— Василина не непутёвая, — возражаю я. — Не называй её так, пожалуйста.
Легко сказать: почаще куда-нибудь выходи. Куда? У меня и друзей-то толком нет, кроме Васи. Я понятия не имею, где и как коротают досуг люди моего возраста, хотя бы потому, что в школьные и студенческие годы занималась только учёбой. По маминой инициативе, между прочим. Сначала нужно было бросить все силы на вступительные экзамены, потом — с отличием сдавать сессии, чтобы непременно получить красный диплом, который, по её словам, обязательно даст преимущество в трудоустройстве. И к тому же я не Василина. Обладай я хоть сотой долей её бойкости и красоты — наверняка бы с кем-нибудь встречалась.
Шоколадный шарик, провалившийся в желудок вместе с глотком чая, оказывается не способным даже немного притупить сгущающуюся тоску.
— Мне не нужны твои деньги, мам. И про ипотеку я всё сама узнала.
— Хватит, Таня. Я с отцом уже поговорила. Пусть раскошелится на свою старшую дочь. Не всё её отпрыскам путёвки покупать.
Я с тоской посматриваю на часы. Если разговор коснулся отца, то дело плохо. Сейчас мама заведётся и придётся выслушивать то, что я слышала тысячи раз. Женщина, с которой он живёт, использует его как кошелёк, а он бессовестный дурак, который не ценил маму. Хотя я сама немного обижена на папу из-за редких встреч, но называть его дураком язык не поворачивается. С мамой и её характером действительно очень сложно ужиться.
— Мне ехать пора, — предупреждаю , осушив чашку.
Мама смотрит с недовольством.
— Ты ведь только приехала. Куда так быстро?
— Я в салон записалась, — говорю первое пришедшее в голову.
— Ты вроде недавно стриглась?
— Это окрашивание.
— Что ещё выдумала, Татьяна! — Резко опущенная чашка красноречиво демонстрирует мамино удивление, а моё полное имя усиливает этот эффект. — Ни к чему портить волосы.
— Я хочу. Решила попробовать.
— Для чего? У тебя свой цвет красивый. Когда поседеешь, как я, — начнёшь краситься, а сейчас глупостями заниматься не нужно.
Тот редкий случай, когда я чувствую, что имею право настоять на своём. Это всего лишь покраска волос, а мне уже двадцать четыре. Я плачу за квартиру сама, покупаю себе вещи сама… Могу голосовать на выборах и даже уехать в другую страну при желании.
— Таня, ты меня поняла? — требовательно спрашивает мама, пока я убеждаю себя в возможности принятия собственных решений.
— Так, может, я и отношения заведу, когда поседею? — шёпотом уточняю , чувствуя нестерпимое жжение на щеках. — Это мои волосы. Что захочу, то и сделаю.
Для кого-то сказать это — наверняка сущая ерунда, но для меня — самый настоящий подвиг. Смелее было только объявить маме о том, что я переезжаю на съёмную квартиру. Уехать было отнюдь не просто: мама и требовала, и угрожала, и пыталась воззвать к практичности. Просто она не знала, что в мире не существует силы, способной заставить меня отказаться от мечты, которую я лелеяла весь последний курс университета: комната, где всё устроено так, как нравится мне, холодильник, где хранятся продукты, которые нравятся мне, а ещё тишина и свобода.
— Не знаю, что с тобой сегодня творится, но лучше поезжай домой и отдохни, — комментирует мама, наблюдая, как я обуваюсь. — Слишком много работаешь, видимо.
«А что мне остаётся? — в отчаянии думаю я, просовывая ноги в мокасины, которые в эту самую минуту начинаю ненавидеть. — Кроме работы, у меня больше ничего нет».
Заставив себя обнять маму на прощанье, я выскакиваю за дверь и, не дожидаясь, пока окажусь на улице, набираю нужный номер.
— Алло, девушка. Здравствуйте, это Татьяна… Ракитина. Я записывалась на стрижку и окрашивание, но потом отписалась, и вот сейчас снова передумала. Вот такая я непостоянная, да. Окошко ещё осталось?
8
На часах уже начало восьмого, а это значит, что если я не выйду из дома прямо сейчас, то велик риск впервые в жизни опоздать на работу. Об этом я помню, но всё равно продолжаю стоять перед зеркалом, не в силах перестать улыбаться и поглаживать кончики волос. Будто другие, не мои… Из неприметного русого цвет стал густым, насыщенным, отливающим богатой бронзой, и на ощупь волосы тоже другие. Наверное, из-за состава которые нанесли после мытья головы. Пряди гладкие как шёлк и легко проскальзывают между пальцами.
Этим утром что-то будто изменилось. Если раньше я быстро принимала душ и бежала готовить завтрак, то сегодня вдруг почувствовала желание натереть кожу скрабом, который Мила дарила на день рождения и который вот уже полгода лежал нераспечатанным, а ещё немного помассировать лицо перед нанесением крема. Вдруг вспомнилось, что Василина часто делала комплименты моей коже, и захотелось уделить ей внимание.
Кожа у меня правда хорошая. Немного бледновата, но зато гладкая, упругая, без заметных пор и высыпаний. Наверное, по наследству от мамы передалась. У неё вот только совсем недавно первые морщинки стали появляться.
А ещё девушка в салоне вчера хвалила мои волосы. Сказала, что они такие густые и плотные, что даже краска не сразу ложится. Было приятно. Я раньше не задумывалась, что они у меня какие-то особенные: думала, обычные волосы. А сейчас просто не могу на них налюбоваться. Только сейчас понимаю, что ходила с таким богатством на голове и совершенно его не замечала. Исключено, что мастер хотела мне просто польстить. Для чего ей? Я ведь обычный клиент из множества других.
Замерев на секунду, я решаюсь. Протягиваю руку к косметичке, лежащей на комоде, и достаю тушь. Всего пара мазков, которые даже не будут заметны. И может быть, помады чуть-чуть. Неяркой, какой Василина меня красила.
*********
— Ух ты! Покрасилась? — первое, что произносит Валерия, как только я захожу в лифт.
Смущение и дискомфорт сковывают меня, но я всё равно заставляю себя улыбнуться и кивнуть. Такие радикальные изменения во внешности редко остаются незамеченными, так что всё в порядке. Я ведь этого и хотела? Измениться, чтобы выглядеть лучше.
— И постриглась, да? — Лера двигает головой из стороны в сторону, внимательно оглядываю мою новую причёску. — Идёт тебе. Прямо другой человек.
На последней фразе я ёжусь, но снова говорю себе: «Ничего страшного». Другой человек — это хорошо. Значит, изменения даже эффектнее, чем я ожидала.
— Привет, — машу рукой Лене за стойкой и трусливо ускоряю шаг.
Покраситься и изменить причёску, оказывается, лишь полдела, а вот с достоинством принести всё это на работу — задача посложнее.
Какая-то я нелогичная. Хочется, чтобы улучшения не прошли для окружающих бесследно, но едва они пытаются их прокомментировать, возникает желание спрятаться. Может быть, со временем привыкну и станет лучше.
В кабинете я немного успокаиваюсь и пытаюсь поймать недавнее настроение. Трогаю кончики волос и вспоминаю выражение лица девушки-мастера в тот момент, когда она наносила краску. «Какие у вас густые и плотные волосы. По-белому завидую». Это впервые, когда девушка, причём довольно симпатичная, сказала, что завидует мне. Той, что привыкла считать себя самой обычной.
Щёлкнув по клавиатуре, снова замираю, сфокусировавшись на ногтях. Обычно я делаю гигиенический маникюр с прозрачным покрытием, а сейчас внезапно думаю: как было бы хорошо попробовать что-то другое. Может быть, нежно-розовый цвет или даже глубокий красный... Кладу руку на ежедневник и представляю, как алые ногти контрастируют с синей кожаной обложкой. Так, всё, хватит. Я снова увлекаюсь. О маникюре подумаю потом. В смысле в обеденный перерыв или после работы. А может, вообще оставлю эту идею. И кстати, где Римма Радиковна? Сегодня она должна была вернуться.
Почему на месте нет главного юриста компании, выясняется через полчаса, когда звонит Глеб Алексеевич Матросов, наш генеральный.
— Римма Радиковна на больничном. — В своей излюбленной манере он коротко нарубает слова. — Через пять минут будь в зале совещаний.
Я успеваю пискнуть «хорошо», перед тем как он отключается. Что ж. Генеральную уборку, очевидно, придётся отложить ещё на неделю, а глажка белья целиком ляжет на Василину. Скоро мне будет впору перед ней извиняться. И нужно не забыть позвонить Римме Радиковне— справиться, как у неё дела.
По инерции вновь ощупав волосы, гашу монитор и подхватываю ежедневник. За две недели отсутствия начальницы я привыкла иметь тет-а-тет с генеральным и постепенно перестала переживать, что в некоторых вопросах мне не достаёт опыта и компетенции. Просто приходится задерживаться, чтобы дважды перепроверить всё как следует, что по большому счёту не так уж и катастрофично. За неимением женских амбиций, всё моё честолюбие сконцентрировано на работе.
На всякий случай постучавшись, я вхожу в зал совещаний и моментально каменею при виде трёх пар глаз, устремившихся на меня. В левой половине груди гулко барабанит, тело окатывают волны озноба. И отнюдь не потому, что я попала под прицелы взглядов Глеба Алексеевича и Дивеева, хотя и это чрезмерная нагрузка на нервы... Я не могу пошевелиться, потому что рядом с ними сидит Дан. То есть Громов.
— Здравствуйте, — роняю я и зачем-то склоняю голову на манер верховой лошадки. Прижав к груди ежедневник, пробираюсь на свободное место и, неуклюже приземлившись на стул, издаю смущённый смешок: — У нас сегодня трое на одного, да?
Бо-оже. Ну какого, как Василина говорит, хрена? «Трое на одного, да?» Когда у нас стало принято шутить в присутствии руководства?
Генеральный и его заместитель оставляют мою шутку без комментариев, а вот Дана она, похоже, повеселила. Склонив голову вбок, он открыто демонстрирует улыбку. Выходит, он не соврал, что у него появились дела с Глебом Алексеевичем. И судя по стопке бумаг, лежащих перед ним, он действительно пришёл сюда с договором.
Опустив глаза, я делаю вид, что занята поиском нужной страницы ежедневника, для того чтобы иметь возможность хотя бы чуточку прийти в себя, а когда вновь поднимаю голову, то вижу, что Дан всё ещё смотрит на меня. Обведя взглядом мои волосы, он выразительно поднимает брови. Я не сильна в невербальной этике, но тут понимаю: он говорит, что заметил и ему нравится.
А вот и новый инсайт. Недостаточно просто покрасить волосы и выдержать вопросы коллег. Нужно ещё научиться не краснеть, как клубника на грядке, когда тебе пытаются делать комплименты.
Моё смущение Дана, кажется, забавляет, потому что он и не думает отводить взгляд. Краснеть сильнее некуда, поэтому я с укором смотрю на него в ответ. «Хватит уже», — беззвучно говорю ему, расширив глаза, и, не сдержавшись, выпускаю наружу краешек улыбки. На красивых людей, которые умеют улыбаться так, что дух захватывает, злиться невозможно.
— Знакомьтесь, если ещё не знакомы, — подаёт голос генеральный. — Громов Дан Андреевич, мой давний знакомый и будущий партнёр. Татьяна Викторовна, заместитель главного юриста. Пока Римма Радиковна на больничном, договором будет заниматься она.
Хорошо, что рукава рубашки длинные и никому не заметны мурашки, выступившие на моих руках от этих слов. Сердце ни на секунду не получает успокоения. Во мне кипят волнение и азарт. Работа над партнёрским договором — это большая ответственность и огромный шаг вперёд. Страшно, но ведь когда-то нужно начинать?
— Тогда мне стоит узнать, о каком партнёрстве пойдёт речь, — говорю я, заставляя себя посмотреть по очереди на каждого из сидящих, включая Дивеева, который не принимает участия в беседе. Просто чтобы его не обижать.
— Всё довольно просто, Татьяна Викторовна, — вступает Громов и переводит взгляд на Глеба Алексеевича: — Я сам поясню, если никто не против?
Сейчас он говорит по-другому. Шутливая вальяжность исчезла из его голоса, который звучит с энтузиазмом, но без толики пафоса, присущего людям на высокопоставленных должностях. Он разговаривает со мной как с хорошим знакомым, которому вверяет перспективный бизнес-план за чашечкой кофе.
— …«Кристалл» занимается производством и поставкой тары на всю страну, а я хочу продавать её за пределами нашей родины. Логистика, контракты, общение с дотошными европейцами — на мне. Это, — Громов накрывает рукой договор и придвигает его ко мне, так что на секунду невероятно длинные пальцы оказываются в каких-то десяти сантиметрах, — договор, составленный моими юристами. Основные моменты мы с Глебом Алексеевичем обговорили, конечную цену пока согласовываем.
— Забери к себе и как следует изучи, Татьяна, — распоряжается генеральный. — Со всеми правками сначала ко мне.
— Сразу оговорюсь, что договор — почти копия того, который вы в прошлом году подписывали с «Вегой», — не без усмешки комментирует Дан. — Костя Коровин от них ушёл и любезно меня проконсультировал.
— Не слишком профессионально с его стороны, — недовольно вставляет Дивеев.
— Зато как эффективно для нас с вами, Сергей Борисович, — сверкнув улыбкой, парирует Громов. — И для Татьяны Викторовны работы гораздо меньше.
— Могу прямо сейчас сказать, что мы это не подпишем, — стараясь не звучать категорично, говорю я, сосредоточившись на середине страницы. — Пункт четыре-пять. Маркировка, тара и упаковка товара должны соответствовать обязательным стандартам, обеспечивать его сохранность при транспортировке и хранении...
Подняв глаза, я смотрю на Дана:
— «Обязательные стандарты» звучит двояко с учётом того, что товар будет поставляться в Европу. В случае если с грузом что-то случится, это хороший повод обратиться к европейским стандартам, которые наверняка отличаются от российских. То, что вы выбираете зоной сбыта не Российскую Федерацию, едва ли наша ответственность.
Мне немного неуютно озвучивать это вслух. Я привыкла корректировать договоры, не видя и не зная контрагента лично, а Дана я знаю. В каком-то смысле — ближе, чем многих. Но что поделать? Это моя работа.
Откинувшись в кресле, он перекидывает ногу на ногу и смотрит на меня с новым интересом. Без улыбки.
— С этим как-нибудь решим. Ещё какие-то замечания прямо сейчас будут?
— Вряд ли мне стоит задерживать присутствующих. Если дело срочное, то я перенесу текущие дела и займусь договором прямо сегодня.
Я выжидательно смотрю на Глеба Алексеевича и получаю утвердительный кивок.
— Займись, Татьяна. «Промсервис» подождёт.
— А почему вы не хотите рассмотреть возможность подписания дилерского договора? — набравшись храбрости, спрашиваю я, снова обратившись взглядом к Громову. — С ним бы у нас возникло меньше трений.
— Подловила, красавица, — широко улыбается он, заставляя меня вспыхнуть от этого неформального обращения, а Дивеева возмущённо заёрзать в кресле. — Дилерство удобно вам и крайне неудобно мне. Куча обязанностей, условий и требований по выкупу объёма и рекламе. Мне приятнее быть любимым клиентом, а не ручным продавцом. Но за предложение спасибо. С вашей стороны оно более чем оправданно и закономерно.
На последних фразах снова посещает стойкое ощущение, что Громов меня хвалит. Да что со мной такое? Мы тут серьёзные вещи обсуждаем, а мне хочется улыбаться.
Легко сказать: почаще куда-нибудь выходи. Куда? У меня и друзей-то толком нет, кроме Васи. Я понятия не имею, где и как коротают досуг люди моего возраста, хотя бы потому, что в школьные и студенческие годы занималась только учёбой. По маминой инициативе, между прочим. Сначала нужно было бросить все силы на вступительные экзамены, потом — с отличием сдавать сессии, чтобы непременно получить красный диплом, который, по её словам, обязательно даст преимущество в трудоустройстве. И к тому же я не Василина. Обладай я хоть сотой долей её бойкости и красоты — наверняка бы с кем-нибудь встречалась.
Шоколадный шарик, провалившийся в желудок вместе с глотком чая, оказывается не способным даже немного притупить сгущающуюся тоску.
— Мне не нужны твои деньги, мам. И про ипотеку я всё сама узнала.
— Хватит, Таня. Я с отцом уже поговорила. Пусть раскошелится на свою старшую дочь. Не всё её отпрыскам путёвки покупать.
Я с тоской посматриваю на часы. Если разговор коснулся отца, то дело плохо. Сейчас мама заведётся и придётся выслушивать то, что я слышала тысячи раз. Женщина, с которой он живёт, использует его как кошелёк, а он бессовестный дурак, который не ценил маму. Хотя я сама немного обижена на папу из-за редких встреч, но называть его дураком язык не поворачивается. С мамой и её характером действительно очень сложно ужиться.
— Мне ехать пора, — предупреждаю , осушив чашку.
Мама смотрит с недовольством.
— Ты ведь только приехала. Куда так быстро?
— Я в салон записалась, — говорю первое пришедшее в голову.
— Ты вроде недавно стриглась?
— Это окрашивание.
— Что ещё выдумала, Татьяна! — Резко опущенная чашка красноречиво демонстрирует мамино удивление, а моё полное имя усиливает этот эффект. — Ни к чему портить волосы.
— Я хочу. Решила попробовать.
— Для чего? У тебя свой цвет красивый. Когда поседеешь, как я, — начнёшь краситься, а сейчас глупостями заниматься не нужно.
Тот редкий случай, когда я чувствую, что имею право настоять на своём. Это всего лишь покраска волос, а мне уже двадцать четыре. Я плачу за квартиру сама, покупаю себе вещи сама… Могу голосовать на выборах и даже уехать в другую страну при желании.
— Таня, ты меня поняла? — требовательно спрашивает мама, пока я убеждаю себя в возможности принятия собственных решений.
— Так, может, я и отношения заведу, когда поседею? — шёпотом уточняю , чувствуя нестерпимое жжение на щеках. — Это мои волосы. Что захочу, то и сделаю.
Для кого-то сказать это — наверняка сущая ерунда, но для меня — самый настоящий подвиг. Смелее было только объявить маме о том, что я переезжаю на съёмную квартиру. Уехать было отнюдь не просто: мама и требовала, и угрожала, и пыталась воззвать к практичности. Просто она не знала, что в мире не существует силы, способной заставить меня отказаться от мечты, которую я лелеяла весь последний курс университета: комната, где всё устроено так, как нравится мне, холодильник, где хранятся продукты, которые нравятся мне, а ещё тишина и свобода.
— Не знаю, что с тобой сегодня творится, но лучше поезжай домой и отдохни, — комментирует мама, наблюдая, как я обуваюсь. — Слишком много работаешь, видимо.
«А что мне остаётся? — в отчаянии думаю я, просовывая ноги в мокасины, которые в эту самую минуту начинаю ненавидеть. — Кроме работы, у меня больше ничего нет».
Заставив себя обнять маму на прощанье, я выскакиваю за дверь и, не дожидаясь, пока окажусь на улице, набираю нужный номер.
— Алло, девушка. Здравствуйте, это Татьяна… Ракитина. Я записывалась на стрижку и окрашивание, но потом отписалась, и вот сейчас снова передумала. Вот такая я непостоянная, да. Окошко ещё осталось?
8
На часах уже начало восьмого, а это значит, что если я не выйду из дома прямо сейчас, то велик риск впервые в жизни опоздать на работу. Об этом я помню, но всё равно продолжаю стоять перед зеркалом, не в силах перестать улыбаться и поглаживать кончики волос. Будто другие, не мои… Из неприметного русого цвет стал густым, насыщенным, отливающим богатой бронзой, и на ощупь волосы тоже другие. Наверное, из-за состава которые нанесли после мытья головы. Пряди гладкие как шёлк и легко проскальзывают между пальцами.
Этим утром что-то будто изменилось. Если раньше я быстро принимала душ и бежала готовить завтрак, то сегодня вдруг почувствовала желание натереть кожу скрабом, который Мила дарила на день рождения и который вот уже полгода лежал нераспечатанным, а ещё немного помассировать лицо перед нанесением крема. Вдруг вспомнилось, что Василина часто делала комплименты моей коже, и захотелось уделить ей внимание.
Кожа у меня правда хорошая. Немного бледновата, но зато гладкая, упругая, без заметных пор и высыпаний. Наверное, по наследству от мамы передалась. У неё вот только совсем недавно первые морщинки стали появляться.
А ещё девушка в салоне вчера хвалила мои волосы. Сказала, что они такие густые и плотные, что даже краска не сразу ложится. Было приятно. Я раньше не задумывалась, что они у меня какие-то особенные: думала, обычные волосы. А сейчас просто не могу на них налюбоваться. Только сейчас понимаю, что ходила с таким богатством на голове и совершенно его не замечала. Исключено, что мастер хотела мне просто польстить. Для чего ей? Я ведь обычный клиент из множества других.
Замерев на секунду, я решаюсь. Протягиваю руку к косметичке, лежащей на комоде, и достаю тушь. Всего пара мазков, которые даже не будут заметны. И может быть, помады чуть-чуть. Неяркой, какой Василина меня красила.
*********
— Ух ты! Покрасилась? — первое, что произносит Валерия, как только я захожу в лифт.
Смущение и дискомфорт сковывают меня, но я всё равно заставляю себя улыбнуться и кивнуть. Такие радикальные изменения во внешности редко остаются незамеченными, так что всё в порядке. Я ведь этого и хотела? Измениться, чтобы выглядеть лучше.
— И постриглась, да? — Лера двигает головой из стороны в сторону, внимательно оглядываю мою новую причёску. — Идёт тебе. Прямо другой человек.
На последней фразе я ёжусь, но снова говорю себе: «Ничего страшного». Другой человек — это хорошо. Значит, изменения даже эффектнее, чем я ожидала.
— Привет, — машу рукой Лене за стойкой и трусливо ускоряю шаг.
Покраситься и изменить причёску, оказывается, лишь полдела, а вот с достоинством принести всё это на работу — задача посложнее.
Какая-то я нелогичная. Хочется, чтобы улучшения не прошли для окружающих бесследно, но едва они пытаются их прокомментировать, возникает желание спрятаться. Может быть, со временем привыкну и станет лучше.
В кабинете я немного успокаиваюсь и пытаюсь поймать недавнее настроение. Трогаю кончики волос и вспоминаю выражение лица девушки-мастера в тот момент, когда она наносила краску. «Какие у вас густые и плотные волосы. По-белому завидую». Это впервые, когда девушка, причём довольно симпатичная, сказала, что завидует мне. Той, что привыкла считать себя самой обычной.
Щёлкнув по клавиатуре, снова замираю, сфокусировавшись на ногтях. Обычно я делаю гигиенический маникюр с прозрачным покрытием, а сейчас внезапно думаю: как было бы хорошо попробовать что-то другое. Может быть, нежно-розовый цвет или даже глубокий красный... Кладу руку на ежедневник и представляю, как алые ногти контрастируют с синей кожаной обложкой. Так, всё, хватит. Я снова увлекаюсь. О маникюре подумаю потом. В смысле в обеденный перерыв или после работы. А может, вообще оставлю эту идею. И кстати, где Римма Радиковна? Сегодня она должна была вернуться.
Почему на месте нет главного юриста компании, выясняется через полчаса, когда звонит Глеб Алексеевич Матросов, наш генеральный.
— Римма Радиковна на больничном. — В своей излюбленной манере он коротко нарубает слова. — Через пять минут будь в зале совещаний.
Я успеваю пискнуть «хорошо», перед тем как он отключается. Что ж. Генеральную уборку, очевидно, придётся отложить ещё на неделю, а глажка белья целиком ляжет на Василину. Скоро мне будет впору перед ней извиняться. И нужно не забыть позвонить Римме Радиковне— справиться, как у неё дела.
По инерции вновь ощупав волосы, гашу монитор и подхватываю ежедневник. За две недели отсутствия начальницы я привыкла иметь тет-а-тет с генеральным и постепенно перестала переживать, что в некоторых вопросах мне не достаёт опыта и компетенции. Просто приходится задерживаться, чтобы дважды перепроверить всё как следует, что по большому счёту не так уж и катастрофично. За неимением женских амбиций, всё моё честолюбие сконцентрировано на работе.
На всякий случай постучавшись, я вхожу в зал совещаний и моментально каменею при виде трёх пар глаз, устремившихся на меня. В левой половине груди гулко барабанит, тело окатывают волны озноба. И отнюдь не потому, что я попала под прицелы взглядов Глеба Алексеевича и Дивеева, хотя и это чрезмерная нагрузка на нервы... Я не могу пошевелиться, потому что рядом с ними сидит Дан. То есть Громов.
— Здравствуйте, — роняю я и зачем-то склоняю голову на манер верховой лошадки. Прижав к груди ежедневник, пробираюсь на свободное место и, неуклюже приземлившись на стул, издаю смущённый смешок: — У нас сегодня трое на одного, да?
Бо-оже. Ну какого, как Василина говорит, хрена? «Трое на одного, да?» Когда у нас стало принято шутить в присутствии руководства?
Генеральный и его заместитель оставляют мою шутку без комментариев, а вот Дана она, похоже, повеселила. Склонив голову вбок, он открыто демонстрирует улыбку. Выходит, он не соврал, что у него появились дела с Глебом Алексеевичем. И судя по стопке бумаг, лежащих перед ним, он действительно пришёл сюда с договором.
Опустив глаза, я делаю вид, что занята поиском нужной страницы ежедневника, для того чтобы иметь возможность хотя бы чуточку прийти в себя, а когда вновь поднимаю голову, то вижу, что Дан всё ещё смотрит на меня. Обведя взглядом мои волосы, он выразительно поднимает брови. Я не сильна в невербальной этике, но тут понимаю: он говорит, что заметил и ему нравится.
А вот и новый инсайт. Недостаточно просто покрасить волосы и выдержать вопросы коллег. Нужно ещё научиться не краснеть, как клубника на грядке, когда тебе пытаются делать комплименты.
Моё смущение Дана, кажется, забавляет, потому что он и не думает отводить взгляд. Краснеть сильнее некуда, поэтому я с укором смотрю на него в ответ. «Хватит уже», — беззвучно говорю ему, расширив глаза, и, не сдержавшись, выпускаю наружу краешек улыбки. На красивых людей, которые умеют улыбаться так, что дух захватывает, злиться невозможно.
— Знакомьтесь, если ещё не знакомы, — подаёт голос генеральный. — Громов Дан Андреевич, мой давний знакомый и будущий партнёр. Татьяна Викторовна, заместитель главного юриста. Пока Римма Радиковна на больничном, договором будет заниматься она.
Хорошо, что рукава рубашки длинные и никому не заметны мурашки, выступившие на моих руках от этих слов. Сердце ни на секунду не получает успокоения. Во мне кипят волнение и азарт. Работа над партнёрским договором — это большая ответственность и огромный шаг вперёд. Страшно, но ведь когда-то нужно начинать?
— Тогда мне стоит узнать, о каком партнёрстве пойдёт речь, — говорю я, заставляя себя посмотреть по очереди на каждого из сидящих, включая Дивеева, который не принимает участия в беседе. Просто чтобы его не обижать.
— Всё довольно просто, Татьяна Викторовна, — вступает Громов и переводит взгляд на Глеба Алексеевича: — Я сам поясню, если никто не против?
Сейчас он говорит по-другому. Шутливая вальяжность исчезла из его голоса, который звучит с энтузиазмом, но без толики пафоса, присущего людям на высокопоставленных должностях. Он разговаривает со мной как с хорошим знакомым, которому вверяет перспективный бизнес-план за чашечкой кофе.
— …«Кристалл» занимается производством и поставкой тары на всю страну, а я хочу продавать её за пределами нашей родины. Логистика, контракты, общение с дотошными европейцами — на мне. Это, — Громов накрывает рукой договор и придвигает его ко мне, так что на секунду невероятно длинные пальцы оказываются в каких-то десяти сантиметрах, — договор, составленный моими юристами. Основные моменты мы с Глебом Алексеевичем обговорили, конечную цену пока согласовываем.
— Забери к себе и как следует изучи, Татьяна, — распоряжается генеральный. — Со всеми правками сначала ко мне.
— Сразу оговорюсь, что договор — почти копия того, который вы в прошлом году подписывали с «Вегой», — не без усмешки комментирует Дан. — Костя Коровин от них ушёл и любезно меня проконсультировал.
— Не слишком профессионально с его стороны, — недовольно вставляет Дивеев.
— Зато как эффективно для нас с вами, Сергей Борисович, — сверкнув улыбкой, парирует Громов. — И для Татьяны Викторовны работы гораздо меньше.
— Могу прямо сейчас сказать, что мы это не подпишем, — стараясь не звучать категорично, говорю я, сосредоточившись на середине страницы. — Пункт четыре-пять. Маркировка, тара и упаковка товара должны соответствовать обязательным стандартам, обеспечивать его сохранность при транспортировке и хранении...
Подняв глаза, я смотрю на Дана:
— «Обязательные стандарты» звучит двояко с учётом того, что товар будет поставляться в Европу. В случае если с грузом что-то случится, это хороший повод обратиться к европейским стандартам, которые наверняка отличаются от российских. То, что вы выбираете зоной сбыта не Российскую Федерацию, едва ли наша ответственность.
Мне немного неуютно озвучивать это вслух. Я привыкла корректировать договоры, не видя и не зная контрагента лично, а Дана я знаю. В каком-то смысле — ближе, чем многих. Но что поделать? Это моя работа.
Откинувшись в кресле, он перекидывает ногу на ногу и смотрит на меня с новым интересом. Без улыбки.
— С этим как-нибудь решим. Ещё какие-то замечания прямо сейчас будут?
— Вряд ли мне стоит задерживать присутствующих. Если дело срочное, то я перенесу текущие дела и займусь договором прямо сегодня.
Я выжидательно смотрю на Глеба Алексеевича и получаю утвердительный кивок.
— Займись, Татьяна. «Промсервис» подождёт.
— А почему вы не хотите рассмотреть возможность подписания дилерского договора? — набравшись храбрости, спрашиваю я, снова обратившись взглядом к Громову. — С ним бы у нас возникло меньше трений.
— Подловила, красавица, — широко улыбается он, заставляя меня вспыхнуть от этого неформального обращения, а Дивеева возмущённо заёрзать в кресле. — Дилерство удобно вам и крайне неудобно мне. Куча обязанностей, условий и требований по выкупу объёма и рекламе. Мне приятнее быть любимым клиентом, а не ручным продавцом. Но за предложение спасибо. С вашей стороны оно более чем оправданно и закономерно.
На последних фразах снова посещает стойкое ощущение, что Громов меня хвалит. Да что со мной такое? Мы тут серьёзные вещи обсуждаем, а мне хочется улыбаться.