Когда между нашими губами остается жалкая пара дюймов, он резко отстраняется.
– Вот же ведьма, – тихо говорит он. – Не понимаешь шуток.
– Да уж, шутки твоего уровня мне не понять, Лестерс.
Мы с неприязнью смотрим друг на друга.
– Вы весьма интересная парочка, – замечает Октавий, лениво попивая шампанское. Лилит почему-то смеется в кулак.
– Мы не парочка, приятель, – скалится Дастин. – Да, рыжий монстр?
– Если ты не сделаешь над собой усилие и не заткнешься, я за себя не отвечаю, – честно предупреждаю его я.
Он веселится. А когда я почти прихожу в себя, зовет меня танцевать – как раз начинает играть подходящая для медленного танца музыка, и несколько пар уже вышли на импровизированный танцпол.
– Не пойду, – упираюсь я. – Лестерс, что ты ко мне привязался?!
– Тебя и платье не исправит, – ворчит он и приглашает какую-то красивую девушку в соблазнительном малахитовом наряде, которая моментально соглашается. Следом Октавий протягивает руку Лилит, и они тоже танцуют. Оба не только отлично сложены и обладают пластикой, но и знают, как нужно двигаться под музыку. Лилит до сих пор занимается танцами в Хартли, а Октавий много танцевал в бытность солистом «Пепельных цветов».
Я смотрю, как они легко кружатся, глядя друг другу в глаза, словно влюблены по-настоящему, и мне тоже хочется танцевать. Однако все, что я умею – это отрываться под тяжелую музыку, ну или под электронную – в клубах. Классическими танцами я никогда не занималась.
Я пью голубой сладковатый коктейль с подкрашенным льдом и гуляю по террасе – она впечатляющих размеров и так красиво украшена, что мне кажется, будто я попала в какой-то волшебный сад. Многих гостей я не знаю, но некоторых узнаю, и понимаю, что это не просто вечеринка, это – концентрация бомонда Нью-Корвена. Здесь очень много творческих людей: актеров, художников, музыкантов, писателей, и мне чудится, что атмосфера в доме Тейджеров тоже особая – творческая.
Отличная подпитка для «Небесного радио».
С коктейлем в руках я стою у перил и любуюсь открывающимся видом – кажется, что город растворяется в небе. Я провожаю взглядом далекие самолеты, вижу, как летит квадрокоптер, снимающий ночную панораму, слышу где-то вдалеке раскаты фейерверков. Ночной город живет своей жизнью.
Голос Элинор, которая стоит неподалеку вместе с Джонатоном и несколькими гостями, словно будит меня.
– Дочь Николаса потрясающая, – говорит она собеседникам. – Даже не думала, что она так поет.
Меня словно стрелой пронзает. Я замираю.
– Николаса Мунлайта? – переспрашивает кто-то.
– Его самого. Николас поручил девочку Уолтеру. А уж каким бы идиотом он ни был, но раскрутить ее сможет, тем более с ее талантом, – уверенно продолжает Элинор. – Джонатан напишет для нее песню.
– Да, я уже работаю над этим, хотя ни разу не слышал Диану, – подтверждает Тейджер.
– Она действительно так хорошо поет? – со скепсисом спрашивает стоящая там же Дженни. – Или Николас Мунлайт хочет, чтобы она хорошо пела?
В ее вопросе явный намек. Некрасивый намек.
– Дорогая, ты же знаешь, что в подобных вопросах я никогда не лгу, – холодно отвечает ей Элинор. – Дело принципа – от этого зависит моя репутация. Если бы дочь Николаса, моего, прошу заметить, хорошего друга, имела отвратительный или даже средний вокал, Николас бы первым узнал это от меня. Заявляю, что Диана Мунлайт поет прекрасно. И из нее получится великолепная певица – при условии, что она будет развиваться и дальше, – отрезает Элинор.
Меня они не замечают.
Я знаю, что это глупо. Знаю, что это моя вина. Я сама согласилась на это. Но…
Мне больно слышать о том, что Диана – талантливая.
Ведь это я пела вместо нее. Я.
Мне хочется, чтобы мой кумир Элинор Фелпс хвалила меня, а не ее.
Это ведь справедливо. Справедливо, черт побери!
Их разговор продолжается. А я просто ухожу в другой конец террасы, прячась за декоративными деревьями, обвитыми фонариками. И выплескиваю остатки коктейля – они растворяются во тьме.
Мне кажется, что в ней растворилась я сама.
Вместо злости на плечи наваливается усталость. Вся эйфория от встречи с Элинор пропадает. И остается лишь глупое изнеможение.
– Франки, – слышу я рядом с собой голос и вздрагиваю – позади стоит Дастин. – Вот ты где прячешься? Накидываешься? – смотрит он на пустой бокал.
– Я не в духе, – сообщаю я ему.
– Ты так обиделась, что я пригласил другую? – смеется он.
– Почему ты так зациклен на себе? – прямо спрашиваю я.
Он делает недоумевающее лицо.
– Вообще-то, это шутка, Франки. Есть те, кто шутит о том, что ниже пояса, а я шучу о себе.
– Как мило. Но я уже сообщила свое мнение о твоих шутках.
– Эй, рыжая, твое унылое лицо мне не нравится.
Он берет меня за руку, переплетая свои пальцы с моими.
– Пока ты тут грустишь, пройдет вся жизнь. Идем танцевать.
– Нет.
– Идем. Даже если у тебя деревянные ноги и негнущиеся руки, я выдержу, – веселится Лестерс. – Ты можешь повиснуть на моей шее, а я буду таскать тебя за собой в ритме музыки.
Он смеется. И это так заразно, что я тоже улыбаюсь.
– Серьезно, – спрашивает Дастин. – Что случилось?
– Тебе казалось когда-нибудь, что ты себя продаешь? – спрашиваю я, сама не зная зачем.
– Актеры продают себя каждую минуту. Это наша профессия, – отвечает он задумчиво.
– Я не об этом. Приходилось ли тебе переступать через себя? – я бобсмотрю в его лицо. На него падают глубокие резкие тени, и это придает ему какой-то драматический эффект.
В который уже раз я ловлю себя на мысли, что Дастин красивый.
– Разное бывало, – задумчиво отвечает он. – Или ты думаешь, что я сразу таким появился на свет? Я кажусь тебе высокомерным идиотом, но на самом деле я многое пережил.
– Перед тем как мы встретились… там, на крыше, в Хартли… Я видела, как ты шел в толпе журналистов и фанаток. Холодный. Надменный. Отстраненный. И знаешь, что составило впечатление о тебе? – спрашиваю я, подавляя в себе болезненное желание дотронуться до руки Дастина, которая лежит на перилах рядом с моей.
– Что же? – с удивлением спрашивает он.
– Ты оттолкнул одну из фанаток, и она упала. Но ты не помог ей подняться. Прошел мимо. И тогда я подумала: «Какой же этот тип отвратительный».
Он трет лоб.
– Не помню такого, – говорит Дастин. – Не помню, правда. Наверное, я и не заметил. Но знаешь, Франки, я просто ненавижу, когда меня трогают незнакомые люди. – Я вижу, что его передергивает. – Знаю, что это мои поклонницы и все такое. Но когда меня касаются чужие, мне становится неприятно. Ненавижу это. Мои фанатки прекрасно об этом знают, но все равно каждый раз пытаются потрогать. Как будто я обезьяна в клетке. Когда ты на той крыше набросилась на меня и повисла, я думал, с ума сойду. А ты потом еще и сверху упала.
Он нервно смеется и машинально хлопает себя по карману в поисках сигарет. Но их нет.
– Спасибо, – вдруг неожиданно для самой себя говорю я.
– За что?
– За то, что вступился сегодня. За меня и за Мунлайт, – с неохотой проговариваю я фамилию Дианы.
– Уилшер неплохой парень, но его заносит. Как и всех этих богатеньких сынков, которые думают, что могут делать все, что хотят, – усмехается Дастин. – Надеюсь, он не побежит жаловаться папочке. Иначе мне можно будет паковать чемоданы и убираться из страны.
Я вспоминаю слова Эммы Мунлайт – в который раз. И мне становится не по себе. Пусть это просто была ее угроза. Пусть так.
– Эй, – обращаюсь я к нему, поражаясь сама себе, – обними меня.
– Почему я должен подчиняться твоим приказам? – с недоумением спрашивает Дастин.
Я пожимаю плечами. Он все же обнимает меня, и я кладу руки ему на плечи. Становится теплее. Усталость плавится и превращается в ощущение уюта.
Я словно сижу у костра на поляне под звездами.
– Франки, ты такая глупая и так раздражаешь, – шепчет Лестерс, обжигая дыханием висок. – Но сегодня слишком красивая, чтобы я на тебя злился.
– Это ты дурак, – шепчу я, уткнувшись ему в грудь лицом. – Приехал сегодня с ней.
Я не хочу этого говорить – оно само вырывается.
– Все-таки ты забавно ревнуешь, – хмыкает Лестерс и гладит меня по волосам. – Но меня не это выводит из себя. Я писал и звонил. Почему ты не могла ответить?
– Не знаю…
– Я волновался.
– Извини.
– Не тусуйся больше с Уилшером, – просит вдруг Дастин и отстраняется от меня, держа за предплечья. – Тусуйся со мной.
– Что? – не сразу понимаю я. Он шумно выдыхает – кажется, снова раздражается.
– Вот же ведьма, – тихо говорит он. – Не понимаешь шуток.
– Да уж, шутки твоего уровня мне не понять, Лестерс.
Мы с неприязнью смотрим друг на друга.
– Вы весьма интересная парочка, – замечает Октавий, лениво попивая шампанское. Лилит почему-то смеется в кулак.
– Мы не парочка, приятель, – скалится Дастин. – Да, рыжий монстр?
– Если ты не сделаешь над собой усилие и не заткнешься, я за себя не отвечаю, – честно предупреждаю его я.
Он веселится. А когда я почти прихожу в себя, зовет меня танцевать – как раз начинает играть подходящая для медленного танца музыка, и несколько пар уже вышли на импровизированный танцпол.
– Не пойду, – упираюсь я. – Лестерс, что ты ко мне привязался?!
– Тебя и платье не исправит, – ворчит он и приглашает какую-то красивую девушку в соблазнительном малахитовом наряде, которая моментально соглашается. Следом Октавий протягивает руку Лилит, и они тоже танцуют. Оба не только отлично сложены и обладают пластикой, но и знают, как нужно двигаться под музыку. Лилит до сих пор занимается танцами в Хартли, а Октавий много танцевал в бытность солистом «Пепельных цветов».
Я смотрю, как они легко кружатся, глядя друг другу в глаза, словно влюблены по-настоящему, и мне тоже хочется танцевать. Однако все, что я умею – это отрываться под тяжелую музыку, ну или под электронную – в клубах. Классическими танцами я никогда не занималась.
Я пью голубой сладковатый коктейль с подкрашенным льдом и гуляю по террасе – она впечатляющих размеров и так красиво украшена, что мне кажется, будто я попала в какой-то волшебный сад. Многих гостей я не знаю, но некоторых узнаю, и понимаю, что это не просто вечеринка, это – концентрация бомонда Нью-Корвена. Здесь очень много творческих людей: актеров, художников, музыкантов, писателей, и мне чудится, что атмосфера в доме Тейджеров тоже особая – творческая.
Отличная подпитка для «Небесного радио».
С коктейлем в руках я стою у перил и любуюсь открывающимся видом – кажется, что город растворяется в небе. Я провожаю взглядом далекие самолеты, вижу, как летит квадрокоптер, снимающий ночную панораму, слышу где-то вдалеке раскаты фейерверков. Ночной город живет своей жизнью.
Голос Элинор, которая стоит неподалеку вместе с Джонатоном и несколькими гостями, словно будит меня.
– Дочь Николаса потрясающая, – говорит она собеседникам. – Даже не думала, что она так поет.
Меня словно стрелой пронзает. Я замираю.
– Николаса Мунлайта? – переспрашивает кто-то.
– Его самого. Николас поручил девочку Уолтеру. А уж каким бы идиотом он ни был, но раскрутить ее сможет, тем более с ее талантом, – уверенно продолжает Элинор. – Джонатан напишет для нее песню.
– Да, я уже работаю над этим, хотя ни разу не слышал Диану, – подтверждает Тейджер.
– Она действительно так хорошо поет? – со скепсисом спрашивает стоящая там же Дженни. – Или Николас Мунлайт хочет, чтобы она хорошо пела?
В ее вопросе явный намек. Некрасивый намек.
– Дорогая, ты же знаешь, что в подобных вопросах я никогда не лгу, – холодно отвечает ей Элинор. – Дело принципа – от этого зависит моя репутация. Если бы дочь Николаса, моего, прошу заметить, хорошего друга, имела отвратительный или даже средний вокал, Николас бы первым узнал это от меня. Заявляю, что Диана Мунлайт поет прекрасно. И из нее получится великолепная певица – при условии, что она будет развиваться и дальше, – отрезает Элинор.
Меня они не замечают.
Я знаю, что это глупо. Знаю, что это моя вина. Я сама согласилась на это. Но…
Мне больно слышать о том, что Диана – талантливая.
Ведь это я пела вместо нее. Я.
Мне хочется, чтобы мой кумир Элинор Фелпс хвалила меня, а не ее.
Это ведь справедливо. Справедливо, черт побери!
Их разговор продолжается. А я просто ухожу в другой конец террасы, прячась за декоративными деревьями, обвитыми фонариками. И выплескиваю остатки коктейля – они растворяются во тьме.
Мне кажется, что в ней растворилась я сама.
Вместо злости на плечи наваливается усталость. Вся эйфория от встречи с Элинор пропадает. И остается лишь глупое изнеможение.
– Франки, – слышу я рядом с собой голос и вздрагиваю – позади стоит Дастин. – Вот ты где прячешься? Накидываешься? – смотрит он на пустой бокал.
– Я не в духе, – сообщаю я ему.
– Ты так обиделась, что я пригласил другую? – смеется он.
– Почему ты так зациклен на себе? – прямо спрашиваю я.
Он делает недоумевающее лицо.
– Вообще-то, это шутка, Франки. Есть те, кто шутит о том, что ниже пояса, а я шучу о себе.
– Как мило. Но я уже сообщила свое мнение о твоих шутках.
– Эй, рыжая, твое унылое лицо мне не нравится.
Он берет меня за руку, переплетая свои пальцы с моими.
– Пока ты тут грустишь, пройдет вся жизнь. Идем танцевать.
– Нет.
– Идем. Даже если у тебя деревянные ноги и негнущиеся руки, я выдержу, – веселится Лестерс. – Ты можешь повиснуть на моей шее, а я буду таскать тебя за собой в ритме музыки.
Он смеется. И это так заразно, что я тоже улыбаюсь.
– Серьезно, – спрашивает Дастин. – Что случилось?
– Тебе казалось когда-нибудь, что ты себя продаешь? – спрашиваю я, сама не зная зачем.
– Актеры продают себя каждую минуту. Это наша профессия, – отвечает он задумчиво.
– Я не об этом. Приходилось ли тебе переступать через себя? – я бобсмотрю в его лицо. На него падают глубокие резкие тени, и это придает ему какой-то драматический эффект.
В который уже раз я ловлю себя на мысли, что Дастин красивый.
– Разное бывало, – задумчиво отвечает он. – Или ты думаешь, что я сразу таким появился на свет? Я кажусь тебе высокомерным идиотом, но на самом деле я многое пережил.
– Перед тем как мы встретились… там, на крыше, в Хартли… Я видела, как ты шел в толпе журналистов и фанаток. Холодный. Надменный. Отстраненный. И знаешь, что составило впечатление о тебе? – спрашиваю я, подавляя в себе болезненное желание дотронуться до руки Дастина, которая лежит на перилах рядом с моей.
– Что же? – с удивлением спрашивает он.
– Ты оттолкнул одну из фанаток, и она упала. Но ты не помог ей подняться. Прошел мимо. И тогда я подумала: «Какой же этот тип отвратительный».
Он трет лоб.
– Не помню такого, – говорит Дастин. – Не помню, правда. Наверное, я и не заметил. Но знаешь, Франки, я просто ненавижу, когда меня трогают незнакомые люди. – Я вижу, что его передергивает. – Знаю, что это мои поклонницы и все такое. Но когда меня касаются чужие, мне становится неприятно. Ненавижу это. Мои фанатки прекрасно об этом знают, но все равно каждый раз пытаются потрогать. Как будто я обезьяна в клетке. Когда ты на той крыше набросилась на меня и повисла, я думал, с ума сойду. А ты потом еще и сверху упала.
Он нервно смеется и машинально хлопает себя по карману в поисках сигарет. Но их нет.
– Спасибо, – вдруг неожиданно для самой себя говорю я.
– За что?
– За то, что вступился сегодня. За меня и за Мунлайт, – с неохотой проговариваю я фамилию Дианы.
– Уилшер неплохой парень, но его заносит. Как и всех этих богатеньких сынков, которые думают, что могут делать все, что хотят, – усмехается Дастин. – Надеюсь, он не побежит жаловаться папочке. Иначе мне можно будет паковать чемоданы и убираться из страны.
Я вспоминаю слова Эммы Мунлайт – в который раз. И мне становится не по себе. Пусть это просто была ее угроза. Пусть так.
– Эй, – обращаюсь я к нему, поражаясь сама себе, – обними меня.
– Почему я должен подчиняться твоим приказам? – с недоумением спрашивает Дастин.
Я пожимаю плечами. Он все же обнимает меня, и я кладу руки ему на плечи. Становится теплее. Усталость плавится и превращается в ощущение уюта.
Я словно сижу у костра на поляне под звездами.
– Франки, ты такая глупая и так раздражаешь, – шепчет Лестерс, обжигая дыханием висок. – Но сегодня слишком красивая, чтобы я на тебя злился.
– Это ты дурак, – шепчу я, уткнувшись ему в грудь лицом. – Приехал сегодня с ней.
Я не хочу этого говорить – оно само вырывается.
– Все-таки ты забавно ревнуешь, – хмыкает Лестерс и гладит меня по волосам. – Но меня не это выводит из себя. Я писал и звонил. Почему ты не могла ответить?
– Не знаю…
– Я волновался.
– Извини.
– Не тусуйся больше с Уилшером, – просит вдруг Дастин и отстраняется от меня, держа за предплечья. – Тусуйся со мной.
– Что? – не сразу понимаю я. Он шумно выдыхает – кажется, снова раздражается.