— Быстрее снаряды!
Наша первая очередь также не слишком точна, болванки лишь пропахали борт башни, оставив на броне светящиеся от жара малиновые полосы. Но преимущество автомата в гораздо большей скорострельности; «тройка» лишь успела тронуться, прежде чем поймала ещё пяток снарядов в лоб корпуса. Танк сильно дёрнулся, словно налетел на гигантскую стену; секунду спустя открылся единственный люк, из которого тут же густо попёр дым. Следом показался будто бы пьяный человек — до того неточны его движения. Он сумел перебросить своё тело через борт машины, но через мгновение из люка ударила тугая струя пламени. Дикий, нечеловеческий крик, наполненный болью, резко ударил по ушам…
Сильный взрыв отвлёк моё внимание от погибающего в огне экипажа (хоть и враги, но смерть жуткая) и заставил обратить внимание на второй танк. Но, видимо, «соседям» повезло больше: вражескую машину словно разорвало изнутри, а башню так вообще отбросило взрывом. Очевидно, очередь бронебойных снарядов прошила её более тонкую бороню и попала в боеукладку, вызвав детонацию снарядов.
Как там говорил Александр Невский? «Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет!» Учите историю, псы немецкие!
Рядовой 507-го полка 148 стрелковой дивизии Виктор Андреев.
Оба фашистских танка горят яркими, чадными факелами. Жар огня, поглощающий остовы боевых машин, столь страшен, что достаёт до наших позиций; я ощущаю его кожей лица.
Зенитчики без промедления перенесли огонь на поле, ударив по пулемётным расчётам. Немецкое наступление, лишившееся главной ударной силы и огневого прикрытия, в одночасье захлебнулось.
Удобный момент. Я уже предчувствую нашу контратаку; руки до боли стискивают цевьё винтовки и ложе приклада. Кровь бьётся в висках так, что я буквально слышу удары своего сердца.
— РРРО-О-ТА-А! ЗА РРРОДИНУ!! ЗА СТАЛИНА!!! УРРА-А-А-А!!!
Старлей бросается вперёд. За ним, бешено крича и матерясь, поднимаются красноармейцы. Всеобщий порыв столь заразителен, что я даже не заметил, как покинул свою ячейку. Лечу вперёд, раззявив рот в диком, беззвучном крике.
Ярость, охватившая бойцов, объяснима: сколько мы ждали немцев, сколько готовились — и всё равно они ударили неожиданно, всё равно прорвались. И если бы не зенитчики, как пить дать, враг выбил бы нас со станции. Кто-то из моих сослуживцев уже погиб, многие вскоре погибли бы — слишком грамотно и умело воюют немцы, словно бесстрашный и бездушный механизм.
Но стоило им лишь на мгновение сбавить натиск, дрогнуть — и давящее, безусловное превосходство врага куда-то исчезло. Страх, который я гнал от себя бешеной (и наверняка неточной) стрельбой, страх, который мешал целиться и заставлял выть по-звериному, от ужаса, — он переродился в дикую, всепоглощающую ярость. И сейчас, пробиваясь к врагу по снегу, каждый из нас одержим лишь одним желанием — дотянуться до немца, насадить на штык, дотянуться до следующего немца…
Мы бежим не пригибаясь, в рост. Мы видим лица своих врагов — и теперь уже на них написан страх смерти. Где-то в груди рождается звериный рык, рвущийся наружу. Сейчас, твари, сейчас…
Немцы встречают нас плотным пулемётным огнём, меткими винтовочными выстрелами. Вокруг меня, словно натолкнувшись на невидимую преграду, падают товарищи — ещё с детства знакомые ребята. В сердце вновь забирается ужас — дикий, первобытный ужас скорого конца.
Но он не бросает меня назад, нет. Он даёт силы пролететь последние несколько метров, разделяющих нас с врагом.
— А-а-а-а!!!
Зло оскалившись, дюжий, крепкий немец (головы на полторы выше) вскидывает карабин. Дуло винтовки смотрит прямо на меня — а я бегу на врага, словно заворожённый, не в силах свернуть в сторону, отскочить, нырнуть вниз.
Крохотная вспышка пламени заставляет на секунду зажмурить глаза.
Всё?!
Кожу на шее крепко так обжигает. Но я не сворачиваю и не замедляю бега.
— Ннна-а-а!!!
Игольчатый штык вонзается в живот фрица. Человеческая плоть сопротивляется металлу, винтовку ощутимо дёрнуло, но я всё же сумел удержать её в руках. Трёхлинейка погрузилась в тело врага по самую мушку.
Невольно поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с противником. Какая же мука написана на его лице, какую же боль оно отражает! Изо рта обильным ручьём течёт кровь, а василькового цвета глаза будто тухнут — жизнь стремительно покидает врага. На мгновение меня словно парализует.
Ударившая слева автоматная очередь приводит в чувство. Бой не окончен, нечего раскисать!
…Наши не добежали до противника какой-то десяток метров. Но немецкие пулемётчики в буквальном смысле ставят перед собой стену свинца; унтеры, поддерживающие своих автоматным огнём, чётко организуют подчинённых.
Стоящий в десяти метрах фриц разворачивается в мою сторону. Какой-нибудь фельдфебель — именно командиры немецких отделений вооружены пистолетами-пулемётами МП-38/40. Да, я могу это определить — нас хорошо учили командиры, хлебнувшие лиха под Смоленском. Они-то и рассказывали о достоинствах и недостатках трофейного оружия, советовали использовать фрицевские автоматы только в ближнем бою — свыше 100 метров они никакой точности не имеют. Убеждали получше освоить родную трёхлинейку — оружие надёжное и точное.
Только вот незадача: моя сейчас застряла в теле убитого врага. Пытаюсь выдернуть, не идёт — а фриц всё разворачивается в мою сторону, медленно так, словно в воде. Руки немеют, по спине бежит смертный холодок…
В какофонии звуков боя я не слышу выстрела, но явственно вижу, как дёрнулась от удара голова врага. Тяжёлым кулем он валится на бок.
Время вновь ускоряется. Поднимаю выпавший из рук убитого немца (и что раньше не догадался?) карабин с примкнутым ножевым штыком и вновь бросаюсь вперёд, слыша за спиной раскатистое, яростное:
— УРРРА-А-А-А!!!
Командиры вновь подняли бойцов.
На этот раз добегают все; вокруг стремительно завертелась кровавая круговерть рукопашной схватки. В ход идут штыки, сапёрные лопатки, зубы, кулаки… Люди словно переродились в зверей — над полем повис жуткий, многоголосый вой.
Большинство немцев крупнее нас; хорошо откормленные, увитые крепкими мышцами, они не хуже красноармейцев владеют штыковым боем (а то и лучше). Щуплые, маленькие крестьянские парни из пополнения (кое-кто мясо попробовал впервые в армии) кажутся по сравнению с фрицами коротышками.
Но всё это с лихвой компенсируется мощным зарядом ненависти к врагу. И если до того немцы уверенно давили нас пушками, миномётами, пулемётами, то сейчас мы, по сути, равны; сейчас у нас есть шанс одолеть врага — и мы его используем.
Я успеваю добежать до очередного противника прежде, чем он успел перезарядить свой карабин. Колю длинным выпадом — но немец заученно сбивает мою винтовку ударом ствола и с силой бьёт в ответ.
В последний момент парирую укол ложем карабина — ножевой штык лишь скользит по телу прорезав шинель и кожу. Обратным движением бью навстречу упором приклада. Удар в голову получается не очень сильным, но немец отпрянул. Ещё одна выигранная секунда — и я заученно достаю челюсть врага прикладом с разворота. Фрица пошатнуло, но он остаётся стоять на ногах — мне не хватило замаха.
Враг отпрянул, колет в ответ. Но теперь уже я отбиваю укол стволом карабина. Дёргаю его на себя — и штык-нож в коротком выпаде вонзается в живот фрица…
Сержант Фёдор Аникеев, командир пулемётного расчёта 496-го стрелкового полка.
Контратаку 507-го (один неполный батальон) и батальона пополнения, который привёл какой-то важный командир из штаба фронта, немцы отбили. Да и то сказать, у фрицев пулемёты и сейчас имеются в каждом отделении, ровно по штату; они основа огневой мощи врага. А наши бежали в рост, на «ура» взять пытались… Нет, до кого добежали, ударили крепко, смяли, перебили в яростной рукопашной.
Но основная масса фрицев откатилась, залегла и открыла такой плотный огонь, что подобраться к ним стало просто невозможно. Потрёпанные батальоны отвели на станцию, зато наш 496-й полк практически в полном составе развернули для атаки.
Немцы ведь тоже откатились к Казинке. Но у них такая тактика: крепко ударить и, если противник слабый, додавить его с ходу. Если же сильно огрызается, фрицы отступят, людей поберегут. Подтянут артиллерию, миномёты, когда имеется — бронетехнику. Концентрируют силы. Ещё раз крепко обрабатывают оборону врага артогнём. И снова удар. Не получилось, опять большие потери — отступят. Ещё раз артподготовка. Ещё раз концентрация сил, подтягивание резервов. Ещё один удар… А населённые пункты за спиной обязательно укрепляют, причём быстро. Пара-тройка часов — и потеснить фрица из уже готового узла обороны не так-то просто.
Вот наши командиры и порешили, что атаку противника надо предупредить и выбить его из села раньше, чем он основательно в нём закрепится. Идея-то неплохая, но мне ли, ветерану боёв под Смоленском, не знать, как дорого нам обходятся такие атаки, как невелик шанс успеха…
Ещё раз внимательно осматриваю свой пулемёт. Мой ДП-27, «Дегтярев пехотный» образца 1927 года, уже, наверное, тысячу раз почищен, смазан, обтёрт — но подготовка оружия перед боем лишней не бывает. Да и успокаивает меня сей процесс. Ведь вроде не в первый раз в схватку, но пока стояли на переформировке в Ельце, уже успел отвык от… Как правильно сказать-то? От близкой смерти? От напряжения боя? От того, что надо идти кого-то убивать и сделать так, чтобы не убили тебя? Да, наверное, от всего.
— Вася, ты диски набил?
— Так точно, товарищ сержант!
Василий Орехов, мой второй номер, ещё не бывал в боях. Но парень вроде не трус, да к тому же грамотный, городской. Для него этот бой — не просто схватка с фрицами. Сегодня Вася будет защищать свой родной город, свой дом. И хотя парень отчаянно волнуется, я верю, что в бою он не подведёт.
Эх, только выживем ли?! Знаю, перед дракой такие мысли гнать надо. А с другой стороны — куда от них деться-то, от мыслей? Пулемётных расчётов в полку кот наплакал, причём атаку поддерживаем в первую очередь мы, «ручники». Станковые «максимы» просто так с собой не утащишь, в них живого веса больше 60 килограммов. А на поле, атакуя вместе с пехотой, расчёты ручных ДП становятся лакомой целью для вражеских пулемётчиков.
Принятый на вооружение фрицев «единый» пулемёт — штука сильная, особенно в обороне. Скорострельность огромная, раза в полтора больше, чем у ДП, ствол меняется в считанные секунды. Металлическая лента не мнётся и не обрывается, заряжать её можно с обеих сторон. А если установить пулемёт на станок — так вообще труба: с него и точность, и кучность, и дальность стрельбы возрастает. К тому же станок оснащён оптическим прицелом.
Я один день воевал с трофейным МГ-34, знаю, о чём говорю. Название прочитал на пулемёте. И дальше бы с ним дрался, только вот патроны кончились, да и отступать пришлось — а с пулемётом много не набегаешь.
Ещё раз трепетно провожу ветошью по стволу «Дегтярева». Нет, у нас оружие тоже хорошее. Он чуть легче «немца», мобильнее, вполне обслуживается одним членом расчёта. Второй нужен только диски вовремя набивать. У фрицев же обязательно ленту нужно придерживать, огонь ведут двое. Да и не набегаешься много с висящей лентой! Слышал, что у германцев есть отъёмные барабанчатые магазины, но ни разу не видел.
Кроме того, ДП надёжнее, если грамотно за ним ухаживать, в бою не подведёт. А МГ-34 состоит из хрен поймёшь скольких деталей, пробовал разобрать — куда там! Еле собрал обратно, и то с найденным руководством по эксплуатации (там картинки есть). Так что пускай немецкий МГ и более скорострелен, и вообще — оружие сильное, но капризен, зараза. Ну и нехай, пусть сами с ним возятся!
Кстати, принят у фрицев на вооружение МГ-34, а только воюют они со всем, что есть под рукой: трофейными чешскими, французскими и английскими пулемётами, даже с нашими ДП. Используют и то оружие, с чем их отцы дрались ещё в империалистическую. Ну а с другой стороны, пулемёт — он и в Африке пулемёт. И немцы правильно делают, что трофеи в бою используют, зато они оружием оснащены по штату. Правда, как быть с патронами…
Мои размышления прервал донёсшийся с тыла глухой гул моторов. Далеко. Вроде бы и наши грузовики, а там кто знает. Но цепочки красноармейцев встрепенулись, лишние движения прекратились, бойцы замерли. Подобрались и мы с Василием. Сейчас что-то начнётся…
Сзади вдруг гулко так громыхнуло, а несколько мгновений спустя сверху послышался… да даже не свист (как у летящих снарядов), а рассерженный вой, который с каждой секундой становится всё громче. Ещё мгновение спустя небо перечеркнули пламенные росчерки летящих в сторону врага снарядов. Только я таких раньше не видел — словно ожил Змей Горыныч из детских сказок и пошёл немцев воевать, поливая их струями огня…
Удар! Чудовищный грохот с вражеской стороны — и тут же такой мощный толчок земли, что меня аж подбросило! Это ж чем же таким наши содят, что за километр от места взрыва всё ходуном?!
И снова залп, и снова леденящий душу вой жутких снарядов, оставляющих за собой пламенные шлейфы, и снова чудовищный удар! Сразу за ним в немецком тылу послышались мощные взрывы. Ого! Да там, кажется, батарею накрыло!
— За Родину, за Сталина, в атаку!
…В месте попаданий новых снарядов остались глубокие воронки, быстро наполняющиеся талой водой и кровью. На дне некоторых из них можно разглядеть человеческие останки.
На поле стоят три покорёженных, разбитых остова противотанковых пушек. Диковинные снаряды накрыли батарею, хотя более мощные взрывы прозвучали дальше, за селом.
Я отмечаю всё это на бегу. Первые полкилометра мы протрусили довольно бодро, немцы огрызаются лишь редкими винтовочными выстрелами да короткими пулемётными очередями. Но 500 метров — это уже рабочая дистанция для всех фрицевских МГ, и, похоже, нас просто подпускают, чтобы разом ударить из всех стволов.
— Василий, ложись!
Второй номер падает в снег рядом со мной. Поглубже вбиваю сошки ДП, покрепче упираю приклад в плечо. Сейчас начнётся…
Предчувствие (да и опыт) меня не обманули. Околица села оживает характерным рёвом 10 вражеских пулемётов. Атакующая цепь мгновенно валится в снег, часть бойцов — навсегда.
Пока красноармейцы бежали, они мешали мне стрелять, но зато я успел засечь ближний ко мне расчёт. Теперь же фрицы бьют короткими по залёгшим врагам, а я навожу срез планки прицела под язычок огня, пляшущий на раструбе пулемёта…
— Товарищ сержант, ну же!
Василий в нетерпении приподнимается. Эх, он хоть что-нибудь запомнил, чему я учил?!
— Не высовывайся!!!
Немцы обычно дают 7–8 очередей, после чего меняют ствол. Вот в этот момент хорошо бы и подловить расчёт. Пусть пулемётов у врага оказалось меньше, чем я ожидал, но всё равно больше, чем в нашей атакующей цепи. И в «дуэли» с несколькими более скорострельными МГ было бы неплохо сразу заткнуть хотя бы один.
Вражеский пулемёт замолкает. Опытному расчёту требуется около 10 секунд, чтобы поменять ствол. Но у немцев их нет.
Плавно тяну за спуск…