– Да нет. Не знаю… Можно было бы вообще…
– Катька тебя с потрохами сожрет.
– Не сожрет, подавится. Да и не нужен мне ее Лёшенька.
– На нее Игорек из ее класса поглядывает. Можно попробовать их свести.
– Ну, ты придумала… А давай сведем!
* * *
– Что она, сама должна с тобой заговорить? Подойди, пригласи в кино. А там… темнота – друг молодежи.
– Думаешь?
– Я с Ленкой так и задружился. Это она сказала, что ты Котёнку нравишься.
– А Писарь?
– Что Писарь? Сам виноват, раз его девчонка бросила.
– Ну не знаю… У меня рубль есть и мелочи копеек сорок. Хватит?
– В будний день на два раза! И оба с мороженым! Только билеты бери на последний ряд.
06–07.10.1972
С 6 ноября неделю не учимся, у нас каникулы. Как члена комитета комсомола и знатока иностранных языков меня еще в сентябре обязали приготовить номер на школьный концерт к 7 ноября. Будет комиссия из области, школе надо произвести хорошее впечатление. Желательно перевод чего-нибудь иностранного, очень желательно рассказ о тяжелой жизни рабочего класса за границей. В прошлой жизни мне тоже навесили задание приготовить номер, но обошлись без ограничений. Тогда читал Маяковского, затем с ним же попал на областную олимпиаду. Занял первое место и был удостоен предложения поступить в театральный институт в Хабаровске. Вне конкурса, на специальность «актёрское искусство». Однако не воспользовался возможностью. Во-первых, после десятого класса мы в Москву возвращались. Во-вторых, не верил, что стану известным артистом, и решил, что лучше быть средним инженером, чем средним актером. В новой жизни Маяковский уже не прокатит. Пришлось искать хороший перевод.
Долго думал, пока случайно не наткнулся на старую пластинку 1961 года. Фирма «Мелодия», ташкентский завод, «Вокруг света» (девятая серия). На в меру запиленном диске последней песней шла «Англия. Шестнадцать тонн (М. Тревис). Герберт Рид». Сразу вспомнил клип Курия на Ютубе, в свое время он мне очень нравился. Восстановил слова, порепетировал. Со слухом у меня напряг, но тут почти речитатив, справлюсь. Школьному ансамблю показал пластинку, те согласились подыграть. И вот 6 ноября концерт школьной самодеятельности в клубе. Выхожу на сцену в том самом «не джинсовом» чёрном костюме из «Альбатроса». Клетчатая ковбойка под жилетом оттуда же. Ремень с пряжкой Коли Кима и моднючие лаковые полуботинки отчима. Только золотой фиксы не хватает, а то все девчонки были бы моими.
Завожу политически правильный рассказ, типа тридцатые годы, тяжелая жизнь шахтеров. Наличных денег не дают, товары под запись в магазине шахты, как у наших рабочих до Октябрьской революции. Дескать, в таких условиях родилась песня, ну и так далее, что положено. Народу не очень интересно, однако две минуты выдержали. Подражая Теннесси Форду, легендарному исполнителю этой песни, начинаю щелкать пальцами, отбивая ритм. Тихонечко вступает школьный ансамбль.
Они говорят: человек – это грязь.
Простой человек – это быдло и мразь.
Быдло и мразь, знай давай им пинка,
Жилистые руки, тупая башка…
Необычная подача, совсем необычные для советской сцены слова. Зритель начинает прислушиваться. Когда дошел до
Промозглым утром в дождь я родился тут,
«Нарвись на неприятность» – так меня зовут,
Меня воспитала старая львица,
Справиться со мною не нашлась девица, —
мама довольно заулыбалась, а девчонки вспомнили эпопею с Котёнком и зашушукались.
Попадёшься навстречу – отвали, зашибу,
Те, кто не понял, давно уж в гробу.
Один кулак железный, второй стальной,
Одной рукой промажу, достану другой.
После этого куплета ребята закивали. Нормальное дело! Понятное. Наш пацан, любит помахаться. После последних строк зал взорвался аплодисментами. Народ в поселке простой и непосредственный. Стали требовать повтора. Исполнил еще раз, но на английском языке. Понравилось значительно меньше, зато убедились, что такая песня действительно есть, а не я ее придумал. Лёлька, которая пошла после меня, показала большой палец. Леонид Андреевич, наш директор, похвалил: «Хороший номер. И идеологически грамотно ты подачу выбрал. Молодец, Костров». Когда сел к родителям, мама шепотом сделала замечание: «Не такая уж я и старая». Видимо, с львицей согласна. Собственно, по гороскопу она родилась под знаком Льва. В антракте ребята тоже одобрили: «Правильная песня. Не блатная, но настоящая пацанская». Так я не думал, не гадал, однако невольно угодил зрителям.
После концерта дернули к комиссии, хоть я им понравился, но номер дальше поселка решили не выпускать. Слишком он непривычный, вдруг чего. Спросили, могу еще что исполнить. Глядя тяжелым взглядом на слушателей, негромко начинаю читать чеканные строфы Маяковского:
Слова
у нас
до важного самого
в привычку входят,
ветшают, как платье.
Хочу
сиять заставить заново
величественнейшее слово —
«ПАРТИЯ».
Одобрили и велели именно с этим стихотворением ехать на областной конкурс. Однако посоветовали подготовить дополнительно еще несколько произведений. На случай если вдруг выйду из первого тура. Я более или менее помню ход конкурса. Первое место тогда получил как альтернативный ничей кандидат. Драчка была в жюри, там каждый своего кандидата продавливал. Не договорились и, чтобы никто сильно не обиделся, выдвинули нейтрального кандидата, меня. В принципе, могу попробовать повторить результат.
На демонстрацию ходили всей семьей, там ко мне подошел старший Крюков, отец Вовки. Тот пошел учиться в Новосибирский универ. И ведь приняли охламона! Чуток поговорили за жизнь, и Фёдор Владимирович сунул мне в карман газетный сверток. Говорит:
– Здесь доля Чалдона от моей бригады за последнее лето. Ты вроде как его наследник. Опять же наши на могилку ходили. Батюшка сказал, что ты оплатил сорокоусты, крест, оградку… Словом, тебе отходит его долянка.
– Спасибо, но я ж не за это.
– Положено. И вот еще что. Чалдон жилку дал, да закончилась она. Может, от него другая осталась? Мы бы от общества отблагодарили.
Так ведь осталась. В той книжке, что дядя Петя перед больницей дал прибрать, несколько карт нарисовано. Ну как – карты, скорее наброски с абрисом, по таким геологи ходят. В карманчике на задней обложке лежит кусок трехверстки. На нем отмечены места вдоль распадка. На обратной стороне прикинуто, сколько можно взять золота. Судя по всему, геолог прогноз делал. Сам я мыться не буду. Не умею, да и бригада нужна. Можно было бы отдать человеку, однако опасно. Вопросы начнутся: «где взял?», «что еще на хранение тебе было отдано?» и главный – «а не у тебя ли казна Чалдона?». Во избежание неприятностей ответил уклончиво, хоть человек с виду и хороший. Потом посмотрел, в свертке ни много ни мало три тысячи рублей лежало.
Приличные деньги. Можно было бы отдать книжку. Еще денег бы подкинули, может, в долю от добычи бы взяли. Одно мешает. Когда с Чалдоном в последний раз виделся, тот сказал, что именно Крюков их команду кагэбэшникам сдал. Думаю, прихватили старшего Крюка на золотишке, вот он теперь и старается, чтобы на нары лет на пять не присесть. Я не против, пусть живет как знает, но мне светиться около золота ни к чему.
Деньги дело такое – мне дали, я взял и сказал спасибо. Мало? Еще раз скажу и на могилку потрачу. А сам-то я пустой, ничего у меня нет и никогда не было. Знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю. И вообще, глуп, туп, и перхоть меня совсем замучила. А что подарили, как буду в Питере, в церковь на помин души Чалдона отдам.
За столом, когда отмечали годовщину революции, дядя Вася сказал, что в Ягодное по зимнику груз повезут. Зимник – это дорога по снегу. В поселки, расположенные в глубине полуострова, не на побережье, вертолетами много не перебросишь, дорого. Стройматериалы, горючку, продукты… Да что говорить! Почти всё тянут из портопунктов тракторами по зимнику. Из бруса сколачивают огромные сани, прилаживают к ним полозья и нагружают товар. Собирают десяток или два тракторов, цепляют груз, так и везут куда надо. Если караван большой, один трактор с бытовкой. Но стараются обойтись, ведь лишний груз не оплачивают. За рейс в полторы-две недели, поездку туда-обратно, можно заработать тысячу рублей и больше. Зимой самая выгодная работа. Но очень тяжелая и достаточно опасная. Редко бывает, что рейс обходится без происшествий. То промоина в реке маршрут перекроет, то трактор заглохнет, то буран на два-три дня зарядит, после него надо откапываться и заново пробивать дорогу. Если заболел, обморозился или поломался, придется ждать с лечением до ближайшего поселка, чаще всего до конца маршрута. Совсем не факт, что вертолетом эвакуируют, ведь рации с собой не берут.
Так вот, после праздников он в рейс идет. Вдруг какой трактор поломается или еще что. Ну и заработать хочется, он каждую зиму ездит. А в Ягодном списанный газон стоит, он уже побазарил с местными, его готовы отдать за символическую плату. Дядя Вася предварительно договорился. Обратно можно на освободившихся санях притянуть. Но придется чутка аргументировать. Словом, ящик водки, и останки экспериментального газона мои. Сто рублей за кота в мешке. Мне решать – надо ли? Согласился рискнуть, деньги пока есть.
Разговоры
– Что делать-то будешь?! Такие деньжищи!
– Не знаю… Я же в выигрыше был, мне любая карта годилась.
– Кроме туза.
– Угу, кроме туза.
– Отца, может, попросишь?
– Третий раз? Он после второго на меня как на придурка смотрит.
– Может, занять у кого?
– Катька тебя с потрохами сожрет.
– Не сожрет, подавится. Да и не нужен мне ее Лёшенька.
– На нее Игорек из ее класса поглядывает. Можно попробовать их свести.
– Ну, ты придумала… А давай сведем!
* * *
– Что она, сама должна с тобой заговорить? Подойди, пригласи в кино. А там… темнота – друг молодежи.
– Думаешь?
– Я с Ленкой так и задружился. Это она сказала, что ты Котёнку нравишься.
– А Писарь?
– Что Писарь? Сам виноват, раз его девчонка бросила.
– Ну не знаю… У меня рубль есть и мелочи копеек сорок. Хватит?
– В будний день на два раза! И оба с мороженым! Только билеты бери на последний ряд.
06–07.10.1972
С 6 ноября неделю не учимся, у нас каникулы. Как члена комитета комсомола и знатока иностранных языков меня еще в сентябре обязали приготовить номер на школьный концерт к 7 ноября. Будет комиссия из области, школе надо произвести хорошее впечатление. Желательно перевод чего-нибудь иностранного, очень желательно рассказ о тяжелой жизни рабочего класса за границей. В прошлой жизни мне тоже навесили задание приготовить номер, но обошлись без ограничений. Тогда читал Маяковского, затем с ним же попал на областную олимпиаду. Занял первое место и был удостоен предложения поступить в театральный институт в Хабаровске. Вне конкурса, на специальность «актёрское искусство». Однако не воспользовался возможностью. Во-первых, после десятого класса мы в Москву возвращались. Во-вторых, не верил, что стану известным артистом, и решил, что лучше быть средним инженером, чем средним актером. В новой жизни Маяковский уже не прокатит. Пришлось искать хороший перевод.
Долго думал, пока случайно не наткнулся на старую пластинку 1961 года. Фирма «Мелодия», ташкентский завод, «Вокруг света» (девятая серия). На в меру запиленном диске последней песней шла «Англия. Шестнадцать тонн (М. Тревис). Герберт Рид». Сразу вспомнил клип Курия на Ютубе, в свое время он мне очень нравился. Восстановил слова, порепетировал. Со слухом у меня напряг, но тут почти речитатив, справлюсь. Школьному ансамблю показал пластинку, те согласились подыграть. И вот 6 ноября концерт школьной самодеятельности в клубе. Выхожу на сцену в том самом «не джинсовом» чёрном костюме из «Альбатроса». Клетчатая ковбойка под жилетом оттуда же. Ремень с пряжкой Коли Кима и моднючие лаковые полуботинки отчима. Только золотой фиксы не хватает, а то все девчонки были бы моими.
Завожу политически правильный рассказ, типа тридцатые годы, тяжелая жизнь шахтеров. Наличных денег не дают, товары под запись в магазине шахты, как у наших рабочих до Октябрьской революции. Дескать, в таких условиях родилась песня, ну и так далее, что положено. Народу не очень интересно, однако две минуты выдержали. Подражая Теннесси Форду, легендарному исполнителю этой песни, начинаю щелкать пальцами, отбивая ритм. Тихонечко вступает школьный ансамбль.
Они говорят: человек – это грязь.
Простой человек – это быдло и мразь.
Быдло и мразь, знай давай им пинка,
Жилистые руки, тупая башка…
Необычная подача, совсем необычные для советской сцены слова. Зритель начинает прислушиваться. Когда дошел до
Промозглым утром в дождь я родился тут,
«Нарвись на неприятность» – так меня зовут,
Меня воспитала старая львица,
Справиться со мною не нашлась девица, —
мама довольно заулыбалась, а девчонки вспомнили эпопею с Котёнком и зашушукались.
Попадёшься навстречу – отвали, зашибу,
Те, кто не понял, давно уж в гробу.
Один кулак железный, второй стальной,
Одной рукой промажу, достану другой.
После этого куплета ребята закивали. Нормальное дело! Понятное. Наш пацан, любит помахаться. После последних строк зал взорвался аплодисментами. Народ в поселке простой и непосредственный. Стали требовать повтора. Исполнил еще раз, но на английском языке. Понравилось значительно меньше, зато убедились, что такая песня действительно есть, а не я ее придумал. Лёлька, которая пошла после меня, показала большой палец. Леонид Андреевич, наш директор, похвалил: «Хороший номер. И идеологически грамотно ты подачу выбрал. Молодец, Костров». Когда сел к родителям, мама шепотом сделала замечание: «Не такая уж я и старая». Видимо, с львицей согласна. Собственно, по гороскопу она родилась под знаком Льва. В антракте ребята тоже одобрили: «Правильная песня. Не блатная, но настоящая пацанская». Так я не думал, не гадал, однако невольно угодил зрителям.
После концерта дернули к комиссии, хоть я им понравился, но номер дальше поселка решили не выпускать. Слишком он непривычный, вдруг чего. Спросили, могу еще что исполнить. Глядя тяжелым взглядом на слушателей, негромко начинаю читать чеканные строфы Маяковского:
Слова
у нас
до важного самого
в привычку входят,
ветшают, как платье.
Хочу
сиять заставить заново
величественнейшее слово —
«ПАРТИЯ».
Одобрили и велели именно с этим стихотворением ехать на областной конкурс. Однако посоветовали подготовить дополнительно еще несколько произведений. На случай если вдруг выйду из первого тура. Я более или менее помню ход конкурса. Первое место тогда получил как альтернативный ничей кандидат. Драчка была в жюри, там каждый своего кандидата продавливал. Не договорились и, чтобы никто сильно не обиделся, выдвинули нейтрального кандидата, меня. В принципе, могу попробовать повторить результат.
На демонстрацию ходили всей семьей, там ко мне подошел старший Крюков, отец Вовки. Тот пошел учиться в Новосибирский универ. И ведь приняли охламона! Чуток поговорили за жизнь, и Фёдор Владимирович сунул мне в карман газетный сверток. Говорит:
– Здесь доля Чалдона от моей бригады за последнее лето. Ты вроде как его наследник. Опять же наши на могилку ходили. Батюшка сказал, что ты оплатил сорокоусты, крест, оградку… Словом, тебе отходит его долянка.
– Спасибо, но я ж не за это.
– Положено. И вот еще что. Чалдон жилку дал, да закончилась она. Может, от него другая осталась? Мы бы от общества отблагодарили.
Так ведь осталась. В той книжке, что дядя Петя перед больницей дал прибрать, несколько карт нарисовано. Ну как – карты, скорее наброски с абрисом, по таким геологи ходят. В карманчике на задней обложке лежит кусок трехверстки. На нем отмечены места вдоль распадка. На обратной стороне прикинуто, сколько можно взять золота. Судя по всему, геолог прогноз делал. Сам я мыться не буду. Не умею, да и бригада нужна. Можно было бы отдать человеку, однако опасно. Вопросы начнутся: «где взял?», «что еще на хранение тебе было отдано?» и главный – «а не у тебя ли казна Чалдона?». Во избежание неприятностей ответил уклончиво, хоть человек с виду и хороший. Потом посмотрел, в свертке ни много ни мало три тысячи рублей лежало.
Приличные деньги. Можно было бы отдать книжку. Еще денег бы подкинули, может, в долю от добычи бы взяли. Одно мешает. Когда с Чалдоном в последний раз виделся, тот сказал, что именно Крюков их команду кагэбэшникам сдал. Думаю, прихватили старшего Крюка на золотишке, вот он теперь и старается, чтобы на нары лет на пять не присесть. Я не против, пусть живет как знает, но мне светиться около золота ни к чему.
Деньги дело такое – мне дали, я взял и сказал спасибо. Мало? Еще раз скажу и на могилку потрачу. А сам-то я пустой, ничего у меня нет и никогда не было. Знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю. И вообще, глуп, туп, и перхоть меня совсем замучила. А что подарили, как буду в Питере, в церковь на помин души Чалдона отдам.
За столом, когда отмечали годовщину революции, дядя Вася сказал, что в Ягодное по зимнику груз повезут. Зимник – это дорога по снегу. В поселки, расположенные в глубине полуострова, не на побережье, вертолетами много не перебросишь, дорого. Стройматериалы, горючку, продукты… Да что говорить! Почти всё тянут из портопунктов тракторами по зимнику. Из бруса сколачивают огромные сани, прилаживают к ним полозья и нагружают товар. Собирают десяток или два тракторов, цепляют груз, так и везут куда надо. Если караван большой, один трактор с бытовкой. Но стараются обойтись, ведь лишний груз не оплачивают. За рейс в полторы-две недели, поездку туда-обратно, можно заработать тысячу рублей и больше. Зимой самая выгодная работа. Но очень тяжелая и достаточно опасная. Редко бывает, что рейс обходится без происшествий. То промоина в реке маршрут перекроет, то трактор заглохнет, то буран на два-три дня зарядит, после него надо откапываться и заново пробивать дорогу. Если заболел, обморозился или поломался, придется ждать с лечением до ближайшего поселка, чаще всего до конца маршрута. Совсем не факт, что вертолетом эвакуируют, ведь рации с собой не берут.
Так вот, после праздников он в рейс идет. Вдруг какой трактор поломается или еще что. Ну и заработать хочется, он каждую зиму ездит. А в Ягодном списанный газон стоит, он уже побазарил с местными, его готовы отдать за символическую плату. Дядя Вася предварительно договорился. Обратно можно на освободившихся санях притянуть. Но придется чутка аргументировать. Словом, ящик водки, и останки экспериментального газона мои. Сто рублей за кота в мешке. Мне решать – надо ли? Согласился рискнуть, деньги пока есть.
Разговоры
– Что делать-то будешь?! Такие деньжищи!
– Не знаю… Я же в выигрыше был, мне любая карта годилась.
– Кроме туза.
– Угу, кроме туза.
– Отца, может, попросишь?
– Третий раз? Он после второго на меня как на придурка смотрит.
– Может, занять у кого?