– Как мило с твоей стороны.
– Чистый инстинкт самосохранения. Ты еще не сталкивалась с Энди, когда она слишком мало поспит и должна подняться раньше семи часов.
– А, понимаю. Сама не видела, но брат как-то рассказывал. И сама Энди говорила мне, что по утрам с ней лучше не связываться.
– Ну, это она очень… мягко выразилась.
– Не может быть, что все настолько плохо.
– Маленькие дети разбежались бы от нее с криками.
– Ты же преувеличиваешь.
– Носок ее боится, честно.
Теперь я начинаю смеяться. Не только из-за того, что он сказал, а прежде всего потому, что он делает это с непревзойденной серьезностью. Я смеюсь, пока хохот не перетекает в зевок, и мне приходится прикрыть рот рукой, чтобы не показаться невежливой.
– Прости. Почта грубо выдернула меня из постели…
О, черт возьми.
На мне все еще слишком широкие, но слишком короткие шорты и эта идиотская футболка с манго в комплекте с прической в виде манго… Уверена, это…
Машинально смотрю вниз на себя, а когда поднимаю взгляд, замечаю, что Дилан делает то же самое. По телу разбегаются мурашки, причем везде. Тонкие волоски на бедрах встают дыбом, волосы на руках повторяют за ними, и – о нет.
Пожалуйста, нет!
Соски присоединяются и тоже сжимаются.
Черт, черт, черт.
Как можно незаметнее я скрещиваю руки на груди и надеюсь, что он не увидел, что у манго сейчас четыре глаза вместо двух. И из-за этого оно выглядит еще глупее.
Наши взгляды встречаются, и я замираю, тону в нем, отпускаю все, и на эти пару секунд, показавшиеся вечностью, в голове у меня не остается ничего. Никаких мыслей, никаких тревог, никаких «если», «но» или «может быть». Лишь чувство, которое пробуждается во мне в этот миг. То, как он отвечает на мой взгляд, как он горит в моем, и как Дилан не отводит глаза, и…
Я резко вздрагиваю, потому что Носок вдруг громко лает. Провожу языком по губам, и теперь Дилан отворачивается.
– Мне пора идти. Увидимся позже. – Этот голос. Его манера говорить. Дружелюбно. Мягко. С такой слегка хрипловатой ноткой в нижнем регистре. Немного похоже на Льюиса Капальди, когда он поет припев в Bruises. Только лучше. Сильнее. Этот звук проникает под кожу.
Дилан идет в мою сторону, и я отодвигаюсь, чтобы пропустить его к двери. До меня доносится его аромат, и сейчас мне становится ясно, что это. От него пахнет сандаловым деревом или кедром – и все еще свежевыстиранным бельем.
Не могу удержаться, глубоко вдыхаю – и мгновенно жалею. Дилан заметил, никаких сомнений. Поэтому я задерживаю дыхание, когда он останавливается передо мной, слегка поворачивает голову ко мне, немного наклоняется, а я поднимаю на него взгляд. Это напряжение, я его не выдержу.
– Говори, если нужна помощь. Ладно?
Я не в силах выдать ничего, кроме жалкого кивка.
Он уходит, уходит, уходит. А я опять могу дышать. Пусть это и кажется странным. Комната внезапно ощущается такой давящей и пустой без Дилана. Такой холодной. Такой неправильной.
– Бред, – шепчу я. Носок следит за мной, склонив голову набок. – Радуйся, что ты собака. – Его мордочка переворачивается слева направо, как будто он понял, что я сказала, и задумался.
Со вздохом убираю со лба выбившиеся пряди, от которых щекотно, и провожу рукой все дальше к пучку. Господи, такое ощущение, как будто коршун свил там гнездо. Надо переодеться и освежиться, пока я еще кого-нибудь не напугала – и потому что мне лучше работается, после того как я привожу себя в порядок. Только тогда день для меня начинается по-настоящему. Кроме того, мне необходимо принять душ, я вспотела. Но сначала нужно сделать кое-что другое.
Решительно хватаю телефон, падаю на кровать и набираю номер Милли. Я должна сообщить ей, что все хорошо. За последние недели у нас оставалось мало времени друг для друга, и я чувствую потребность поговорить с ней. Во время моей терапии она была всего лишь моим лечащим врачом, не более. Профессиональная база, поскольку Милли очень серьезно относится к своей работе и выполняет ее фантастически. Тем не менее между нами появилась взаимная симпатия, и потом мы продолжили общаться, стали подругами. Действительно хорошими подругами. Наверное, такое редко встречается, вероятно, это даже странно, но у нас оно работает.
– Привет, Зоуи. Как здорово, что ты позвонила.
– Привет, Милли. – До сих пор я хорошо себя чувствовала. Однако, услышав ее голос, ясно поняла, что позвонила ей не только для того, чтобы просто дать знать, что все в порядке, но и потому, что вчерашнее беспокоит меня больше, чем хотелось бы.
– Что такое? Что-то случилось?
– И откуда ты всегда все знаешь? Я только с тобой поздоровалась. – Тяжело сглотнув, тру лицо и на три вздоха закрываю глаза.
– Иногда и такие вещи уже о многом говорят. Дело в том, как ты это сказала, в твоем голосе и длинной паузе в конце. После стольких лет терапии и дружбы меня бы сильнее испугало, если бы я этого не заметила.
– Как твои дела? Хорошо? – Теперь я и сама слышу, как изменяется мой голос, становится тише и дрожит.
– Зоуи. – Тон Милли, наоборот, остается уверенным и мягким, спокойным и невозмутимым. Мне всегда нравилось слушать ее речь.
– Я благополучно добралась до Сиэтла. Почти всю мебель уже привезли, здорово снова находиться рядом с Купером. У него все просто потрясающе. – Я делаю глубокий вздох, и Милли терпеливо ждет, пока я начну рассказывать дальше. – Вчера вечером я ходила в клуб Мэйсона со всеми остальными. Все шло классно, я развлекалась и чувствовала себя комфортно, пока… пока не появился мужчина, который слишком близко подошел ко мне со спины. В клубе было много народа, целая толпа, он не собирался меня трогать, но… ну, да. Паническая атака наступила очень быстро, и, хотя я сумела успокоить первую, от второй мне знатно досталось. Пришлось уйти и попросить Дилана отвезти меня домой.
– Дилан – это сосед Купера, правильно?
– Да.
– Почему ты попросила его подвезти тебя, Зоуи? – В изумлении я приподнимаю брови и задумываюсь.
– У меня случилась паническая атака. Спустя такой долгий срок я побывала в клубе с кучей людей и опять запаниковала. Это ведь плохо, это поражение. А ты спрашиваешь у меня про Дилана? – Это не упрек, не должно им быть, пусть мне и трудно подавить свои эмоции.
– Ты же знаешь, что это неправда. Это не поражение, это часть процесса, и она не делает тебя слабее. Я очень рада, что это случилось только сейчас. Ты сказала, что смогла сгладить первую волну, и только вторая взяла над тобой верх. Зоуи, говорю тебе совершенно честно, это хорошо. Я чертовски тобой горжусь. – От ее слов у меня образовался комок в горле. – И ты же знаешь, я всегда рядом, если буду нужна тебе. Как подруга, но и как психотерапевт тоже, если вдруг почувствуешь, что должна сделать шаг назад, чтобы продолжить двигаться вперед. Во втором курсе терапии нет ничего плохого, и в третьем, и четвертом тоже. Это займет столько времени, сколько потребуется.
– Знаю, – шепчу я.
– Про Дилана я уточнила, так как не поняла, почему ты не попросила своего брата тебя увезти. Почему вместо этого обратилась к мужчине, которого почти не знаешь, причем сразу после двух панических атак.
– Дилан привез меня в клуб. Когда я сказала, что он может ехать обратно, когда захочет, он ответил, что мы вместе туда приехали, значит, вместе и поедем домой. – Без понятия, есть ли в этом какой-то смысл и почему я использую это как причину.
– Он вызвал у тебя чувство безопасности. А Купер? Полагаю, ты просто решила его не беспокоить, верно?
– Он слишком сильно волнуется.
– Отлично, что ты доверяешь Дилану. Что так комфортно ощущаешь себя в новом окружении. И мне очень жаль, что в тот вечер у тебя возникло чувство, будто ты потерпела поражение. Если присмотришься повнимательнее, увидишь, что это не так. Ты же сама говорила: все шло хорошо, тебе было весело.
У меня на губах появляется улыбка:
– Спасибо, Милли.
– Я просто высказала вслух то, что тебе уже давно известно. Просто иногда бывает сложно себе в этом признаться – не только в тех моментах, которые складываются не лучшим образом, но и в тех, из которых мы вышли победителями. И то и другое может напугать.
– Дилан очень мил, и меня не беспокоит, что он ко мне прикасается. Почти совсем. – Я поджимаю губы, потому что это сорвалось с языка.
– Вот что тебя на самом деле тревожит, да?
– А разве это не должно меня тревожить? Не должно удивлять? Как и паническая атака спустя столько времени?
– Конечно, Зоуи. Но, пожалуйста, не надо видеть проблемы или ошибки там, где их, возможно, и нет. Если Дилан хороший парень, а ты можешь и хочешь это отпустить, то отпусти. Но не сомневайся, можешь ли ты вновь это сделать.
Эту тему мы часто обсуждали на терапии. Вопрос о том, могу ли я еще верить своим инстинктам, произойдет ли со мной это снова, если я опять доверюсь кому-то сильнее.
– Ладно? – добавляет в конце Милли.
– Да. Просто… Что, если паника вернется? Если что-нибудь мне об этом напомнит?
– Такое может случиться. Это даже очень вероятно, но это не должно и не будет мешать тебе жить по-настоящему – чувствовать себя живой. Если заметишь, что все становится хуже, что это снова начинает тебя угнетать, позвони мне. Думай о том, Зоуи, что страх и тот опыт – часть тебя. Слышишь? Часть. Не больше и не меньше. Она с тобой навсегда. Как бы тяжело ни было, ты не можешь от нее избавиться. Только держать в руках. И напоминать себе, что не эта часть делает тебя тем человеком, которым ты являешься сейчас.
На глаза наворачиваются слезы.
– Спасибо тебе.
– Не за что. Я невероятно рада тебя слышать. Обязательно звони еще, хорошо? В любое время.
– Хорошо.
– А теперь, к сожалению, у меня встреча, пора идти. Мне очень жаль, я…
– Никаких проблем, правда никаких. Пока!
Задумчиво и все-таки с облегчением вешаю трубку и кладу телефон рядом с собой на кровать. Она права, как всегда, даже в том, что я как будто давно уже сама все это знала. Но здорово было услышать это от нее.
Вскоре после того, как поговорила с Милли, я заняла ванную и долго стояла под душем. А когда пришла на кухню, Купер и Энди как раз распаковали несколько пакетов с покупками и накрыли на стол. Они сходили в пекарню, чтобы мы могли вместе поесть. Поздний, но восхитительный завтрак.
Сейчас мы заняты тем, что передвигаем мою кровать. Не хочется сразу поцарапать прекрасный деревянный пол, потому что я слишком гордая, чтобы попросить брата помочь. И если честно, новая кровать тяжелее, чем моя старая.
Нам с Энди удается приподнять одну сторону, Куп берется за вторую и на протяжении всего пути осуждающе на меня смотрит, пока мы с громкими стонами и задыхаясь не опускаем каркас в другом конце комнаты.
– Не дай бог, тут начнется то же, что и раньше.
– А что было раньше? – Энди поправляет очки и тяжело дышит, в то время как я упираю руки в бока.
– Ничего страшного, просто иногда я любила делать маленькую перестановку.
– Маленькую перестановку? Да ты всю комнату выворачивала наизнанку.
– Вот теперь ты преувеличиваешь. Он преувеличивает, Энди.
– Ты через каждые два месяца перетаскивала кровать, только чтобы прийти к выводу, что хочешь вернуть ее на прежнее место. Причем посреди ночи.
– Чистый инстинкт самосохранения. Ты еще не сталкивалась с Энди, когда она слишком мало поспит и должна подняться раньше семи часов.
– А, понимаю. Сама не видела, но брат как-то рассказывал. И сама Энди говорила мне, что по утрам с ней лучше не связываться.
– Ну, это она очень… мягко выразилась.
– Не может быть, что все настолько плохо.
– Маленькие дети разбежались бы от нее с криками.
– Ты же преувеличиваешь.
– Носок ее боится, честно.
Теперь я начинаю смеяться. Не только из-за того, что он сказал, а прежде всего потому, что он делает это с непревзойденной серьезностью. Я смеюсь, пока хохот не перетекает в зевок, и мне приходится прикрыть рот рукой, чтобы не показаться невежливой.
– Прости. Почта грубо выдернула меня из постели…
О, черт возьми.
На мне все еще слишком широкие, но слишком короткие шорты и эта идиотская футболка с манго в комплекте с прической в виде манго… Уверена, это…
Машинально смотрю вниз на себя, а когда поднимаю взгляд, замечаю, что Дилан делает то же самое. По телу разбегаются мурашки, причем везде. Тонкие волоски на бедрах встают дыбом, волосы на руках повторяют за ними, и – о нет.
Пожалуйста, нет!
Соски присоединяются и тоже сжимаются.
Черт, черт, черт.
Как можно незаметнее я скрещиваю руки на груди и надеюсь, что он не увидел, что у манго сейчас четыре глаза вместо двух. И из-за этого оно выглядит еще глупее.
Наши взгляды встречаются, и я замираю, тону в нем, отпускаю все, и на эти пару секунд, показавшиеся вечностью, в голове у меня не остается ничего. Никаких мыслей, никаких тревог, никаких «если», «но» или «может быть». Лишь чувство, которое пробуждается во мне в этот миг. То, как он отвечает на мой взгляд, как он горит в моем, и как Дилан не отводит глаза, и…
Я резко вздрагиваю, потому что Носок вдруг громко лает. Провожу языком по губам, и теперь Дилан отворачивается.
– Мне пора идти. Увидимся позже. – Этот голос. Его манера говорить. Дружелюбно. Мягко. С такой слегка хрипловатой ноткой в нижнем регистре. Немного похоже на Льюиса Капальди, когда он поет припев в Bruises. Только лучше. Сильнее. Этот звук проникает под кожу.
Дилан идет в мою сторону, и я отодвигаюсь, чтобы пропустить его к двери. До меня доносится его аромат, и сейчас мне становится ясно, что это. От него пахнет сандаловым деревом или кедром – и все еще свежевыстиранным бельем.
Не могу удержаться, глубоко вдыхаю – и мгновенно жалею. Дилан заметил, никаких сомнений. Поэтому я задерживаю дыхание, когда он останавливается передо мной, слегка поворачивает голову ко мне, немного наклоняется, а я поднимаю на него взгляд. Это напряжение, я его не выдержу.
– Говори, если нужна помощь. Ладно?
Я не в силах выдать ничего, кроме жалкого кивка.
Он уходит, уходит, уходит. А я опять могу дышать. Пусть это и кажется странным. Комната внезапно ощущается такой давящей и пустой без Дилана. Такой холодной. Такой неправильной.
– Бред, – шепчу я. Носок следит за мной, склонив голову набок. – Радуйся, что ты собака. – Его мордочка переворачивается слева направо, как будто он понял, что я сказала, и задумался.
Со вздохом убираю со лба выбившиеся пряди, от которых щекотно, и провожу рукой все дальше к пучку. Господи, такое ощущение, как будто коршун свил там гнездо. Надо переодеться и освежиться, пока я еще кого-нибудь не напугала – и потому что мне лучше работается, после того как я привожу себя в порядок. Только тогда день для меня начинается по-настоящему. Кроме того, мне необходимо принять душ, я вспотела. Но сначала нужно сделать кое-что другое.
Решительно хватаю телефон, падаю на кровать и набираю номер Милли. Я должна сообщить ей, что все хорошо. За последние недели у нас оставалось мало времени друг для друга, и я чувствую потребность поговорить с ней. Во время моей терапии она была всего лишь моим лечащим врачом, не более. Профессиональная база, поскольку Милли очень серьезно относится к своей работе и выполняет ее фантастически. Тем не менее между нами появилась взаимная симпатия, и потом мы продолжили общаться, стали подругами. Действительно хорошими подругами. Наверное, такое редко встречается, вероятно, это даже странно, но у нас оно работает.
– Привет, Зоуи. Как здорово, что ты позвонила.
– Привет, Милли. – До сих пор я хорошо себя чувствовала. Однако, услышав ее голос, ясно поняла, что позвонила ей не только для того, чтобы просто дать знать, что все в порядке, но и потому, что вчерашнее беспокоит меня больше, чем хотелось бы.
– Что такое? Что-то случилось?
– И откуда ты всегда все знаешь? Я только с тобой поздоровалась. – Тяжело сглотнув, тру лицо и на три вздоха закрываю глаза.
– Иногда и такие вещи уже о многом говорят. Дело в том, как ты это сказала, в твоем голосе и длинной паузе в конце. После стольких лет терапии и дружбы меня бы сильнее испугало, если бы я этого не заметила.
– Как твои дела? Хорошо? – Теперь я и сама слышу, как изменяется мой голос, становится тише и дрожит.
– Зоуи. – Тон Милли, наоборот, остается уверенным и мягким, спокойным и невозмутимым. Мне всегда нравилось слушать ее речь.
– Я благополучно добралась до Сиэтла. Почти всю мебель уже привезли, здорово снова находиться рядом с Купером. У него все просто потрясающе. – Я делаю глубокий вздох, и Милли терпеливо ждет, пока я начну рассказывать дальше. – Вчера вечером я ходила в клуб Мэйсона со всеми остальными. Все шло классно, я развлекалась и чувствовала себя комфортно, пока… пока не появился мужчина, который слишком близко подошел ко мне со спины. В клубе было много народа, целая толпа, он не собирался меня трогать, но… ну, да. Паническая атака наступила очень быстро, и, хотя я сумела успокоить первую, от второй мне знатно досталось. Пришлось уйти и попросить Дилана отвезти меня домой.
– Дилан – это сосед Купера, правильно?
– Да.
– Почему ты попросила его подвезти тебя, Зоуи? – В изумлении я приподнимаю брови и задумываюсь.
– У меня случилась паническая атака. Спустя такой долгий срок я побывала в клубе с кучей людей и опять запаниковала. Это ведь плохо, это поражение. А ты спрашиваешь у меня про Дилана? – Это не упрек, не должно им быть, пусть мне и трудно подавить свои эмоции.
– Ты же знаешь, что это неправда. Это не поражение, это часть процесса, и она не делает тебя слабее. Я очень рада, что это случилось только сейчас. Ты сказала, что смогла сгладить первую волну, и только вторая взяла над тобой верх. Зоуи, говорю тебе совершенно честно, это хорошо. Я чертовски тобой горжусь. – От ее слов у меня образовался комок в горле. – И ты же знаешь, я всегда рядом, если буду нужна тебе. Как подруга, но и как психотерапевт тоже, если вдруг почувствуешь, что должна сделать шаг назад, чтобы продолжить двигаться вперед. Во втором курсе терапии нет ничего плохого, и в третьем, и четвертом тоже. Это займет столько времени, сколько потребуется.
– Знаю, – шепчу я.
– Про Дилана я уточнила, так как не поняла, почему ты не попросила своего брата тебя увезти. Почему вместо этого обратилась к мужчине, которого почти не знаешь, причем сразу после двух панических атак.
– Дилан привез меня в клуб. Когда я сказала, что он может ехать обратно, когда захочет, он ответил, что мы вместе туда приехали, значит, вместе и поедем домой. – Без понятия, есть ли в этом какой-то смысл и почему я использую это как причину.
– Он вызвал у тебя чувство безопасности. А Купер? Полагаю, ты просто решила его не беспокоить, верно?
– Он слишком сильно волнуется.
– Отлично, что ты доверяешь Дилану. Что так комфортно ощущаешь себя в новом окружении. И мне очень жаль, что в тот вечер у тебя возникло чувство, будто ты потерпела поражение. Если присмотришься повнимательнее, увидишь, что это не так. Ты же сама говорила: все шло хорошо, тебе было весело.
У меня на губах появляется улыбка:
– Спасибо, Милли.
– Я просто высказала вслух то, что тебе уже давно известно. Просто иногда бывает сложно себе в этом признаться – не только в тех моментах, которые складываются не лучшим образом, но и в тех, из которых мы вышли победителями. И то и другое может напугать.
– Дилан очень мил, и меня не беспокоит, что он ко мне прикасается. Почти совсем. – Я поджимаю губы, потому что это сорвалось с языка.
– Вот что тебя на самом деле тревожит, да?
– А разве это не должно меня тревожить? Не должно удивлять? Как и паническая атака спустя столько времени?
– Конечно, Зоуи. Но, пожалуйста, не надо видеть проблемы или ошибки там, где их, возможно, и нет. Если Дилан хороший парень, а ты можешь и хочешь это отпустить, то отпусти. Но не сомневайся, можешь ли ты вновь это сделать.
Эту тему мы часто обсуждали на терапии. Вопрос о том, могу ли я еще верить своим инстинктам, произойдет ли со мной это снова, если я опять доверюсь кому-то сильнее.
– Ладно? – добавляет в конце Милли.
– Да. Просто… Что, если паника вернется? Если что-нибудь мне об этом напомнит?
– Такое может случиться. Это даже очень вероятно, но это не должно и не будет мешать тебе жить по-настоящему – чувствовать себя живой. Если заметишь, что все становится хуже, что это снова начинает тебя угнетать, позвони мне. Думай о том, Зоуи, что страх и тот опыт – часть тебя. Слышишь? Часть. Не больше и не меньше. Она с тобой навсегда. Как бы тяжело ни было, ты не можешь от нее избавиться. Только держать в руках. И напоминать себе, что не эта часть делает тебя тем человеком, которым ты являешься сейчас.
На глаза наворачиваются слезы.
– Спасибо тебе.
– Не за что. Я невероятно рада тебя слышать. Обязательно звони еще, хорошо? В любое время.
– Хорошо.
– А теперь, к сожалению, у меня встреча, пора идти. Мне очень жаль, я…
– Никаких проблем, правда никаких. Пока!
Задумчиво и все-таки с облегчением вешаю трубку и кладу телефон рядом с собой на кровать. Она права, как всегда, даже в том, что я как будто давно уже сама все это знала. Но здорово было услышать это от нее.
Вскоре после того, как поговорила с Милли, я заняла ванную и долго стояла под душем. А когда пришла на кухню, Купер и Энди как раз распаковали несколько пакетов с покупками и накрыли на стол. Они сходили в пекарню, чтобы мы могли вместе поесть. Поздний, но восхитительный завтрак.
Сейчас мы заняты тем, что передвигаем мою кровать. Не хочется сразу поцарапать прекрасный деревянный пол, потому что я слишком гордая, чтобы попросить брата помочь. И если честно, новая кровать тяжелее, чем моя старая.
Нам с Энди удается приподнять одну сторону, Куп берется за вторую и на протяжении всего пути осуждающе на меня смотрит, пока мы с громкими стонами и задыхаясь не опускаем каркас в другом конце комнаты.
– Не дай бог, тут начнется то же, что и раньше.
– А что было раньше? – Энди поправляет очки и тяжело дышит, в то время как я упираю руки в бока.
– Ничего страшного, просто иногда я любила делать маленькую перестановку.
– Маленькую перестановку? Да ты всю комнату выворачивала наизнанку.
– Вот теперь ты преувеличиваешь. Он преувеличивает, Энди.
– Ты через каждые два месяца перетаскивала кровать, только чтобы прийти к выводу, что хочешь вернуть ее на прежнее место. Причем посреди ночи.