– Ахереть! – вырвалось у Штыря, которого мало что могло поразить.
Когда он убрался из офиса, получив пачку банкнот за оказанные услуги и обещание такой же суммы за новые сведения об Уиттекере, Страйк позвонил Робин. Трубку она не взяла, но в последнее время такое случалось нередко: видимо, разговаривать ей сейчас было не с руки. Тогда Страйк отправил сообщение:
Дай знать когда и где пересечемся,
а сам уселся на ее рабочее место, чтобы разобраться с оставшимися запросами и платежами.
После двух ночей, проведенных в пути, сосредоточиться было трудно. Через пять минут он проверил мобильник, но вестей от Робин не было, и Страйк решил заварить себе еще чая. Поднеся к губам кружку, он различил едва ощутимый запах конопли, оставшийся у него на ладони после рукопожатия Штыря.
Сам Штырь был родом из Кэннинг-Тауна, но в Уайтчепеле у него жили двоюродные братья, которые лет двадцать назад ввязались в войну с конкурирующей бандой. Штырь вписался за своих и в результате оказался в канаве на краю Фулборн-стрит, истекая кровью от глубокой резаной раны, которая до сих пор напоминала о себе уродливым шрамом через всю щеку. В той канаве и нашла его Леда Страйк, которая поздно вечером выбежала за папиросной бумагой для косяков. Мальчишка, ровесник ее сына, валялся в луже крови – Леда не смогла пройти мимо. Ее не остановило, что он сжимал в кулаке окровавленный нож, грязно ругался и явно был под кайфом. Штыря промокнули от крови и успокоили такими словами, какие он слышал только от матери, которую потерял восьмилетним пацаном. Когда же он запретил чужой тетке вызывать «скорую», чтобы на него не донесли копам (ножик Штыря только что пропорол бедро нападавшего), Леда приняла единственно возможное, на ее взгляд, решение: довела мальчишку до сквота и сама оказала ему помощь. Нарезав тонкими полосками лейкопластырь, она неловко соединила, как стежками, края раны, приготовила какую-то неаппетитную болтушку из подобия сигаретного пепла и отправила своего озадаченного сына на поиски матраса, чтобы устроить Штыря на ночлег. С самого начала Леда относилась к Штырю как к блудному родному племяннику, и он отвечал ей восхищением, какое можно найти только у мальчишки с поломанной судьбой, хранящего память о любящей матери. После того как Штырь оклемался и встал на ноги, он не раз пользовался искренним приглашением Леды забегать к ним в любое время. С Ледой он мог разговаривать по душам, как ни с кем другим, и был, наверное, единственным, кто не видел в ней ни единого порока. Страйк и сам чтил мать, но Штырь пошел в своем уважении еще дальше. Этих двух мальчишек, столь непохожих, объединяло и нечто другое: молчаливая, жгучая ненависть к Уиттекеру, который исходил желчью при виде нового подопечного Леды, но боялся измываться над ним, как над Страйком. По убеждению Страйка, Уиттекер заметил у Штыря то же свойство, которое видел в себе: отсутствие тормозов. Уиттекер трезво рассудил, что подросток-пасынок, может, и желает ему смерти, но всегда будет действовать с оглядкой на мать, на закон и на свою дальнейшую судьбу. А Штыря не тяготили моральные принципы, и его возвращения в их неблагополучную семью хотя бы на время пресекали все возрастающую агрессивность Уиттекера. Более того, именно благодаря частым появлениям Штыря в сквоте Страйк решил, что может ехать учиться. При расставании со Штырем у него не хватило духу выразить свои опасения словами, но тот все понял. «Не парься, Бунзен, братишка. Не парься».
Однако Штырь не мог охранять Леду день и ночь. Когда он в очередной раз отправился по своим наркокурьерским делам, Леды не стало. Страйк на всю жизнь запомнил, как горевал его названый брат, как терзался чувством вины и не мог сдержать слез. Пока он в Кентиш-Тауне выторговывал лучшую цену за кило чистейшего боливийского кокаина, тело Леды Страйк медленно остывало на грязном тюфяке. Вскрытие показало, что она перестала дышать за шесть часов до того, как соседи по сквоту, решив, что красотка заспалась, начали ее тормошить.
Как и Страйк, Штырь с самого начала был убежден, что ее убил Уиттекер; горе его было столь неистово, а желание мгновенного возмездия столь неудержимо, что Уиттекер, наверное, благодарил судьбу, оказавшись на скамье подсудимых, а иначе Штырь придушил бы его голыми руками. Судья неосмотрительно предоставил слово Штырю, чтобы тот дал характеристику по-матерински заботливой женщине, никогда не прикасавшейся к героину, а Штырь заорал: «Этот сучара ее кончил!» – и попытался перелезть через барьер, отделявший Уиттекера, но тут же был скручен и бесцеремонно вышвырнут из зала.
Сознательно отогнав эти воспоминания, которые не стали лучше пахнуть после нового перетряхивания, Страйк отхлебнул горячего чая и в который раз проверил мобильный. От Робин – ничего.
19
Workshop of the Telescopes[36]
В то утро, едва взглянув на Секретутку, он сразу определил, что она подавлена, в расстроенных чувствах. Вон сидит у окна большой забегаловки «Гаррик», куда захаживают студенты-экономисты. Выглядит – краше в гроб кладут. Опухшая, бледная, глаза красные. Сядь он рядом с ней, глупая сучка даже не посмотрит в его сторону. Мужчин она в упор не видит, зато внимательно наблюдает за шлюхой с платиновыми волосами, которая сидит с ноутбуком через несколько столов. Это ему как раз на руку – можно долго оставаться незамеченным. Он станет последним, кого она увидит в этой жизни. Сегодня ему не придется строить из себя Милого Мальчика: если мочалка расстроена, домогаться ее не следует. В таких случаях нужно посочувствовать, стать добрым дядей. Не все мужчины одинаковы, дорогая. Вы заслуживаете лучшего. Если позволите, я вас провожу. Пойдемте, у меня машина. Заставь ее позабыть, что у тебя в штанах имеется член, – и делай с ней что хочешь. Он вошел в переполненную забегаловку, крадучись приблизился к стойке и взял себе кофе, заранее присматривая укромный уголок, откуда можно наблюдать за ней со спины. Куда, интересно, делось ее невестино колечко? Так-так. Это проливает новый свет на сумку с вещами, которую она несла на плече, а потом задвинула под стол. Неужели собралась переночевать не у себя дома в Илинге, а в другом месте? Может, хотя бы в этот раз пройдет по какой-нибудь пустынной улице, свернет в темный закоулок, спустится в безлюдный подземный переход? Самое первое убийство удалось провернуть примерно в такой же ситуации: нужно было просто улучить момент. Он ясно помнил тот день, словно запечатленный на фото, на слайд-шоу, потому что его захлестнули неизведанные ощущения. Тот день случился еще до того, как он превратил это в искусство, научился забавляться, как в игре.
Была она пухленькой, темноволосой. Ее напарница только что слиняла – села к чуваку в тачку и укатила. А ведь вопрос стоял ребром: кому из них суждено пережить эту ночь? Сам он тем временем, с ножом в кармане, кружил на машине по улице туда-обратно. Когда удостоверился, что она осталась одна, совсем одна, опустил стекло и нагнулся над пассажирским сиденьем, чтобы с ней переговорить.
Пока базарили об условиях, у него пересохло во рту. Девчонка запросила вполне приемлемую цену и села к нему в машину. Доехали до ближайшего тупика, где им не могли помешать ни прохожие, ни уличные фонари. Она сделала все по полной программе, а когда стала выпрямляться, он, еще не застегнув ширинку, нанес резкий удар кулаком, чтобы эта шлюха стукнулась спиной о дверцу машины, а затылком о стекло. Она и пикнуть не успела, как он вытащил нож. Лезвие мягко вошло в пухлое тело, на руки ему брызнула горячая кровь, но девица даже не кричала, а хрипела и задыхалась, стонала, сползая по сиденью, а он раз за разом вонзал в нее нож.
Сорвал с шеи золотой кулон. Тогда он еще не помышлял о захвате главного трофея: частички ее самой, а просто вытер руки о ее платье, пока она дергалась в агонии. С трупом на пассажирском сиденье сдал назад, выехал из тупика и в страхе, смешанном с восторгом, направился за город: осторожно, без превышения скорости, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида. У него загодя было присмотрено безлюдное место. Тело с тяжелым всплеском исчезло в заросшей канаве. Он до сих пор хранил ее кулон и еще пару-тройку памятных вещиц. Это его трофеи. А что, интересно, останется ему на память о Секретутке?
Рядом парнишка-китайчонок впился глазами в планшет. «Бихевиоризм и экономика». Фигня какая-то психологическая. Общался он как-то раз с психологом, не по своей воле.
– Расскажите о вашей матери.
Тот лысый буквально так и сказал. Анекдот, затертая фраза, не более. А ведь им положено умными быть, этим психологам. И он решил поиграть, просто для души: стал рассказывать этому идиоту про свою мамашу: холодную, подлую, затраханную тварь. Его рождение стало для нее помехой, да она бы так и так его бросила, живого или мертвого.
– А ваш отец?
– У меня нет отца, – ответил он.
– Вы имеете в виду, что никогда с ним не встречались?
Молчание.
– Вы не знаете, кто он?
Молчание.
– Или у вас к нему просто неприязненные чувства?
Он ничего не ответил. Ему надоело подыгрывать. Кто занимается таким дерьмом, тот просто козел; он давным-давно понял, что люди – козлы.
А ведь это чистая правда: отца у него не было, одно название. Тот гад, который играл эту роль, изо дня в день избивал его до полусмерти («жестоко, но справедливо»), хотя не был ему ни родным отцом, ни даже отчимом. Мучения и заброшенность – вот что принесла ему семья. А дом его был там, где он научился выживать, действовать с умом. Он всегда знал о своей исключительности, даже когда в детстве сжимался в комок под кухонным столом. Именно так: уже тогда он знал, что сделан из лучшего теста, чем тот гад, что надвигался на него, занеся кулак и стиснув зубы.
Секретутка встала и как тень двинулась за шлюхой с платиновыми волосами, выходившей из ресторана со своим ноутбуком в сумке. Он залпом проглотил кофе и пошел следом. Легкая добыча! Сегодня она утратила всякую осторожность; не замечает ничего, кроме платиновой потаскушки. Зайдя следом за этими двумя в поезд метро, он повернулся спиной к Секретутке и стал изучать ее отражение в оконном стекле за спинами новозеландских туристов.
Когда она вышла из поезда, он затесался рядом с ней в толпу. Втроем они двигались как процессия – шлюха с платиновыми волосами, Секретутка и он – вверх по лестнице, по тротуару, в сторону «Мятного носорога»… Время было позднее, но как устоять? Раньше она не болталась по улицам после наступления темноты, к тому же и эта дорожная сумка, и отсутствие кольца – все указывало на редкостный шанс. Единственное – придется как-нибудь умаслить Чудо. Платиновая шлюха исчезла в клубе. Секретутка замедлила шаг и в нерешительности остановилась на тротуаре. Не сводя с нее глаз, он вытащил свой мобильник и юркнул в темную подворотню с хорошим обзором.
20
I never realized she was so undone.
Blue Öyster Cult. «Debbie Denise»
Lyrics by Patti Smith[37]
Робин даже не вспомнила, что пообещала Страйку не разгуливать в темноте. На самом деле она просто не замечала наступления сумерек, пока не обратила внимания на сверкающие витрины и проносящиеся мимо нее фары. Платина отошла от привычного распорядка. В это время ей бы полагалось уже несколько часов находиться в «Мятном носороге» и егозить полуголой перед мужиками, а она вышагивала по улице в джинсах, замшевой куртке с бахромой и сапогах на высоком каблуке. Наверное, с кем-то поменялась, но скоро в полной безопасности будет вертеться у шеста, а Робин еще нужно было решить вопрос с ночлегом.
Телефон в кармане пальто вибрировал весь день. Мэтью послал больше тридцати сообщений.
Нам нужно поговорить.
Перезвони, пожалуйста.
Робин, мы ничего не уладим, если ты будешь молчать.
Время шло, а Робин не реагировала, поэтому он попытался до нее дозвониться. После этого тон сообщений стал иным.
Робин, ты же знаешь, я люблю тебя.
Прости, что так вышло. Хотел бы все изменить, но не могу.
Я люблю только тебя, Робин. Так было и будет всегда.
Робин не писала, не отвечала на звонки и сама не перезванивала. Единственное, что она знала наверняка, – вернуться в их общую квартиру невозможно… Быть может, когда-нибудь потом, но только не сегодня. Как угадать, что будет завтра или послезавтра? Она проголодалась, устала и словно оцепенела.
К концу дня настойчивость проявил и Страйк.
Ты где? Перезвони пжл.
Она ответила сообщением: для звонка не хватило духу.
Не могу говорить. Иду за Платиной.
Между ней и боссом всегда существовала определенная дистанция, и Робин опасалась, что при малейших признаках его участия просто разревется, проявив слабость, какую он не желает видеть в своей ассистентке. Дел у нее практически не осталось, а угроза встречи со злодеем, приславшим ногу, по-прежнему витала в воздухе, поэтому не стоило давать Страйку очередной повод гнать ее домой.
Его не устроил полученный ответ.
Позвони сейчас же.
Это сообщение Робин проигнорировала под тем предлогом, что легко могла его не получить, поскольку в момент отправки находилась у метро, а вскоре, когда следом за Платиной она возвращалась к Тотнэм-Корт-роуд, связь действительно пропала. Выйдя из метро, Робин обнаружила еще один пропущенный звонок от Страйка и новое сообщение от Мэтью.
Ты придешь домой? Я рехнусь. Напиши хотя бы, что жива, большего не прошу.