— Я знаю, Эль, — негромко отзывается он.

— Почему ты посадил их здесь? В самом центре?

— Тут идеальное место для них, Элинор, — произносит он, и жар приливает к моим щекам, а веки начинает неприятно щипать.

— Это что-то значит? — допытываюсь, затаив дыхание. Он отвечает не сразу, какое-то время размышляя над моими славами.

— Подумай, и ты поймешь, — в его ответе, как всегда, нет никакой конкретики. Сплошной туман и недосказанность. Я непроизвольно раздражаюсь, и наведённый морок спадает. Мне надоели его шарады.

— Зачем я здесь? — озвучиваю свой главный вопрос. — Я сделала все, что ты хотел.

— И чего же я хотел, Эль? — снисходительно и с оттенком легкой грусти уточняет мой насквозь фальшивый муж.

— Новое имя и средства, чтобы оплатить расходы на то, чтобы заткнуть рты свидетелям. Теперь у тебя все это есть. Меня затыкать не придется, и обещанных тобой страданий я не заслужила, потому что стёрла Кристофера из своей памяти, как ты и просил. Я даже не спрашиваю тебя, где он. Мне абсолютно все равно, куда ты его отправил.

— Даже если твой муж мертв? — тошнотворно равнодушным тоном интересуется гребаный кукловод.

— Он больше не мой муж, — сквозь зубы ожесточённо цежу я.

— Ты не ответила, — боковым зрением я вижу, как Перриш недовольно качает головой, мужские сильные пальцы крепче сжимают мои. От его прикосновений ток идет по всему моему телу, и как бы я не призирала себя за эту слабость, у меня нет сил противостоять искушению снова угодить в расставленные силки.

— Ты его убил? — едва слышно шелестит мой голос. Я чувствую слишком много всего, чтобы определиться, есть ли среди моих эмоций сожаление или горечь утраты.

— Нет, — уверенный кивок головы и четкий тон. Мне не удается скрыть выдох облегчения, но он не акцентирует внимание на моей маленькой оплошности. — А теперь задай правильный вопрос, Эль, — вновь пробирается в мою голову его голос.

— Я не знаю, Дик, — растеряно бормочу я, ощущая полное бессилие и в тоже время подъем энергии. Не понимаю, как это может сочетаться…

— Дек, — поправляет Перриш. — Эм немного ошиблась, подписывая рисунок. Она была совсем малышкой, когда рисовала его.

— Эм твоя дочь? — крутнув головой, я смотрю на сосредоточенный правильный профиль, волевой подбородок и высокие скулы, покрытые небрежной щетиной, как ни странно, придающей ему человечности.

— Нет. Эсмеральда — дочь моего кровного брата. Моя родная племянница. Но ты снова задала неверный вопрос.

— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь…, ­— беспомощно отзываюсь я.

— Ты спросила, зачем я посадил твои любимые цветы в центре своего сада, но упустила главное.

— Зачем ТЫ здесь? — вырывается, прежде чем я успеваю подумать. И я уверена, что никогда бы не задала его сама. Чертов манипулятор контролирует даже ход моих мыслей. — Но знаешь, мне неинтересно, что за гениальный ответ ты мне дашь. Ты обещал, что мы уйдём вместе.

— Так и должно было быть, но Хант передумал.

— Он хотел убить меня, а ты позволил мне вернуться к нему, качественно промыв мозг, — вспыхиваю я, снова напитываясь черной яростью, которую испытала, когда фрагменты случившегося восстановились в памяти. — Ты отправил меня в руки убийце, лишив какой-либо защиты.

— Твое полное неведение и было твоей защитой, Эль, но ты начала вспоминать.

— Вспоминать?

— Твои кратковременные срывы — они действительно происходили. Но ты не забывала лицо Ханта в эти моменты, а, напротив, вспоминала, кто он и что с тобой сделал. Кристофер опасался, что однажды твоя память вернется полностью, и тогда его обеспеченная сытая жизнь быстро закончится.

— Он повторил заказ? Нанял тебя, чтобы устроить несчастный случай во время бытовой ссоры? Черт, так это меня должны были подстрелить месяц назад? — осеняет внезапно, и от этой дикой мысли мне становится дурно.

— Нет, он хотел вернуть тебя в Святую Агату, о физической ликвидации речи не было, на большее у него не хватило смелости, — с презрением бросает Перриш. — Твое обострившееся психическое расстройство и полная недееспособность ни у кого не должны были вызывать сомнений и самое главное — подозрений, что они спровоцированыискусственно. Тэм подсказала Кристоферу, кто может решить его проблему максимально достоверно.

— Так что тебя остановило? — совершенно потерявшись, требую ответа. — Или не остановило? Я все еще в игре? И отсюда прямиком отправляюсь в Святую Агату? Я же больше не нужна, так? А мои дети? — кричу, чувствуя приближение истерики. — Что будет с ними? Или тебе на все плевать, кроме собственных интересов?

— Хватит нести чушь, Элинор, — по слогам чеканит Перриш, разворачиваясь и пронзая меня почерневшим взглядом.

Я делаю шаг назад, узнав зловещий предупреждающий блеск расплавившихся глаз.

— Не беги, стой, — рявкает он, когда я начинаю быстро пятиться назад. Перриш неумолимо догоняет меня. — Стой, Эль!

Я испуганно вскрикиваю, врезавшись спиной в широкий ствол какого-то дерева. Хочу зажмуриться, но словно под гипнозом продолжаю смотреть на его оказавшееся в опасной близости лицо. Тяжелая мужская ладонь ложится на мое горло, властно обхватывая.

— Я здесь, чтобы освободить тебя, — его слова противоречат действиям, но он даже не осознает этого.

— Ну конечно, а секс, новое имя и деньги — приятный бонус.

— Секс — да. Имя — да, а деньги ты получишь обратно, — я недоверчиво ухмыляюсь, хотя интуиция подсказывает, что сейчас он говорит правду. — С хорошими процентами, — добавляет Перриш. — Они покроют суммы, что Кристофер успел украсть у тебя.

— А кто вернет мне три года жизни, Дек? Я жила с ним, я трахалась с ним, я родила ему дочь, — кричу я в его окаменевшее лицо. Ни одной долбаной эмоции. Бессердечная скотина. — Я тебя ненавижу.

— Это неправда, Эль, — едва заметно качает он головой, опаляя горячим дыханием мои губы. И я запоздало замечаю, как дергаются желваки на напряженных скулах.


— Какого черта ты вернулся? — обессиленно шепчу я, испытывая головокружительную слабость.

— Закончить партию, — его щека касается моей, и я инстинктивно задерживаю дыхание. — Освободить нас обоих, — я опускаю ресницы, вырываясь от влияния пронизывающего взгляда, но легче не становится. Этот мужчина повсюду — внутри и снаружи. Я не избавлюсь от него, пока он не захочет этого сам. — Поверь — он пожалел, Эль, — низким голосом добавляет он, и я с ног до головы покрываюсь мурашками.

— Мне все равно. Я же сказала — не хочу ничего знать, — устало трясу головой, плотнее сжимая веки.

Жар мужского тела будоражит до дрожи, хотя Перриш не прижимается ко мне, только его ладонь по-прежнему фиксирует мою шею, не давая пошевелиться. Его волнующий запах, давно вытеснивший другой, ставший ненавистным, проникает в мои обонятельные рецепторы, пробуждая подавляемое разумом влечение.

— Совсем ничего? — горячие губы дьявола-искусителя шевелятся напротив моих. — Любой вопрос, Эль. Другой возможности может не предоставиться. Может, тебе интересно, что стало с Келли? Помнишь добрую тетушку Келли?

— Мне плевать на нее. Они оба умерли для меня, — с долей приглушенной ярости выдаю я, и на какое-то мгновение между нами воцаряется молчание. И ни звуки сада, ни шёпот листвы, ни пение птиц и стрекот насекомых не могут отвлечь хаотично скачущие мысли от мужчины, в руках которого находится мое дыхание.

— Мне знакомо это чувство. Очень хорошо знакомо, Эль, — наконец произносит Перриш, проводя носом по моему виску. — Но я должен тебя разочаровать — Келли Хант очень даже жива и вполне довольна жизнью.

— Я тебе не верю… — слабо бормочу я, не чувствуя собственных коленей. Сомкнутые веки жжет, мне снова трудно дышать, жар разрастается в груди, стремительно распространяясь по всему телу.

— Некоторым людям для полного счастья не хватает только миллиона долларов на счете, а на все остальное, включая собственную совесть и родственные привязанности, они готовы закрыть глаза. Лги, притворись, забудь, Эль. Многие, очень многие используют эту триаду, как способ бороться с личными демонами, — нашептывает Перриш, погружая меня в легкий транс.

Все кажется нереальным, придуманным, иллюзорным. Даже с закрытыми глазами я вижу нас со стороны. Дек похож на голодного коршуна, склонившегося над пойманной добычей, но вместо того, чтобы наброситься на меня — он играет…

— Как ты это сделал… Со мной? — вырываясь из гипнотического плена, шепчу я и слышу глубокий вдох, чувствую на своих губах, в своих волосах и внутри, в собственных легких.

— Мы все прошли через ад, — звучит его ровный умиротворяющий голос. — Он разный для каждого, но шрамы — они видны невооружённым взглядом. Я вижу то, что многие пытаются скрыть.

— Ты экстрасенс или гипнотизёр? Может быть, маг? — скептически ухмыляюсь я.

— Моя мать не верила в магию, я не верил в магию, и даже магия не верила в нас, — с абсолютно серьезным видом вещает он полную дичь. — Ты можешь называть меня кем угодно и все равно не попадешь в правильное определение. Не всему есть научное объяснение, Эль, хотя моя мать искала, очень долго искала объяснения своим необычным способностям, хотела разобраться в том, почему видит то, что для других остается закрытым.

— Безумие у тебя в роду. Неудивительно, что ты загремел в психушку.

— Корнелия Перриш была ученым, Эль.

— Одно не исключает другого, Декс. Среди ученых нарушения психики не редкость. Что такого в книге, что передала мне Эм? — мой мозг постепенно возвращается к стабильному функционированию.

— Ее подарила мне моя мать на двенадцатый день рождения.

— Странный выбор подарка для ребенка, — распахиваю глаза и тут же тону в зеркальных лабиринтах серых глаз.

— Тогда она впервые заговорила о моем отце. Корнелия сказала, что он увлекался ботаникой, и эта мысль осела во мне. Все началось с этой книги, Эль. Подавляющее большинство происходящих в нашей жизни событий запрограммированы ещё в годы формирования личности. Люди сколько угодно могут кичиться своей независимостью и свободомыслием, но в той или иной мере все они ­— управляемые марионетки. Чтобы научиться дергать, нужно всего лишь нащупать нить и потянуть.

— Значит ты тот, кто умеет правильно натягивать? — иронизирую я. Выражение мужского лица остаётся непроницаемым и закрытым, как, впрочем, и всегда.

— В нашем с тобой случае мне не пришлось ничего натягивать, парирует он. — Но основную мысль ты уловила.

Интимные нотки в хрипловатом голосе заставляют меня вспыхнуть, воскрешая в памяти самые жаркие мгновения. Мои щеки горят, тело становится ватным и податливым. У меня нет оружия против губительного влечения к этому мужчине.

— У нас не было секса в Святой Агате, — выпаливаю я. Декс склоняет голову набок, и на его чувственных губах расцветает улыбка. Живая, обжигающая, редкая.

— Поговорим о сексе? — задаёт он мне тот же вопрос, что и на крыше, когда мы курили марихуану.

— Хочу понять, почему твои прикосновения показались мне знакомыми.

— Может, потому что ты много раз представляла, как это будет, — отвечает Перриш, и его свободная ладонь опускается на мою талию. Я вздрагиваю, словно от разряда тока, и жадно втягиваю раскаленный воздух. — Даже забытые фантазии имеют свойство запечатываться в подсознании и вырываться оттуда в нужный момент.

— А что насчёт твоих фантазий? — спрашиваю, шумно дыша.

— Ты провела в моей постели немало часов, чтобы сделать определённые выводы, — мужская ладонь перемещается на мой инстинктивно втянувшийся живот, пальцы едва уловимо скользят по ткани, лаская, напоминая, какими жесткими и сильными они могут быть, какое запредельное удовольствие умеют дарить. Запредельное — да, это самое точное название. Меня бросает в дрожь, все тело покрывается испариной.

— Почему игры с дыханием?

— Знаешь, какой самый большой страх формируется у ребёнка, запертого в комнате и живущего от одного посещения матери до другого? — неожиданно задает вопрос Перриш, и меня пронзает горечь от осознания, что сейчас он говорит о себе.

— Остаться одному?

— Я и так был один большую часть времени.

— Умереть от голода, если вдруг мать однажды не придёт?

— Я как-то не думал об этом, Эль, — легко качает он головой, и меня затапливает печалью и состраданием. — Я боялся, что однажды закончится кислород, — продолжает он непринужденным тоном, создавая ложное ощущение, что озвученное откровение давно не ранит. — Вселенная исчезает, когда мы закрываем глаза, так говорила моя мать. Но это не так. Вселенная исчезает, когда мы перестаём дышать. Потеря контроля — вот мой главный страх, Эль. Потеря контроля над каждой сферой моего существования. Секс тоже входит в эту сферу. Я чувствую, что абсолютно владею тобой полностью только в те моменты, когда твоя жизнь полностью в моих руках.

Я отвожу взгляд, осознавая, что разговор перешел в очень опасную для меня зону. Парадоксально, что вместо страха и желания бежать подальше от этого безумного извращенца, я ощущаю острое возбуждение.

— И что будет дальше? — сглотнув скопившуюся слюну, спрашиваю я.

— Ты можешь остаться и принять мои условия, — властные пальцы лениво поглаживают мои скулы, продолжая запускать огненных мотыльков во все части моего тела. — Не навсегда, на какой-то период… — брови Перриша сходятся на переносице, создавая впечатление, что прямо сейчас он мучительно размышляет над последней фразой.