Рэпп решил, что ему не нравится Виктор. Вербовщик несколько раз предупредил, что он не должен говорить о своей личной жизни и нарушение данного правила приведет к моментальному исключению из программы. Всего десять минут назад, во время обеда, инструкторы снова напомнили об этом. Рэпп равнодушно посмотрел на Виктора.
– Разве ты не слышал, что нам сказали инструкторы?
Виктор криво усмехнулся:
– Чушь собачья. Это игра. Они просто над нами издеваются. – Он посмотрел через плечо, чтобы убедиться, что их никто не слышит. – Брось… откуда ты?
– Что тебе с этого обломится?
– Что?
– Что у тебя на уме?
– Я просто пытаюсь получше узнать других парней… вот и всё.
– Пойми меня правильно: тебя не касается, кто я и откуда.
– В самом деле? – Его лицо слегка покраснело, и он стиснул челюсти. – Я тебе кое-что скажу. Не твое дело, что меня касается, а что – нет.
Рэппа перестало устраивать происходящее. Он лежал на спине, и его положение было уязвимым, но ему не хотелось, чтобы Виктор решил, будто его легко запугать.
– Это не я тебе говорю, – спокойно сказал он. – Речь о них. – И Рэпп кивнул в сторону стоявшего у двери инструктора.
Между тем тот закончил разговор и вышел. В амбаре остались только семь новобранцев.
Виктор расхохотался.
– Ну вот, мамочка ушла. Теперь твоя задница в моем распоряжении.
Рэпп решил, что ему больше не стоит лежать. Он быстро спустил ноги с койки и встал.
– В чем твоя проблема, Виктор? – спокойно спросил он, повысив, однако, голос так, чтобы его услышали остальные.
– Ты – моя проблема.
– Да, я так и понял, – ответил Митч, стоявший по другую сторону койки. – Но тебе следовало выразиться более определенно. Может быть, я смогу все исправить.
– Очень сомневаюсь, – презрительно бросил Виктор. – Ты выглядишь слишком слабым. Как если б ты был здесь лишним.
– Ну… почему бы нам не узнать, прав ли ты. – Рэпп указал в сторону мата.
Виктор рассмеялся, словно предложение показалось ему абсурдным.
– У тебя нет ни единого шанса.
Митч кивнул, словно хотел сказать: «Может быть, да, может быть, нет», – и подошел к краю мата.
– Сожалею о твоей матери.
– Что ты сейчас сказал? – спросил Виктор.
– Я только что сказал, – прокричал Рэпп, – что сожалею о твоей матери.
– Тебе стоит следить за своим языком! – В глазах парня появилась ярость.
– Или что? – спокойно поинтересовался Митч.
Остальные пятеро парней оставили свои занятия и с интересом наблюдали за развитием событий.
– Ты собираешься меня ударить, Виктор? – продолжал провоцировать Рэпп, приготовившись решить проблему немедленно. – Что-то не так… твоя мать была шлюхой, когда ты рос? Она давала сосать грудь всем парням, кроме тебя?
– Ты много болтаешь, – прорычал Виктор, с трудом сдерживая ярость.
– Просто пытаюсь понять, что с тобой не так. Ты весь день громогласно разглагольствовал. Вел себя как настоящий засранец. Нас уже от тебя тошнит.
– Я надеру тебе задницу! – взревел Виктор, перепрыгивая с одной ноги на другую, как боксер.
Рэпп ничего не ответил. Он лишь переместился в центр мата и поманил Виктора к себе.
Тот принялся кружить возле Рэппа, выкрикивая ругательства. Он наносил удары по воздуху и подробно объяснял, что сделает с Митчем, когда в дверях неожиданно появился инструктор.
– Какого дьявола вы здесь делаете, дамочки?
Виктор смолк, но было уже поздно.
– Ну хватит, придурки. Если у вас осталось достаточно энергии для драки, то ее хватит и на пробежку. У вас шестьдесят секунд, чтобы приготовить свои тупые задницы. Надевайте все, что нужно для бега, и выходите!
Все вскочили на ноги и начали переодеваться; пятеро остальных парней не стали скрывать своего неудовольствия. Рэпп ничего не отвечал, а Виктор, казалось, получал удовольствие от происходящего. Теперь он начал провоцировать остальных, предлагая им бросить ему вызов – как только они отрастят для этого яйца. Рэпп надел кроссовки и побежал к двери. Он первым встал в строй, и, пока ждал остальных, ему пришло в голову, что здесь что-то не так. Если программа настолько засекречена и элитарна, то что здесь делает такой болтун, как Виктор?
Глава 7
Лагерь Перри, Вирджиния
На следующий день Том Льюис принял звонок по защищенной линии, терпеливо выслушав мужчину, находившегося на противоположном конце, который сообщил о встрече в Вашингтоне, округ Колумбия. Любому человеку, способному преодолеть систему безопасности, в том числе и людям из Лэнгли, разговор показался бы самым обычным и не вызвал ни малейших подозрений. Однако в третьем предложении было использовано наречие, которое заставило Льюиса поднять правую бровь на четверть дюйма. Он поблагодарил мужчину и сказал, что они поговорят на завтрашней встрече.
Клинический психолог задумчиво положил трубку на рычаг и постучал ручкой по дешевому настольному покрытию. Все в кабинете было дешевым – стандартная офисная мебель, какую каждый год закупает оптом федеральное правительство. Письменный стол, книжные полки и шкаф из одинакового материала, покрытого тонкой однослойной фанерой, которая должна была походить на дерево, но поверить в это никак не удавалось. Стулья из черного пластика с сиденьями, обитыми грубым материалом, за девять месяцев выводившим из строя любые брюки. Льюиса поражало, какой вездесущей стала такая мебель в Вашингтоне, что, в свою очередь, привело его к выводу, что офисы производителя стандартной мебели почти наверняка располагались в родном округе председателя комиссии Палаты представителей по бюджетным ассигнованиям.
Льюис испытывал отвращение к такой бездарной работе, однако не пытался хоть как-то изменить свой офис. Его личный кабинет находился в о́круге, и каждый квадратный дюйм был обставлен с предельной тщательностью. Льюис столько брал за свою терапию, что мог позволить себе любые затраты – более того, клиенты ничего другого и не ждали. За короткий промежуток времени он сумел создать очень выгодную практику.
Список его пациентов практически совпадал со списком самых значительных фигур вашингтонской элиты. Лоббисты, адвокаты и генеральные директора составляли большинство. Он лечил лишь маленькую группу политиков, но среди его пациентов имелась дюжина женщин, чьими мужьями были могущественные сенаторы и конгрессмены. Они посещали его еженедельно и делились всеми своими проблемами. Если б он был неразборчивым в средствах, то мог бы использовать эту информацию в своих целях, но Льюис никогда о таком даже не думал.
Тридцатишестилетний психолог любил и хорошо знал свою работу. Он прослушал курс экономики и математики в колледже Помона и имел ученую степень по клинической психологии Пенсильванского университета. Обучение в университете оплатило правительство, поэтому после окончания ему пришлось четыре года отслужить в армии. Именно армейская служба помогла Льюису добиться нынешнего положения. Тогда он сидел в дрянном кабинете без окон на военной базе, о существовании которой знали лишь немногие. Вскоре выяснилось, что у него есть талант по определению психической неполноценности, что сильно заинтересовало одного адмирала и пару полковников из Форт-Брэгга. Он провел три года, помогая Объединенному командованию специальных операций ужесточить процесс отбора и развить новую систему теории игр.
Льюис собрался с мыслями, чтобы оценить, какое влияние окажет этот звонок на его сегодняшний вечер. В лагере имелись квартиры для несемейных служащих и самых разных консультантов, регулярно возвращавшихся в округ Колумбия. Когда появлялась новая группа, Льюис обычно оставался на одну или две ночи в неделю, чтобы иметь возможность наблюдать за тем, как они взаимодействуют. Он планировал провести там вечер вместе с рекрутом, который вызывал опасения, но телефонный звонок показал, что ситуация требует его срочного присутствия.
Льюис посмотрел на свои американские военные часы «Элджин А-11» времен Второй мировой войны. Три года назад их подарил ему умирающий отец. Льюис заменил потертый ремешок и привел часы в идеальный порядок. Они показывали четырнадцать минут восьмого. У него на столе не осталось ничего срочного; кроме того, выдался превосходный вечер для того, чтобы проехаться по свободной дороге и немного отвлечься. Психолог взял два досье и развернул свой стул так, чтобы оказаться лицом к открытому металлическому сейфу. Затем поставил папки на соответствующие места, закрыл сейф и повернул циферблат. Он не стал запирать кабинет, потому что защиты требовало только содержимое сейфа.
Его мотоцикл был припаркован рядом с входом в здание. Льюис снял спортивный пиджак и галстук, аккуратно сложил их, спрятал в специальную сумку «БМВ 1200» и вытащил кожаную куртку и пару чапов[5]. Он никогда не ездил на мотоцикле без них, даже если температура воздуха переваливала за тридцать градусов, – в его сознании навсегда запечатлелись травмы, которые получил его друг, когда упал с мотоцикла одним жарким калифорнийским днем. Затем он надел серый шлем. Мотоцикл ожил, и Льюис сел в седло. Через шестьдесят секунд он прикоснулся к визиру шлема, приветствуя часового у ворот, и умчался прочь. А еще через минуту въехал на пандус автострады 64 и повернул на север. Вся поездка займет немногим больше часа, и Льюиса это вполне устраивало.
Никаких телефонных звонков, никто не стучит в дверь, чтобы вывалить на него свои проблемы. С каждым днем Льюису становилось все труднее находить время, чтобы очистить свой разум и сосредоточиться на предстоящей работе. На большом зеленом плакате было написано, сколько еще миль нужно проехать, чтобы добраться до Ричмонда, но он уже погрузился в размышления о новом рекруте. Именно по этой причине она ему позвонила. Льюис установил стабилизатор скорости на семьдесят миль в час, поудобнее устроился на сиденье, проверил зеркала – и задумался о том, сколько времени он потратил на этого кандидата. За два года, что Льюис работал над программой, он впервые столкнулся с человеком, который идеально подходил по всем параметрам. Психолог свернул, задавая себе вопрос: какова вероятность того, что Харли сразу выгонит его вон? К несчастью, он слишком хорошо знал ответ – Стэн поступал так уже не один раз.
Глава 8
Озеро Анна, Вирджиния
Ночь выдалась безлунной, и, чтобы не привлекать насекомых, выключили почти все освещение. Новобранцы только что завершили кросс, после чего сделали еще по сотне подтягиваний и несколько упражнений, направленных на то, чтобы нагрузить те мышцы, которые использовались меньше всего, а также заставить хотя бы некоторых из них выйти из программы и дать остальным возможность перейти к более серьезным вещам. К несчастью, все семеро возвращались в амбар, сильно напоминая коров, которые весь день провели на пастбище. Их головы были опущены, движения стали замедленными, поступь – неуверенной, однако споры прекратились. Теперь они могли думать только о том, как бы добраться до коек.
Харли сделал глоток виски и оглядел лужайку. Несмотря на то что это была седьмая порция виски за последние три часа, он не опьянел. Когда дело доходило до выпивки и многих других вещей, Харли обладал выносливостью человека в три раза крупнее него. Однако сегодня его обычная неколебимая уверенность слегка пошатнулась. Он ощущал неприятные сомнения, которые являлись обычным делом для среднего человека, но для такого упрямого и решительного – случай редкий.
Синяк под глазом и пульсирующая головная боль представляли собой не более чем надоедливые физические неудобства. Еще несколько стаканов «Мейкерс марк», и они окончательно притупятся. Проблема была в голове – трещина в психике привела его в редко посещаемое, но становящееся все более знакомым место. И это грызло его сознание, пыталось пробраться еще глубже и сбить с ног. Тому имелись все признаки: стеснение в груди, учащенное дыхание, внезапное желание убраться отсюда куда-нибудь подальше, все равно куда. Для человека, который привык все держать под контролем, едва ли не самые неприятные ощущения из всех возможных. Он предпочел бы получить несколько ударов по голове и потерять сознание, чем сражаться с такой дрянью.
Харли знал, что есть одно средство, но он не привык им пользоваться. Годами Стэн старался хоронить свои проблемы и прятался от них всеми возможными способами. Его работа была слишком важной, врагов набралось очень много, а людей, способных подставить свое плечо, всегда не хватало. Ставки оставались слишком большими, он не мог просто сидеть и жалеть себя. Ведь Стэн был продуктом холодной войны. В то время как дети шестидесятых рвали связи и налаживали новые контакты, Харли перереза́л глотки и старался забыть о чувствах. В конце пятидесятых и начале шестидесятых он рыскал по Европе, к середине шестидесятых оказался в Южной Азии. В семидесятых перебрался в Южную Америку, в начале восьмидесятых – в Центральную Америку, а потом, наконец, вляпался в самое большое дерьмо, на Среднем Востоке. И все это время шла гигантская шахматная партия в разных измерениях с Советами, продолжение того, что случилось в конце Первой мировой войны, – и как следствие Второй[6].
Сейчас Харли совсем не хотелось встречаться со своими чувствами и мыслями, или как там еще это называть. Существовали правильные и неправильные вещи, а между ними – бездна, полная социальными нытиками, людьми, получившими в наследство роскошь безопасности и свободы, не сделавшими ничего, чтобы их заслужить. Он никогда не слышал, чтобы подобные мнения высказывали его мать или отец. Им и не требовалось. Харли родился во времена Великой депрессии, но они сумели ее пережить. Перебрались из Чикаго в Боулинг-Грин, штат Кентукки, вместе с пятью детьми, чтобы избежать очередей за продовольствием и массовой безработицы в центральной части города.
Харли достиг совершеннолетия, так и не узнав лучшей жизни. Впрочем, его судьба, как ему казалось, ничем не отличалась от судеб соседних мальчишек. Он стоически относился к тому, что с ним происходило, и пошел в армию. Отслужив свой срок, поступил в Вирджинский технологический университет по закону о льготах для демобилизованных и закончил его с вполне приличными результатами. В последнюю весну обучения к нему неожиданно обратился человек из федерального правительства, которого заинтересовало его военное досье, и он спросил у Харли, не хочет ли тот повидать мир. И предложил попытаться его изменить. Харли заглотил наживку.
Официально он провел двадцать один последний год, посещая и покидая страны, где шла война, а также внося свой вклад в разжигание новых. На самом деле это продолжалось значительно дольше. Он участвовал во всех конфликтах между Советами и Америкой, и у него не осталось ни малейших иллюзий относительно того, чья сторона вела себя более благородно. Для этого было достаточно провести некоторое время в Берлине, чтобы понять, как влияют на жизнь капитализм и коммунизм. История двух городов – Восточного и Западного Берлина – являлась тому примером. Плакатами для правительств, которые ими управляли, начиная с окончания Второй мировой войны. С одной стороны – яркая цветная пленка, с другой – старая черно-белая куча дерьма.
И когда рухнула проклятая стена, Харли испытал необыкновенную гордость. Он проливал собственную кровь в этом сражении, потерял немало друзей и множество агентов, но они победили. К несчастью, они недолго смогли наслаждаться плодами победы. Харли и некоторые другие обратили взоры на джихадистов.
Он столкнулся с ними, когда старался подорвать финансы и промышленность Советского Союза и заставить его прекратить свои деспотические эксперименты. Это произошло в Хайберском проходе и поначалу не вызвало у него беспокойства. Те люди хотели вернуть свою землю и избавиться от Советов. Проблемы появились с религиозными фанатиками, которые пробирались сюда из Саудовской Аравии и Йемена, а также из других небольших стран.
Харли любил ругаться, пить и бегать за женщинами, что не могло не привести к противоречиям с пуританскими мрачными ваххабитами из Саудовской Аравии. Почти сразу же он начал испытывать к ним неприязнь, но тогда еще не понимал, что они захотят распространить свой джихад за пределы невысоких гор Юго-Западной Азии. Это выяснилось позже, когда они стали вмешиваться в дела палестинцев.
И все началось снова. Советы удалось остановить и победить, но появился новый враг. У Харли возникло неприятное чувство – он начал понимать, куда все ведет, к тому же впервые в жизни почувствовал усталость. Эта угроза никуда не уходила, и у него вдруг пропала уверенность, что он сумеет найти – не говоря уже о том, чтобы подготовить, – следующий отряд парней, которые должны будут встретить врага. Он нуждался в помощи. К несчастью, Харли так и не научился обращаться к другим людям…
Он услышал, как залаяла собака, потом до него долетел шум двигателя мотоцикла. Не американского, а японского или немецкого. Харли вздохнул – частично с облегчением, частично с покорностью. Приехал Док. Наверное, его вызвала Кеннеди.
Одинокий луч света пробился сквозь деревья, и через мгновение появился мотоцикл. Он ехал так тихо, что Харли услышал шорох шин по гравию. Мотоцикл остановился возле дома, и седок заглушил двигатель. Вытащив дощечку из сумки, он подложил ее под опущенную стойку и снял шлем.
– Разве ты не слышал, что нам сказали инструкторы?
Виктор криво усмехнулся:
– Чушь собачья. Это игра. Они просто над нами издеваются. – Он посмотрел через плечо, чтобы убедиться, что их никто не слышит. – Брось… откуда ты?
– Что тебе с этого обломится?
– Что?
– Что у тебя на уме?
– Я просто пытаюсь получше узнать других парней… вот и всё.
– Пойми меня правильно: тебя не касается, кто я и откуда.
– В самом деле? – Его лицо слегка покраснело, и он стиснул челюсти. – Я тебе кое-что скажу. Не твое дело, что меня касается, а что – нет.
Рэппа перестало устраивать происходящее. Он лежал на спине, и его положение было уязвимым, но ему не хотелось, чтобы Виктор решил, будто его легко запугать.
– Это не я тебе говорю, – спокойно сказал он. – Речь о них. – И Рэпп кивнул в сторону стоявшего у двери инструктора.
Между тем тот закончил разговор и вышел. В амбаре остались только семь новобранцев.
Виктор расхохотался.
– Ну вот, мамочка ушла. Теперь твоя задница в моем распоряжении.
Рэпп решил, что ему больше не стоит лежать. Он быстро спустил ноги с койки и встал.
– В чем твоя проблема, Виктор? – спокойно спросил он, повысив, однако, голос так, чтобы его услышали остальные.
– Ты – моя проблема.
– Да, я так и понял, – ответил Митч, стоявший по другую сторону койки. – Но тебе следовало выразиться более определенно. Может быть, я смогу все исправить.
– Очень сомневаюсь, – презрительно бросил Виктор. – Ты выглядишь слишком слабым. Как если б ты был здесь лишним.
– Ну… почему бы нам не узнать, прав ли ты. – Рэпп указал в сторону мата.
Виктор рассмеялся, словно предложение показалось ему абсурдным.
– У тебя нет ни единого шанса.
Митч кивнул, словно хотел сказать: «Может быть, да, может быть, нет», – и подошел к краю мата.
– Сожалею о твоей матери.
– Что ты сейчас сказал? – спросил Виктор.
– Я только что сказал, – прокричал Рэпп, – что сожалею о твоей матери.
– Тебе стоит следить за своим языком! – В глазах парня появилась ярость.
– Или что? – спокойно поинтересовался Митч.
Остальные пятеро парней оставили свои занятия и с интересом наблюдали за развитием событий.
– Ты собираешься меня ударить, Виктор? – продолжал провоцировать Рэпп, приготовившись решить проблему немедленно. – Что-то не так… твоя мать была шлюхой, когда ты рос? Она давала сосать грудь всем парням, кроме тебя?
– Ты много болтаешь, – прорычал Виктор, с трудом сдерживая ярость.
– Просто пытаюсь понять, что с тобой не так. Ты весь день громогласно разглагольствовал. Вел себя как настоящий засранец. Нас уже от тебя тошнит.
– Я надеру тебе задницу! – взревел Виктор, перепрыгивая с одной ноги на другую, как боксер.
Рэпп ничего не ответил. Он лишь переместился в центр мата и поманил Виктора к себе.
Тот принялся кружить возле Рэппа, выкрикивая ругательства. Он наносил удары по воздуху и подробно объяснял, что сделает с Митчем, когда в дверях неожиданно появился инструктор.
– Какого дьявола вы здесь делаете, дамочки?
Виктор смолк, но было уже поздно.
– Ну хватит, придурки. Если у вас осталось достаточно энергии для драки, то ее хватит и на пробежку. У вас шестьдесят секунд, чтобы приготовить свои тупые задницы. Надевайте все, что нужно для бега, и выходите!
Все вскочили на ноги и начали переодеваться; пятеро остальных парней не стали скрывать своего неудовольствия. Рэпп ничего не отвечал, а Виктор, казалось, получал удовольствие от происходящего. Теперь он начал провоцировать остальных, предлагая им бросить ему вызов – как только они отрастят для этого яйца. Рэпп надел кроссовки и побежал к двери. Он первым встал в строй, и, пока ждал остальных, ему пришло в голову, что здесь что-то не так. Если программа настолько засекречена и элитарна, то что здесь делает такой болтун, как Виктор?
Глава 7
Лагерь Перри, Вирджиния
На следующий день Том Льюис принял звонок по защищенной линии, терпеливо выслушав мужчину, находившегося на противоположном конце, который сообщил о встрече в Вашингтоне, округ Колумбия. Любому человеку, способному преодолеть систему безопасности, в том числе и людям из Лэнгли, разговор показался бы самым обычным и не вызвал ни малейших подозрений. Однако в третьем предложении было использовано наречие, которое заставило Льюиса поднять правую бровь на четверть дюйма. Он поблагодарил мужчину и сказал, что они поговорят на завтрашней встрече.
Клинический психолог задумчиво положил трубку на рычаг и постучал ручкой по дешевому настольному покрытию. Все в кабинете было дешевым – стандартная офисная мебель, какую каждый год закупает оптом федеральное правительство. Письменный стол, книжные полки и шкаф из одинакового материала, покрытого тонкой однослойной фанерой, которая должна была походить на дерево, но поверить в это никак не удавалось. Стулья из черного пластика с сиденьями, обитыми грубым материалом, за девять месяцев выводившим из строя любые брюки. Льюиса поражало, какой вездесущей стала такая мебель в Вашингтоне, что, в свою очередь, привело его к выводу, что офисы производителя стандартной мебели почти наверняка располагались в родном округе председателя комиссии Палаты представителей по бюджетным ассигнованиям.
Льюис испытывал отвращение к такой бездарной работе, однако не пытался хоть как-то изменить свой офис. Его личный кабинет находился в о́круге, и каждый квадратный дюйм был обставлен с предельной тщательностью. Льюис столько брал за свою терапию, что мог позволить себе любые затраты – более того, клиенты ничего другого и не ждали. За короткий промежуток времени он сумел создать очень выгодную практику.
Список его пациентов практически совпадал со списком самых значительных фигур вашингтонской элиты. Лоббисты, адвокаты и генеральные директора составляли большинство. Он лечил лишь маленькую группу политиков, но среди его пациентов имелась дюжина женщин, чьими мужьями были могущественные сенаторы и конгрессмены. Они посещали его еженедельно и делились всеми своими проблемами. Если б он был неразборчивым в средствах, то мог бы использовать эту информацию в своих целях, но Льюис никогда о таком даже не думал.
Тридцатишестилетний психолог любил и хорошо знал свою работу. Он прослушал курс экономики и математики в колледже Помона и имел ученую степень по клинической психологии Пенсильванского университета. Обучение в университете оплатило правительство, поэтому после окончания ему пришлось четыре года отслужить в армии. Именно армейская служба помогла Льюису добиться нынешнего положения. Тогда он сидел в дрянном кабинете без окон на военной базе, о существовании которой знали лишь немногие. Вскоре выяснилось, что у него есть талант по определению психической неполноценности, что сильно заинтересовало одного адмирала и пару полковников из Форт-Брэгга. Он провел три года, помогая Объединенному командованию специальных операций ужесточить процесс отбора и развить новую систему теории игр.
Льюис собрался с мыслями, чтобы оценить, какое влияние окажет этот звонок на его сегодняшний вечер. В лагере имелись квартиры для несемейных служащих и самых разных консультантов, регулярно возвращавшихся в округ Колумбия. Когда появлялась новая группа, Льюис обычно оставался на одну или две ночи в неделю, чтобы иметь возможность наблюдать за тем, как они взаимодействуют. Он планировал провести там вечер вместе с рекрутом, который вызывал опасения, но телефонный звонок показал, что ситуация требует его срочного присутствия.
Льюис посмотрел на свои американские военные часы «Элджин А-11» времен Второй мировой войны. Три года назад их подарил ему умирающий отец. Льюис заменил потертый ремешок и привел часы в идеальный порядок. Они показывали четырнадцать минут восьмого. У него на столе не осталось ничего срочного; кроме того, выдался превосходный вечер для того, чтобы проехаться по свободной дороге и немного отвлечься. Психолог взял два досье и развернул свой стул так, чтобы оказаться лицом к открытому металлическому сейфу. Затем поставил папки на соответствующие места, закрыл сейф и повернул циферблат. Он не стал запирать кабинет, потому что защиты требовало только содержимое сейфа.
Его мотоцикл был припаркован рядом с входом в здание. Льюис снял спортивный пиджак и галстук, аккуратно сложил их, спрятал в специальную сумку «БМВ 1200» и вытащил кожаную куртку и пару чапов[5]. Он никогда не ездил на мотоцикле без них, даже если температура воздуха переваливала за тридцать градусов, – в его сознании навсегда запечатлелись травмы, которые получил его друг, когда упал с мотоцикла одним жарким калифорнийским днем. Затем он надел серый шлем. Мотоцикл ожил, и Льюис сел в седло. Через шестьдесят секунд он прикоснулся к визиру шлема, приветствуя часового у ворот, и умчался прочь. А еще через минуту въехал на пандус автострады 64 и повернул на север. Вся поездка займет немногим больше часа, и Льюиса это вполне устраивало.
Никаких телефонных звонков, никто не стучит в дверь, чтобы вывалить на него свои проблемы. С каждым днем Льюису становилось все труднее находить время, чтобы очистить свой разум и сосредоточиться на предстоящей работе. На большом зеленом плакате было написано, сколько еще миль нужно проехать, чтобы добраться до Ричмонда, но он уже погрузился в размышления о новом рекруте. Именно по этой причине она ему позвонила. Льюис установил стабилизатор скорости на семьдесят миль в час, поудобнее устроился на сиденье, проверил зеркала – и задумался о том, сколько времени он потратил на этого кандидата. За два года, что Льюис работал над программой, он впервые столкнулся с человеком, который идеально подходил по всем параметрам. Психолог свернул, задавая себе вопрос: какова вероятность того, что Харли сразу выгонит его вон? К несчастью, он слишком хорошо знал ответ – Стэн поступал так уже не один раз.
Глава 8
Озеро Анна, Вирджиния
Ночь выдалась безлунной, и, чтобы не привлекать насекомых, выключили почти все освещение. Новобранцы только что завершили кросс, после чего сделали еще по сотне подтягиваний и несколько упражнений, направленных на то, чтобы нагрузить те мышцы, которые использовались меньше всего, а также заставить хотя бы некоторых из них выйти из программы и дать остальным возможность перейти к более серьезным вещам. К несчастью, все семеро возвращались в амбар, сильно напоминая коров, которые весь день провели на пастбище. Их головы были опущены, движения стали замедленными, поступь – неуверенной, однако споры прекратились. Теперь они могли думать только о том, как бы добраться до коек.
Харли сделал глоток виски и оглядел лужайку. Несмотря на то что это была седьмая порция виски за последние три часа, он не опьянел. Когда дело доходило до выпивки и многих других вещей, Харли обладал выносливостью человека в три раза крупнее него. Однако сегодня его обычная неколебимая уверенность слегка пошатнулась. Он ощущал неприятные сомнения, которые являлись обычным делом для среднего человека, но для такого упрямого и решительного – случай редкий.
Синяк под глазом и пульсирующая головная боль представляли собой не более чем надоедливые физические неудобства. Еще несколько стаканов «Мейкерс марк», и они окончательно притупятся. Проблема была в голове – трещина в психике привела его в редко посещаемое, но становящееся все более знакомым место. И это грызло его сознание, пыталось пробраться еще глубже и сбить с ног. Тому имелись все признаки: стеснение в груди, учащенное дыхание, внезапное желание убраться отсюда куда-нибудь подальше, все равно куда. Для человека, который привык все держать под контролем, едва ли не самые неприятные ощущения из всех возможных. Он предпочел бы получить несколько ударов по голове и потерять сознание, чем сражаться с такой дрянью.
Харли знал, что есть одно средство, но он не привык им пользоваться. Годами Стэн старался хоронить свои проблемы и прятался от них всеми возможными способами. Его работа была слишком важной, врагов набралось очень много, а людей, способных подставить свое плечо, всегда не хватало. Ставки оставались слишком большими, он не мог просто сидеть и жалеть себя. Ведь Стэн был продуктом холодной войны. В то время как дети шестидесятых рвали связи и налаживали новые контакты, Харли перереза́л глотки и старался забыть о чувствах. В конце пятидесятых и начале шестидесятых он рыскал по Европе, к середине шестидесятых оказался в Южной Азии. В семидесятых перебрался в Южную Америку, в начале восьмидесятых – в Центральную Америку, а потом, наконец, вляпался в самое большое дерьмо, на Среднем Востоке. И все это время шла гигантская шахматная партия в разных измерениях с Советами, продолжение того, что случилось в конце Первой мировой войны, – и как следствие Второй[6].
Сейчас Харли совсем не хотелось встречаться со своими чувствами и мыслями, или как там еще это называть. Существовали правильные и неправильные вещи, а между ними – бездна, полная социальными нытиками, людьми, получившими в наследство роскошь безопасности и свободы, не сделавшими ничего, чтобы их заслужить. Он никогда не слышал, чтобы подобные мнения высказывали его мать или отец. Им и не требовалось. Харли родился во времена Великой депрессии, но они сумели ее пережить. Перебрались из Чикаго в Боулинг-Грин, штат Кентукки, вместе с пятью детьми, чтобы избежать очередей за продовольствием и массовой безработицы в центральной части города.
Харли достиг совершеннолетия, так и не узнав лучшей жизни. Впрочем, его судьба, как ему казалось, ничем не отличалась от судеб соседних мальчишек. Он стоически относился к тому, что с ним происходило, и пошел в армию. Отслужив свой срок, поступил в Вирджинский технологический университет по закону о льготах для демобилизованных и закончил его с вполне приличными результатами. В последнюю весну обучения к нему неожиданно обратился человек из федерального правительства, которого заинтересовало его военное досье, и он спросил у Харли, не хочет ли тот повидать мир. И предложил попытаться его изменить. Харли заглотил наживку.
Официально он провел двадцать один последний год, посещая и покидая страны, где шла война, а также внося свой вклад в разжигание новых. На самом деле это продолжалось значительно дольше. Он участвовал во всех конфликтах между Советами и Америкой, и у него не осталось ни малейших иллюзий относительно того, чья сторона вела себя более благородно. Для этого было достаточно провести некоторое время в Берлине, чтобы понять, как влияют на жизнь капитализм и коммунизм. История двух городов – Восточного и Западного Берлина – являлась тому примером. Плакатами для правительств, которые ими управляли, начиная с окончания Второй мировой войны. С одной стороны – яркая цветная пленка, с другой – старая черно-белая куча дерьма.
И когда рухнула проклятая стена, Харли испытал необыкновенную гордость. Он проливал собственную кровь в этом сражении, потерял немало друзей и множество агентов, но они победили. К несчастью, они недолго смогли наслаждаться плодами победы. Харли и некоторые другие обратили взоры на джихадистов.
Он столкнулся с ними, когда старался подорвать финансы и промышленность Советского Союза и заставить его прекратить свои деспотические эксперименты. Это произошло в Хайберском проходе и поначалу не вызвало у него беспокойства. Те люди хотели вернуть свою землю и избавиться от Советов. Проблемы появились с религиозными фанатиками, которые пробирались сюда из Саудовской Аравии и Йемена, а также из других небольших стран.
Харли любил ругаться, пить и бегать за женщинами, что не могло не привести к противоречиям с пуританскими мрачными ваххабитами из Саудовской Аравии. Почти сразу же он начал испытывать к ним неприязнь, но тогда еще не понимал, что они захотят распространить свой джихад за пределы невысоких гор Юго-Западной Азии. Это выяснилось позже, когда они стали вмешиваться в дела палестинцев.
И все началось снова. Советы удалось остановить и победить, но появился новый враг. У Харли возникло неприятное чувство – он начал понимать, куда все ведет, к тому же впервые в жизни почувствовал усталость. Эта угроза никуда не уходила, и у него вдруг пропала уверенность, что он сумеет найти – не говоря уже о том, чтобы подготовить, – следующий отряд парней, которые должны будут встретить врага. Он нуждался в помощи. К несчастью, Харли так и не научился обращаться к другим людям…
Он услышал, как залаяла собака, потом до него долетел шум двигателя мотоцикла. Не американского, а японского или немецкого. Харли вздохнул – частично с облегчением, частично с покорностью. Приехал Док. Наверное, его вызвала Кеннеди.
Одинокий луч света пробился сквозь деревья, и через мгновение появился мотоцикл. Он ехал так тихо, что Харли услышал шорох шин по гравию. Мотоцикл остановился возле дома, и седок заглушил двигатель. Вытащив дощечку из сумки, он подложил ее под опущенную стойку и снял шлем.