Джек сжимает руку и, с трудом дыша, закрывает глаза.

— Никогда больше так не поступай со мной, — говорит он на выдохе. Это было адресовано мне или лошадиному богу?

— Иди поймай Звезду, — бормочу я, прижимая к себе ногу.

— Нет, — отвечает Джек.

Папа и Гил следуют за Джеком. Увидев испуганные глаза папы, мне захотелось плакать. Я очень давно не падала с лошади. Нога болит так, будто ее ударили ломом. Проклятье.

Потребовалось несколько минут, чтобы мое сердце перестало так сильно колотиться и чтобы тело перестало дрожать, но я думаю, что мои нога и задница в полном порядке.

Подбегает мистер Гудвин:

— Тебе нужно в больницу?

— Я в порядке, — говорю сквозь стиснутые зубы. — Просто ветер выбил меня из седла. Нет ни единой помехи, из-за которой я упущу шанс быть жокеем в субботу! — Все что вам нужно — это проклятый истребитель енотов! — говорю я мистеру Гудвину, заставляя его и Джека тихо смеяться.

— Я займусь этим, — говорит Джек.

— Может тебе стоит показаться врачу? — спрашивает папа, но я качаю головой.

— Я не ушибла голову, и ничего, кроме ноги и задницы, не болит, — шепчу я, смущенная. Конюхи по всему треку уставились на меня. Люди падают с лошадей все время, просто мой папа — король драмы. Я не хочу, чтобы он платил за визит к доктору только потому, что моя задница болит. Я бы почувствовала, если бы что-то сломала. На ноге завтра точно появится отвратительный синяк.

— Нам нужно убрать тебя с трека, — сказал мистер Гудвин, смотря на выходы из стойл. — Мы заставляем около двадцати наездников ждать.

Кедар Хилл в первую очередь это бизнес. Я иду шатаясь. Папа говорит всем, что сегодня оставит меня дома, чтобы убедиться, что у меня нет травмы головы.

— Папа, нет. Из-за этого я буду выглядеть полной слабачкой.

— Ты остаешься дома.

— Если ты оставляешь ее дома, то я принесу несколько дисков, чтобы мы посмотрели фильм, — сказал Гил, подмигивая мне. Он знает, что папа очень сильно отреагировал.

— Я отнесу ее назад, — сказал Джек, протискивая руки под мои колени и под плечи, поднимая меня с трека. Мистер Гудвин посматривает на своего сына, но Джек на это никак не реагирует.

— Поставь меня обратно, — говорю я Джеку сквозь стиснутые зубы. — Никто не будет воспринимать меня всерьез, если ты меня отсюда унесешь. — Он незамедлительно опускает меня на ноги, острая боль резко отзывается в моей лодыжке. Я подпрыгиваю на одной ноге, чтобы не пробудить эту боль снова.

Папа начал тереть глаза и смахивать пот с лица, напряженно поглядывая на мистера Гудвина и Джека. Я могу отсюда видеть биение пульса на папиной шее.

— Сынок, уведи ее с трека, — говорит мистер Гудвин. Джек берет меня под руку и ведет в сторону Хиллкрест.

— Могу я все еще участвовать в гонке в субботу? — спрашиваю я, прихрамывая.

— Пойдем проверим твою ногу. — Джек предусмотрительно избегает моего вопроса.

Он ведет меня обратно в Хиллкрест и сопровождает до моей спальни. Здесь он оглядывается вокруг, мельком осматривая на мою крохотную комнату. Она достаточна большая только для двуспальной кровати, шкафа и тумбочки. Фотография моей мамы в рамке висит на двери. Желтая краска местами отлупилась от стен и солнечный свет пробирался через малюсенькое прямоугольное окно рядом с потолком. Мое покрывало для кровати со мной с восьми лет: на нем изображены Клубничные Пирожки.

Джек тихо посмеивается над моим покрывалом, когда мы плюхаемся на него.

— Я знал, что ты пирожок.

Я захотела зарыться под одеяло и умереть от смущения. Мне срочно нужно новое покрывало. После того, как Джек помог мне снять перчатки и жилет, он снял мои ботинки и носки, поднял мою больную ногу к себе на бедро и осмотрел мою лодыжку. Он присвистывает, когда видит мой фиолетовый отек.

— Тебе стоит приложить лед, но не думаю, что здесь что-то очень серьезное…

— Сынок, — сказал мистер Гудвин, появляясь у меня в дверном проеме вместе с моим отцом. Оба они пристально смотрят на мою ногу, лежащую у Джека на бедре. — Тебе нужно вернуться на трек и сообщить всем причину двадцатиминутной задержки. Тебе нужно делать свою работу, ясно?

Все эмоции исчезли с лица Джека, он опускает мою ногу и неожиданно встает.

— Да, сэр.

— Надеюсь, что ты чувствуешь себя лучше, Саванна, — серьезным тоном говорит Джек, а потом уходит и закрывает за собой дверь.

Папа смотрит, как Джек уходит, а потом садится на мою кровать.

— Что там произошло? Как ты потеряла контроль?

— Звезда сильный, он испугался.

Папа качает головой.

— Я не хочу, чтобы ты продолжала ездить на этой лошади.


— Нет.

— Не спорь…

— Единственная причина, по которой Гудвины тренируют меня в качестве жокея, — Звезда…

— И ты думаешь, они позволят тебе это после твоего падения?

— Такое может случиться с каждым! И в этом вина енотов! Такое случалось с наездником на третий день нашего пребывания здесь!

Папа сжимает в кулаке мое покрывало с Клубничными Пирожками и закрывает глаза. Я не могу упустить шанс сделать себе имя и лучшую жизнь в будущем. Факт того, что я до сих пор пользуюсь своим детским одеялом, хорошо показывает, что мне нужна эта возможность. Иногда нужно рискнуть, чтобы получить что-то стоящее.

— Пожалуйста, — говорю я. — Я ничего не испорчу. Пожалуйста, позволь мне продолжить тренировки.

— Мне нужно работать, — говорит он. — Оставайся в постели.

— Пап! — кричу я, но он уходит, не сказав больше ни слова.

Боже, неужели все это произошло меньше чем за неделю? Я зарываюсь лицом в подушку. Случившееся утром испугало меня. Но отсутствие будущего, связанного с гонками, пугает меня больше.

В полдень, когда я прикладывала лед уже в четвертый раз, Гил принес для меня фильм, и я передвинулась в общую комнату, потому что у меня нет телевизора. Меня порадовало, что Гил не уволил меня из-за падения.

— Когда я был жокеем, — сказал Гил, — я падал как минимум раз в месяц. И там не было никаких енотов, которых можно было бы обвинить.

Позже в этот же день, папа сел на мою кровать и начал разговор.

— Мне жаль, что я накричал на тебя утром, — говорит он. — Но тебе нужно привести свое тело в лучшую форму, чтобы ездить на лошади на высокой скорости, если хочешь сохранить свою работу.

— Я могу продолжать работать? — восклицаю я.

Папа запустил руку себе в волосы.

— То, что произошло утром, не твоя вина.

— Да, эти чертовы еноты.

Папа похлопывает меня по колену.

— Эй, следи за выражениями, пирожок.

— Могу я участвовать в гонке на этих выходных?

— Что ж, посмотрим… но тебе нужно взять больше тренировок с Гилом. И не думай, что я буду сомневаться в отмене твоих тренировок, если сочту, что ты не справляешься, ясно?

Я обнимаю его за шею, обещая себе быть бдительной с этого момента. Он прав — эта работа может заставить меня оказаться между жизнью и смертью.

Папа передает мне кучу бумаги.

— Приходил Джек. Он передал тебе твое задание на дом.

— Фу, — произношу я. — Он, наверное, не знает меня совсем, если думает, что я хочу делать домашнюю работу.

Сверху, на этой груде бумаги, лежит записка с выгравированным именем Джека золотыми чернилами. Джон Конрад Гудвин IV. У какого парня есть собственная почтовая бумага? Даже она пахнет, как его одеколон. Господь всемогущий.

Записка гласит:



Звезда извиняется. В качестве его наказания, я перестал давать ему морковку и не позволяю гулять на пастбище с кобылами неделю. Это преподаст ему урок. Я бы сошел с ума, если бы у меня забрали мою любимую еду и доступ к девчонкам. Скорее поправляйся.

ДГ



Я тихо посмеиваюсь над запиской. Но не мог он сказать это вживую?

— Что происходит между вами? — спрашивает папа.

Я подношу записку ко рту, надкусывая уголок.

— Мы вместе работаем со Звездой. Это все, — лгу я, желая стереть из памяти прошлые выходные.

— Убедись, что это все, — говорит папа с суровым взглядом. — Мне было трудно держать его подальше от тебя днем. Я сказал ему, что он не сможет увидеть тебя, потому что я не хочу тебя нервировать, вдруг у тебя все-таки сотрясение мозга.

Так вот почему он прислал записку.