Его слова огорошили меня, и я даже не сразу поняла почему. Адрес вертелся в голове, и я уже не слышала дальнейших слов любовника. Почему номер дома показался мне таким знакомым?

– Долз! – Голос Амеди буквально прорвался в мое сознание. – Ты здесь?

– Да… да! – словно опомнившись, ответила я. – Да, спасибо, Амеди! Я даже не знаю, как расплачусь с тобой за помощь.

– Сочтемся, детка, – ответил приятель и отключился.

Я все еще держала телефонную трубку в руке, задумчиво прижимая ее к груди, когда Арман приблизился.

– В чем дело? – спросил он нахмурено. – Что тебе сказали?

– Адрес. – Я посмотрела на Дюваля, все еще отчаянно пытаясь вспомнить, почему номер дома показался мне знакомым. – Дом девятнадцать по набережной Бурбон.

Стоило произнести его вслух, как озарение буквально взорвало сознание. Я схватила Армана за руку.

– Дом номер девятнадцать по набережной Бурбон! Это особняк Жассо, в котором до тысяча девятьсот тринадцатого года была студия скульптора Камиллы Клодель, любовницы и ученицы Родена!

Взволнованная и до крайности возбужденная, я тут же бросилась к шкафу и начала подбирать удобную одежду. В голове постоянно крутился злосчастный адрес и безусловная связь между поездкой Кароль и местом, где я обнаружила ее тело.

– Каким образом все это связано с Роденом? Почему все вертится вокруг Родена? – бормотала я, копошась в одежде. Несколько платьев упали с вешалок, образуя беспорядок, но я не стала их поднимать.

– Откуда ты знаешь этот адрес? – спросил Арман.

– Несколько лет назад, когда я приехала в Париж, мои желания и стремления были более честолюбивыми. Я хотела писать интересные статьи о по-настоящему интересных личностях. Тогда я побывала в музее Родена, собрала кое-какую информацию, но Лакомб зарубил мою идею прямо на корню. Безжалостно зарубил. И со временем мне пришлось писать о светской жизни, сплетнях и прочей мишуре. – Я выбрала наконец прямое платье темно-синего цвета от модного дома «Итеб», который возглавляла мадам Буззард, эмигрантка из России. Платье было не привлекающим лишнего внимания, очень удобным и максимально простым – с низкой талией и минимумом украшений. – Я бывала на острове Сен-Луи и видела этот особняк, но после отказа редактора внутрь так и не попала.

Я развернулась к мужчине и многозначительно на него посмотрела, демонстрируя вешалку с платьем. Арман усмехнулся и вышел на балкон, а я проследила, чтобы он смотрел строго на улицу, и начала одеваться.

– Ты сказала, что любовница Родена работала там до тринадцатого года, а где она сейчас и что в этом особняке теперь? – заговорил Дюваль.

– Насколько мне известно, несчастная Камилла помешалась, и родной брат Поль отправил ее в психиатрическую клинику.

– Помешалась? Внезапно?

– Подробностей не знаю, но Камилла была самой одаренной ученицей Родена, которой он позволял даже завершать некоторые из своих работ. По слухам, Камилла обвиняла любовника в том, что он выдает ее работы за свои. А потом у нее появилась навязчивая идея, что Роден хочет ее убить.

– Вот тебе и любовь, – послышалось с балкона.

– Любовь на самом деле была несчастной. – Полностью одевшись, я присоединилась к Арману. – Роден жил одновременно с двумя женщинами и, по сути, не принадлежал ни одной из них. Довольно печально, когда ты отдаешь кому-то свое сердце безраздельно, а для этого кого-то ты одна из…

– Знакомо? – пристально вглядываясь в мое лицо, спросил Арман.

– Я еще не любила, если ты об этом. – Изображая равнодушие, я пожала плечами. – Да и не думаю, что способна на подобные чувства. Привязанность к людям – это верная дорога к разочарованию.

– Занятное суждение, – задумчиво констатировал Арман.

– Поехали? – отрезала я, чтобы не продолжать эту беседу. – Посмотрим, может, удастся выяснить, что Кароль забыла в особняке Жассо.

Не дожидаясь его ответа, я надела самые удобные туфли, взяла перчатки, шляпку и такого же насыщенного синего цвета, как и платье, пыльник. Неизвестно, как долго продлятся наши изыскания, вечера в эти дни были прохладными.

– Ох, мсье Луи, – обратилась я к компаньону в клетке, – прошу прощения, что в последнее время уделяю вам слишком мало внимания. Обещаю исправиться.

Мой мохнатый сосед по квартире встал на задние лапки и принюхался, забавно шевеля усами. Арман склонился к клетке, которую, похоже, прежде и не заметил, и нахмурился. Мсье Луи чуть подался вперед, изучая моего нового знакомого. Смотреть на эту картину было по меньшей мере странно, поскольку со стороны казалось, что эти две особи мужского пола делят территорию.

Поймав мой вопросительный взгляд, Арман неопределенно хмыкнул и пошел к двери. На пути нам встретился встревоженный мсье Броссар, который взял мою прохладную ладонь и прижал к губам.

– Как вы, мадемуазель? – Добрые глаза смотрели так пронзительно, что ненароком навернулись слезы. Трепетная забота соседа трогала душу. – Этот молодой человек принес вас почти в беспамятстве.

– Благодарю вас, – улыбнулась я, накрывая своей его руку, все еще удерживавшую мои пальцы. – Я просто немного устала, сейчас мне значительно лучше.

Пожилой сосед внимательно посмотрел мне в лицо, словно желая найти подтверждение моих слов, а потом, удовлетворенно кивнув, перевел взгляд на Армана.

– Я уверен, что вы во всем разберетесь и все недомолвки останутся позади.

Эти слова немного удивили. Неужели мой сосед понимал, кто перед ним, и уже успел разобраться в происходящем? Может быть, они разговаривали, пока я была не в себе?

– Если понадобится моя помощь, я всегда здесь, мадемуазель, – мягко сказал он и отпустил мою руку, чуть отходя назад, в дверной проем своей квартиры. – Что бы ни приключилось, я готов вас выслушать и направить.

– Еще раз спасибо, мсье Броссар, – искренне сказала я, зная, что каждое его слово истинная правда.

На улице было еще светло, но ощущалось неторопливое приближение сумерек. Сумерки для меня – это не просто потускневший свет, это умиротворенное угасание дня, неспешное и чарующее преображение, будто весь мир устал и готовится к ласковому летнему вечеру в кругу друзей или близких. Это не просто видимость, но и ощущения. Вечерний Париж не менее прекрасен, чем утренний. Я отчаянно любила этот город, всей душой, всем сердцем. Он покорил меня и влюбил в себя окончательно и бесповоротно, когда я была еще девчонкой. Папа привозил нас сюда. Мы много гуляли пешком, а он рассказывал все, что знал об этом чудесном городе. Война, безусловно, оставила свой след, но для меня Париж совсем не изменился, ведь сердце слепо и не замечает шероховатостей и недостатков. Во мне горела именно та любовь, которая зародилась в детстве.

– Я вызвал свой автомобиль, – сказал Арман, указывая на почти такой же «форд», что я видела утром.

Этот мужчина явно не гнался за статусом и узнаваемостью. С водительского сиденья поднялся невысокий коренастый мужчина, примерно лет тридцати:


– Мсье Дюваль, – поклонился он, демонстрируя почтение.

Арман будто бы смутился, подошел к шоферу и положил руку ему на плечо.

– Не стоит, Тьери.

Было что-то неуловимое в этих жестах и словах, что шофер почти мгновенно понял. Зеленые глаза сверкнули смешинками, и он улыбнулся, демонстрируя красивые ровные зубы. Шофер кивнул Арману и посмотрел на меня открыто.

– Тьери – мой армейский друг, – представил Дюваль своего шофера. – Мы вместе прошли всю войну и с тех пор не разлучались.

– Разлучались, – снова улыбнулся Тьери и пояснил для меня: – Но всего на пару месяцев. В начале девятнадцатого года я ездил домой, чтобы повидаться с семьей, а потом уже вернулся к другу и напросился на эту работу.

– Я не знала, что ты воевал, – искренне удивилась я, глядя на Армана.

– И я, и мой брат, – коротко ответил он и нахмурился, будто не желая обсуждать эту тему.

– Не просто воевал! – воскликнул его друг. – Арман настоящий герой!..

– Довольно, Тьери, – прервал друга Арман, а потом взял его за плечи и развернул к дверцам автомобиля. – Вези нас на остров Сен-Луи.

– Понял. – Тьери тихо рассмеялся и уселся за руль.

По дороге мужчины негромко переговаривались, и из их беседы я сделала вывод, что Тьери достаточно хорошо осведомлен о текущем положении дел. Стоило коснуться темы убийства, как друг Армана тут же стал серьезным и до крайности сосредоточенным.

Тьери был довольно умелым автомобилистом, насколько я могла судить. За рулем вел себя спокойно и уверенно, никуда не спешил, не нервничал. Вождение явно доставляло ему удовольствие. Рядом с другом и Арман будто расслабился. По бульварам Сен-Мишель и Сен-Жермен мы добрались до моста Сюлли, соединявшего левый берег Сены и остров Сен-Луи. В преддверии вечера Сена уже не казалась такой грязной, как обычно. Глядя на нее, я думала, что она просто дремлет в наступающем полумраке.

Изучая остров для той самой статьи, которая так и не увидела свет, я узнала, что в его застройке основную роль сыграл известный архитектор Луи Лево, тот, что участвовал в строительстве Версальского дворца. Поскольку на острове возводились сплошь богатые особняки, первыми его жителями стали состоятельные судьи, финансисты и аристократы. Позже – художники, писатели и поэты. Одним словом, здесь было на что посмотреть.

Автомобиль медленно скользил по Анжуйской набережной, позволяя мне рассматривать красивые фасады, кованые решетки с цветниками и разнообразные ворота и двери. Миновав один из старейших мостов, который был назван в честь предпринимателя Кристофа Мари, построившего его на свои деньги, я удивилась собственной памяти. Даже не думала, что все это, когда-то услышанное или прочитанное, сохранилось в ней по сей день. Удивительное дело.

После моста Мари как раз и начиналась набережная Бурбон. Еще несколько ударов взволнованного сердца – и мы притормозили у ворот особняка Жассо. Тревога, дремавшая до сего мгновения, вновь подняла голову. Мои ладони похолодели, как только я подумала, что это место, вероятно, было последним, «видевшим» Кароль Пети живой.

Мужчины выбрались наружу, и Арман протянул мне руку. Взявшись за нее, поймала себя на мысли, что мы можем вот-вот разгадать тайну убийства молодой и жизнерадостной девушки. Я сделала резкий вдох и быстрый выдох, настраиваясь на решительные действия.

Четырехэтажный особняк из светлого камня, множество окон с белыми решетчатыми ставнями и темно-синие ворота, над которыми возвышался аккуратный балкончик и висела табличка с номером дома.

Мужчины, а следом и я, вошли в двери и оказались в просторной парадной. Если я все правильно помнила, то студия Камиллы Клодель находилась на первом этаже, но мы не были уверены, что Кароль приезжала именно в мастерскую скульптора.

Из одной из дверей выглянула седая голова. Арман тут же направился к любопытному жильцу:

– Прошу прощения, мсье, – обратился Дюваль к старику, – можем мы задать вам всего пару вопросов?

Морщинистый старичок с прищуренным взглядом некоторое время придирчиво нас изучал и, видимо отметив, что мы не похожи на проходимцев, приоткрыл дверь шире.

– Что вам угодно?

– Мой вопрос прозвучит странно, но вы, случайно, не знаете, приезжала ли сюда молодая девушка позавчера поздним вечером? Улицы у вас тихие, возможно, ее приезд не остался незамеченным?

Старик снова окинул нас хмурым взглядом, и мне показалось, что он не станет говорить с Арманом, но мои выводы были ошибочными.

– А то как же. Приблизительно в четверть двенадцатого и прибыла. Они все раз в неделю приезжают сюда в это время.

– Кто – все? – непонимающе тряхнул головой Дюваль.

– Ну как же… последователи мадам Клодель. В студию их никто не пускает, но они обосновались этажом выше.

– А почему по ночам-то собираются? – вмешалась я.

– А бог их разбери. Они вообще странные. В плащах с капюшонами, как колдуны какие. Все у них такое тайное и скрытое. – Старичок сморщился и фыркнул. – Тьфу, безбожники!

– А чего? Шумят? – спросил Тьери.

– Нет, – мотнул головой старик. – Просто приходят, не пойми что делают и через два, а то и три часа расходятся. Молодежь в основном.

– Думаешь, она именно сюда приезжала? – обратилась я к Арману.

Он обдумал мои слова и неуверенно кивнул.

– Больше вроде некуда. Кароль очень любила все таинственное, правда, про это собрание поклонников Камиллы Клодель ничего не говорила.

– Или просто ты не слушал… – пробормотала я, поглядывая на лестницу, ведущую на второй этаж.

– Может быть, и так, – с сожалением ответил мне Дюваль, а потом вновь обратился к старику: – Большое спасибо, мсье.