследованиях Джон Ди надеялся устранить брешь между наукой и магией, свести их воедино посредством алхимии и колдовства. Но столь нелегкая задача требовала участия высших сил. Да, Джон Ди искал помощи у ангелов.
Извилистыми тропами советник набрел на тайную лигу приспешников оккультизма и медиумов. Пообщавшись с мистиками, якобы способными вступать в контакт с существами высшего порядка, Ди сблизился с Эдвардом Талботом, в миру Эдвардом Келли, вынужденным взять псевдоним после обвинения в мошенничестве. В наказание за проступок магистрат отрубил Талботу оба уха, и теперь тот не снимал монастырской шапочки даже в помещениях. Прегрешения Эдварда ничуть не смущали Ди, напротив, советник восхищался спиритуальными практиками партнера, безграничной широтой его знаний сверхъестественного и особенно талантом безошибочно предсказывать будущее по хрустальному шару.
– Пора начинать, – провозгласил Ди. – Момент на редкость благоприятный.
Талбот застыл в центре огромной библиотеки, направив всю силу подсознания на хрустальную сферу, мерцавшую на бронзовой подставке в форме воздетой ладони. Пламя трех ароматических свечей озаряло безупречно гладкую поверхность шара, отчего тот словно подсвечивался изнутри. В белом одеянии, с шелковистой седой бородой, ниспадавшей из-под идеально ровных усов, Джон Ди напоминал волшебника, готового произнести заклинание. Погрузившись в глубокий транс, Талбот заговорил на языке енохианских ангелов, ведомом лишь им двоим.
На сеансе присутствовал третий человек, но в каком качестве – пассивного ли наблюдателя или непосредственного участника? – об этом знали только Талбот и Ди.
О Хьюго Блэквуде известно не много. Молчун по фамилии и в жизни, он неотступно следовал за Ди как в места общественные, так и в сакральные. Люди называли его Тенью, правда исключительно за глаза, в лицо не отваживались.
По легенде, случай свел их в 1555 году в Звездной палате, где Блэквуд только начинал карьеру стряпчего, а Ди предстал перед судом по обвинению в государственной измене – якобы при трактовке гороскопа Марии Тюдор он опирался на «математические вычисления», приравнивавшиеся в ту пору к мошенничеству. Впрочем, эта версия рассыпалась, когда в свет просочилась противоречивая информация, будто на момент церемонии Блэквуду едва перевалило за тридцать и выступал он душеприказчиком Ди. Трудно судить, насколько это близко к истине, поскольку документов с тех времен практически не осталось. По последней, пока не опровергнутой теории, Блэквуд представлял интересы Ди в вопросах собственности и торговых сделках.
Доподлинно известно одно – подобно многим до и после себя, Блэквуд попал в орбиту знаменитого философа. Причина его появления на ритуале окутана тайной. Мы не знаем, постился ли он накануне церемонии по примеру Ди и Талбота, но не удивимся, если все трое пригубили напиток из зерна мелкого помола с экстрактом полыни, любовно взращенной в саду Ди. Возможно, Блэквуд выступал лицом заинтересованным, а может – маловероятно, но тем не менее, – в чертоги его привело банальное стечение обстоятельств.
Не исключено, что проницательный Джон Ди угадал в Блэквуде некий потенциал – ключ, открывающий двери в высшие сферы, – и старался всеми правдами и неправдами заманить стряпчего на сегодняшнюю церемонию.
В дневниках Ди свидетельства сверхъестественного встречаются редко, отсюда напрашивается вывод: либо в ту ночь ничего экстраординарного не произошло, либо оно ускользнуло от внимания Ди. Остаток своей долгой жизни он провел в погоне за неуловимым и в неустанных, но тщетных попытках объединить математику, ворожбу, астрономию и спиритизм в единую науку.
Однако кое-что необычное все-таки случилось. В тот вечер, занятые сферомантией и обращениями к архангелу, наделенному божественным знанием, участники ритуала преступили черту. Естественный порядок вещей нарушился. Грань между добром и злом сместилась.
Для двоих обошлось без последствий.
Белый агент, отрекомендовавшийся Тайлером, снова сел за руль. Особо уполномоченный специальный агент Маклин устроился рядом с водителем, Соломон – на заднем сиденье. Седан ехал за машиной шерифа – светло-коричневым универсалом с муниципальной звездой на дверце.
За окном мелькал умиротворяющий пейзаж, плантации сахарного тростника простирались до горизонта. Из-за духоты пришлось опустить стекла, вместе с порывами знойного ветра в салон врывались клубы пыли и сигаретного дыма. Перекрикивая завывания сквозняка, Маклин сыпал вопросами, на которые Соломон не знал ответов. Он понятия не имел, что ждет их в пункте назначения – возможный подозреваемый, свидетель преступления или нечто иное. Источник в соломенной шляпе сообщил только адрес и под давлением приятелей-прихожан прикусил язык.
Шериф свернул на обочину – уточнить маршрут у босоногого мальчика лет тринадцати, лупившего по придорожной траве тонким стеблем тростника. Выслушав вопрос, мальчонка ткнул палкой в сторону и пустился в подробные разъяснения. Соломон то и дело ловил на себе недобрый взгляд Тайлера, каким обычно смотрят на рецидивистов или кляузников.
Расположенный неподалеку от плантации дом издольщика производил удручающее впечатление. Ветхая приземистая конструкция без намека на фундамент стояла на голой земле. Некрашеные бревна годились больше на растопку, чем на стены. Убогому жилищу минул не один десяток лет, и любой мало-мальски сильный ураган грозил разнести его в щепки.
Соломон быстро оценил обстановку. Никаких игрушек во дворе. На пустой бельевой веревке, натянутой за домом, сидели две черные глянцевые вороны. На крыше не торчала телевизионная антенна. В окнах первого этажа – занавески, но никаких ставен снаружи. Окна, как ни странно при такой жаре, были закрыты.
– Я пойду один, – объявил Соломон.
– Валяй, – разрешил Маклин, однако из машины вылез.
Тайлер не сдвинулся с места и закурил новую сигарету. Шериф с подручными выбрались из универсала, но только затем, чтобы хоть немного проветриться, и принялись обмахиваться шляпами.
Соломон шагнул к двери и постучал. Она моментально распахнулась, и на пороге возникла девочка в синем хлопковом платье с белым кружевом, свисающим с подола.
– Здравствуй, – улыбнулся Соломон. – Родители дома?
Она смотрела на него большими карими глазами, едва приподняв голову.
– Вы врач?
– Нет, мисс.
Девочка молча развернулась и скрылась в коридоре. Соломон ждал, пока она позовет кого-то из старших, но из недр помещения не доносилось ни звука. Ни голосов, ни топота ног. Коридор разветвлялся направо и налево, однако внутри царил кромешный мрак. Переступив порог, Соломон поначалу не мог освоиться после яркого света.
Земляной пол постепенно сменился деревянным настилом. Внезапно из темноты вынырнул молодой, не старше двадцати, парень с пакетиком соленых крекеров.
– Ты хозяин? – приветливо спросил Соломон.
– Нет, сэр, – ответил паренек с набитым ртом.
– Отец дома?
– На плантации.
– Но зовут его Джамус?
– Да, сэр.
– А как твое имя, сынок?
Парнишка прожевал очередной крекер.
– Коулман, сэр. Коул.
– Твоя мама здесь, Коул?
Любитель крекеров кивнул и, сделав знак Соломону, зашагал прочь. Агент проследовал за ним в боковую комнатку, устланную овальным домотканым ковром с расставленной вокруг скудной мебелью. В углу возле окна, выходившего на сахарную плантацию, сидела женщина лет сорока. Заслонившись ладонью, женщина горько плакала, слезы стекали по руке и капали на бежевое домашнее платье.
Соломон собирался окликнуть ее, однако в последний момент передумал. Расспрашивать скорбящую мать – дохлый номер. Пусть лучше поплачет.
– Он в задней комнате, – произнес Коул, не сводя глаз с матери. – Прикованный.
Соломон принялся плутать по дому. По пути ему встретились еще трое ребятишек. Наконец он уперся в запертую дверь рядом с кладовой. Из-за двери доносился характерный лязг цепей и скрип кроватных пружин. Следом раздалось леденящее кровь карканье. Соломон вздрогнул, но после сообразил – кричали вороны на бельевой веревке. Значит, он на месте.
Дверь открывалась в коридор. Комната больше походила на чулан, нежели на спальню, хотя у дальней стены стояла кровать, застеленная тонким матрасом без простыни. На кровати, спиной к двери, лежал худенький мальчик. От металлических перекладин к кандалам на щуплых лодыжках и запястьях ребенка тянулись довольно массивные цепи. Изножье матраса было заляпано кровью – мальчик пытался высвободиться из оков, сдирая кожу на щиколотках, ступни у него распухли и размером не уступали взрослому.
Соломон не верил своим глазам – кандалы до боли походили на те, в какие заковывали рабов столетие назад.
В глухой, без окон, комнатушке даже дышалось по-другому. Атмосферное давление здесь близилось к нулю, как в разгерметизированной кабине пилота. Словно издалека доносился странный звук – нечто среднее между звоном и гулом, – какой возникает после продолжительной тренировки на стрельбище. К звону в ушах добавилась слабость, рассудок словно заволокло пеленой. Соломон ощущал себя радиоприемником в мертвой зоне.
Все ассоциации выветрились из головы, едва узник повернулся. Цепи зазвенели по перекладинам, металл лязгнул о металл, и обнаженный по пояс мальчик поднял глаза на специального агента. Его глаза! Стальные, почти серебристые, а может, прозрачно-голубые, до краев наполненные безумием. Перекошенное, искаженное лицо напоминало старую кожаную перчатку, растянутую чьей-то огромной рукой. Соломон содрогнулся.
Искривленный рот приоткрылся. Казалось, мальчик хочет заговорить, однако с запекшихся губ не сорвалось ни звука. Соломон уже отчаялся, как вдруг из провала рта донеслось:
– Блэквуд.
Голос приглушенный, охрипший после долгих завываний. Соломона трясло, дыхание участилось, от вида несчастного ребенка сердце болезненно сжалось. Блэквуд? Наверное, он ослышался.
Мальчик продолжал буравить его глазами. Соломону вспомнилось детство, проведенное в Иллинойсе, и рассказы деда, старого морского волка, о моряках и торговцах. Соблазнившись экзотическими красавицами и обещаниями несметных богатств, они причаливали к безымянным островам, где становились свидетелями или жертвами чудовищных ритуалов. Особенно в память врезалась история, как деду с командой пришлось бросить одержимого бесом товарища после того, как он напал на них среди ночи.
Конечно, Соломон мог ошибаться, но чутье подсказывало – в сына издольщика вселился злой дух, неподвластный юрисдикции Федерального бюро расследований. Молодой агент собирался задать вопрос, как мальчик снова открыл рот. Соломон пристально следил за движениями черного трупного языка.
– Блэквуд.
Правильно ли он расслышал?
– Что? – прохрипел Соломон.
– Приведите Блэквуда.
Насмерть перепуганный, объятый пробудившимися детскими страхами, Соломон попятился и саданулся левым плечом о косяк; удар был таким внезапным, как будто кто-то напал со спины, – молодой агент чуть не умер от страха. Он буквально вывалился в тесный коридор, прочь из жуткой комнаты.
– Приведите Хьюго Блэквуда. Сюда.
Трясущимися руками Соломон закрыл дверь. Хьюго Блэквуд. Имя совершенно ни о чем ему не говорило. Агент помедлил, пытаясь унять сердцебиение; его грудная клетка учащенно вздымалась и опускалась.
Обернувшись, он наткнулся на четырех отпрысков семейства. Коулман, успевший расправиться с крекерами, стоял чуть поодаль, его пустые руки болтались как плети.
– Что с ним за напасть? – Соломон кивнул в сторону спальни.
Ребятня безмолвствовала.
– Кто… кто такой Хьюго Блэквуд? – выдавил Соломон.
Они опять не ответили и разбрелись кто куда.
Впрочем, ответ был не за горами.
1582 год. Мортлейк, Лондон
Дом у реки Мортлейк с обилием залов, посвященных разнообразным практикам и дисциплинам, отражал величие ума знаменитого чародея.
От коридоров веяло тишиной, прохладой и задумчивостью. Одна дверь вела в обсерваторию со стеклянным потолком для наблюдения за небесными светилами во славу астрономии и астрологии. Вторая отворялась в лабораторию навигации и картирования; с недавних пор картография пользовалась огромным спросом у английских мореплавателей, жаждущих проложить торговые маршруты в Китай, Новый Свет, покорить северные моря. За третьей дверью таилась лаборатория космографии – науки о Вселенной с ее фактами и загадками, чьи составляющие (астрономия, география, геометрия) давали почву для бесконечных изысканий в прочих залах, сокрытых за массивными створками.
Подлинный чертог разума.
Но главной жемчужиной была библиотека, чье содержимое заставляло всю Британскую империю зеленеть от зависти, а площади мог позавидовать любой университет. На полках и в шкафах теснились бесценные тома, собранные по всему свету, – базальные ганглии дома. «О законах» Цицерона, «Libelli Quinque» выдающегося итальянского математика, инженера, философа, врача и астролога Джероламо Кардано, «Медицинские труды» испанского врача и алхимика Арнольда из Виллановы и прочие инкунабулы – в общей сложности четыре тысячи заморских изданий о тайных науках, упорядоченных в замысловатую систему, понятную лишь владельцу – оккультному философу и британскому королевскому советнику Джону Ди.
К шестидесяти пяти годам Ди занимал пост придворного астролога королевы Елизаветы, руководил агентурной сетью, слыл величайшим ученым и обладал почти безграничным влиянием. Он удостоился чести предсказать и благословить дату коронации ее высочества и вот уже двадцать лет наслаждался ролью непререкаемого авторитета в высших кругах Лондона. Увы, с недавних пор его некогда прочное положение изрядно пошатнулось; виной тому был ряд неудобных пророчеств и периодический отказ исполнять монаршую волю. Его математические изыскания по-прежнему ценились и поощрялись, однако мир вокруг стремительно менялся. В шестнадцатом веке любое научное достижение сопровождалось прямо пропорциональным спадом стихийной магии.
Разлад между точными науками и тайным искусством подорвал авторитет советника и грозил лишить его высочайшего покровительства, на которое он так полагался – надо признать. И чертогом разума, и его уникальным содержимым, заставлявшим всю Британскую империю зеленеть от зависти, Ди был обязан исключительно щедрости сановных покровителей. Осознав, что почва уходит у него из-под ног, он с упорством и не без толики отчаяния посвятил себя изучению сверхъестественного.
В своих исследованиях Джон Ди надеялся устранить брешь между наукой и магией, свести их воедино посредством алхимии и колдовства. Но столь нелегкая задача требовала участия высших сил. Да, Джон Ди искал помощи у ангелов.
Извилистыми тропами советник набрел на тайную лигу приспешников оккультизма и медиумов. Пообщавшись с мистиками, якобы способными вступать в контакт с существами высшего порядка, Ди сблизился с Эдвардом Талботом, в миру Эдвардом Келли, вынужденным взять псевдоним после обвинения в мошенничестве. В наказание за проступок магистрат отрубил Талботу оба уха, и теперь тот не снимал монастырской шапочки даже в помещениях. Прегрешения Эдварда ничуть не смущали Ди, напротив, советник восхищался спиритуальными практиками партнера, безграничной широтой его знаний сверхъестественного и особенно талантом безошибочно предсказывать будущее по хрустальному шару.
– Пора начинать, – провозгласил Ди. – Момент на редкость благоприятный.
Талбот застыл в центре огромной библиотеки, направив всю силу подсознания на хрустальную сферу, мерцавшую на бронзовой подставке в форме воздетой ладони. Пламя трех ароматических свечей озаряло безупречно гладкую поверхность шара, отчего тот словно подсвечивался изнутри. В белом одеянии, с шелковистой седой бородой, ниспадавшей из-под идеально ровных усов, Джон Ди напоминал волшебника, готового произнести заклинание. Погрузившись в глубокий транс, Талбот заговорил на языке енохианских ангелов, ведомом лишь им двоим.
На сеансе присутствовал третий человек, но в каком качестве – пассивного ли наблюдателя или непосредственного участника? – об этом знали только Талбот и Ди.
О Хьюго Блэквуде известно не много. Молчун по фамилии и в жизни, он неотступно следовал за Ди как в места общественные, так и в сакральные. Люди называли его Тенью, правда исключительно за глаза, в лицо не отваживались.
По легенде, случай свел их в 1555 году в Звездной палате, где Блэквуд только начинал карьеру стряпчего, а Ди предстал перед судом по обвинению в государственной измене – якобы при трактовке гороскопа Марии Тюдор он опирался на «математические вычисления», приравнивавшиеся в ту пору к мошенничеству. Впрочем, эта версия рассыпалась, когда в свет просочилась противоречивая информация, будто на момент церемонии Блэквуду едва перевалило за тридцать и выступал он душеприказчиком Ди. Трудно судить, насколько это близко к истине, поскольку документов с тех времен практически не осталось. По последней, пока не опровергнутой теории, Блэквуд представлял интересы Ди в вопросах собственности и торговых сделках.
Доподлинно известно одно – подобно многим до и после себя, Блэквуд попал в орбиту знаменитого философа. Причина его появления на ритуале окутана тайной. Мы не знаем, постился ли он накануне церемонии по примеру Ди и Талбота, но не удивимся, если все трое пригубили напиток из зерна мелкого помола с экстрактом полыни, любовно взращенной в саду Ди. Возможно, Блэквуд выступал лицом заинтересованным, а может – маловероятно, но тем не менее, – в чертоги его привело банальное стечение обстоятельств.
Не исключено, что проницательный Джон Ди угадал в Блэквуде некий потенциал – ключ, открывающий двери в высшие сферы, – и старался всеми правдами и неправдами заманить стряпчего на сегодняшнюю церемонию.
В дневниках Ди свидетельства сверхъестественного встречаются редко, отсюда напрашивается вывод: либо в ту ночь ничего экстраординарного не произошло, либо оно ускользнуло от внимания Ди. Остаток своей долгой жизни он провел в погоне за неуловимым и в неустанных, но тщетных попытках объединить математику, ворожбу, астрономию и спиритизм в единую науку.
Однако кое-что необычное все-таки случилось. В тот вечер, занятые сферомантией и обращениями к архангелу, наделенному божественным знанием, участники ритуала преступили черту. Естественный порядок вещей нарушился. Грань между добром и злом сместилась.
Для двоих обошлось без последствий.