Его голос был спокойным и почему-то - тихим. И это было непривычно - парень всегда разговаривал громко, уверенно, твердо.

- Что? - не сразу поняла смысл его слов Нина.

- Разведемся, - повторил Келла почти мягко. - Как там сделать так, чтобы деньги остались с тобой? Сделаю все, что нужно. Только скажи, ладно?

Девушка смотрела на него и не понимала, что происходит.

Его лицо выглядело сейчас очень взрослым. Казалось, что он тщательно обдумал свое предложение.

- Я не поняла, - медленно произнесла Нина, - ты решил от меня избавиться, Рыло?

- От тебя не избавиться, - усмехнулся парень и с какой-то странной нежностью посмотрел на нее. - Ты же как пуля - пробиваешь сердца насквозь. И такая же дура, - добавил он в сердцах.

- Следи за хлеборезкой. С какой такой стати я должна с тобой разводиться, утырок? - потребовала объяснений Нинка. - А! Испугался Матвея, - вдруг поняла она с каким-то непонятным сожалением. - Ты боишься, что теперь от всех придется огребать, кому я отказала?

- Я же сказал - дура, - все так же раздражающе произнес Келла. - Совсем не поняла? Или притворяешься?

- Объясни нормально. Я язык дегенератов не понимаю.

- Я не хочу, чтобы из-за меня ты страдала, - услышала Нина резкое. - Не хочу быть ответственным за всякое дерьмо, которое происходит с тобой по моей вине. Как сегодня. Я едва не стал героем, когда увидел тебя там, - усмехнулся Келла. - Мне уже по боку твоя гордость, можешь брать мою и топтать, раз ты повернута на ней. Забирай эти деньги, живи счастливо.

Теперь уже молчала Нина. А Келла продолжал:

- Я думал, что смелый. Море по колено. Ничего не боюсь. Но сегодня мне было страшно. Я смотрел на тебя и просто... - Парень выдохнул. - И просто понимал, что тут пробивает, - он ударил себя кулаком с содранными костяшками по груди. -Когда совсем накрыло, я закричал, что люблю тебя. Не хотел, чтобы они поняли, как боюсь.

Было странно слышать все эти слова. Из-за них сильнее начинало стучать сердце и кровь приливала к щекам. И вместо обжигающего искристого огня злости появился теплый закатный свет.

- Мне тоже было страшно, - призналась вдруг девушка в порыве, зная, что потом, может быть, будет жалеть, что это сказала, но еще больше будет жалеть, если не скажет сейчас. - Это было мерзко, отвратительно! Настоящая крипота. Гордись, малыш, сама Нина Журавль боялась за тебя. А разводиться со мной я тебе не позволю. По крайней мере, сейчас. Отвечай, - потребовала она властно, - ты понял меня? Ты опять молчишь! Бесишь! - Нина ударила его по плечу, и парень тотчас поморщился от боли - она попала по больному месту. Даже вполсилы этот Вик бил мощно.

Но парень ничего не сказал. Просто смотрел на девушку и снова молчал.

- В тебе открываются новые раздражающие меня стороны. Когда ты молчишь, бесишь еще больше, чем когда говоришь, - сердито сказала она.

- Возьму на вооружение, зая, - отозвался Келла. - Так что с разводом? Ты уверена? Не хочу держать тебя рядом, если не нужен тебе. Или нужен как наживка для денег.

- Нужен! - сердито рявкнула Нина и посетовала горестно:

- Почему у меня такой тупой муж?

- Зато сильный, - слабо улыбнулся Келла.

- И избитый. Хочу на ручки, - вдруг жалобно сказала Нина и долго сидела с Келлой, то шепча что-то нежное, почти воздушное, то грозя всеми карами небесными и земными, если он вздумает с ней разводиться. А он гладил ее по волосам и молчал. Он действительно слишком сильно боялся за эту девчонку. А за себя... За себя он не боялся никогда.

Вечером они отправились с аэропорт, неожиданно умиротворенные.

Перед тем, как сесть в самолет, Келла получил от Нины сообщение, в котором был лишь один смайл - синее сердце. И, не задумываясь, отправил ей точно такое же.

Они оба отлично поняли друг друга.

Ничто не может строиться на лжи - однажды она сгниет и все рухнет.

***

Почти неделю Антон провел в городе, делая меня самой счастливой, а после - улетел. В начале мая «На краю» должны были выступать на крупном рок-фестивале в Штатах, а до этого времени записать новую песню - ту самую, отрывки которой я уже слышала в исполнении Антона. Я называла ее «Оригами».

- Мы скоро встретимся, малышка, - сказал мне на прощание Антон и, заметив в моих глазах слезы, улыбнулся, но безрадостно, почти тоскливо:

- У тебя должен был появиться иммунитет к прощаниям.

- А у тебя он появился? - спросила я, вглядываясь в его лицо, будто хотела запомнить каждую его черточку.

Антон лишь покачал головой.

- Хватит прощаться, - грубовато одернул его Келла, который опять умудрился поругаться с Нинкой. Судя по его лицу, барабанщик НК уже успел где-то с кем-то подраться.

Мы с Антоном последний раз обменялись теплыми взглядами, Нина и Келла - ругательствами, и попрощались.

Они пошли на паспортный контроль, а мы с Ниной отправились домой. Журавль с каким-то задумчивым видом отправила ему последнее сообщение, прежде чем покинуть аэропорт. А когда получила ответ - улыбнулась.

Я ехала на переднем сидении рядом с подругой, ненавидя и аэропорт, и самолеты, и километры. А Журавль была задумчивой.

- Уже скучаешь? - ехидно спросила она меня.

- Да, - вздохнула я. И это была правда.


- Я тоже, - вдруг призналась она. - Надо было Рыло пнуть хорошенько. Чтобы не забывал.

- По-моему, он тебя и без этого стимула не забывает, - сказала я. - Что с ним случилось-то?

- Не поверишь, - закатила глаза подруга и рассказала совершенно невероятную историю.

- Ты шутишь? - выслушав ее, спросила я изумленно. - Такое вообще бывает?

- Бывает, как видишь, - отозвалась подруга.

- И ты не боишься? - поинтересовалась я. История казалась мне жутковатой.

- Чего? Келла улетел, так что мне не за кого бояться.

- А за себя?

- А что сделается мне? - хохотнула Нина. - К тому же крестный Матвейку едва ли не на Северный полюс собрался отправлять, а все его счета - закрыл.

Разговаривая, мы приехали ко мне домой. И потом сидели с подругой у меня в комнате и делали совместную работу по коммерческому праву, а затем Нина помогала мне с курсовой, которую вскоре нужно было сдавать. Когда она успела сделать свою курсовую, я понятия не имела.

Подруга осталась у меня ночевать, и с утра мы вместе поехали в университет, где Журавль стала героиней дня, если не недели - все вокруг расспрашивали ее о свадьбе и свадебном путешествии, задавали вопросы о ее супруге, о котором ходили разные слухи, допытывались, станет ли она менять фамилию или нет, а Нина лишь таинственно отмалчивалась. Сказала лишь, что ее муж - человек голубой крови, предки которого - дворяне, и люди в универе почему-то сделали вывод, что ее муж - не просто потомственный дворянин, но и наследник какого-то большого состояния. И Нина показала несколько фотографий, где Келлу было не очень хорошо видно, зато было хорошо видно саму невесту, ее дорогое платье, а также сказочное убранство лофта, в котором проходило торжество. Нину накрыла новая волна зависти, излучаемой окружающими, а ей, казалось, это нравилось - и она буквально наслаждалась выражениями их лиц.

- Нина, я о тебе хочу написать статью в студенческой газете! - заявила староста Таня, та, которая стала встречаться с невыносимым Сеточкиным, в прошлом году без памяти влюбленным в Ниночку.

- А что ты хочешь написать? - спросила Журавль, хлопая ресницами. - Если про мою свадьбу, то не стоит. Люди сочтут, что это - нескромно.

Я, сидевшая рядом за партой, хмыкнула.

- Ну что ты! - замахала руками Таня. - Я хочу написать о тебе статью в колонке «Наши таланты», рассказать о том, что ты совмещаешь в себя образ успевающей студентки и отличницы, имеющей самые высокие баллы на курсе, с образом красивой модной девушки!

- Пиши, - разрешила Ниночка. И Таня всю большую перемену сидела рядом с нами и восхваляла фотографии со свадьбы Журавля.

- Катя, а ты еще за Тропинина выйти не собираешься? - перевела разговор Таня на меня уже в конце перемены.

- А? - очнулась я от своих мыслей. - Нет...

- А почему? - не отставала одногруппница. - Не предлагал?

- Предлагал, - вспомнила я прошлое лето и кольца, которые так и хранились у меня дома. Теперь настал Нинкин черед фыркать.

- Ух ты! - восхитилась Таня. - И когда свадьба?

- Не знаю, - пожала я плечами. - Когда-нибудь потом.

- Понятно, - протянула староста. - А как он вообще? А то ушел на заочку и совсем пропал. С прошлого лета его не видела.

- Антон уехал в другую страну, - отозвалась я.

- Так он заграницей учится? - восхитилась непосредственная Таня. - Здорово! Надеюсь, там он лекции не пропускает. Передавай ему привет от меня!

- Передам, - улыбнулась я. И подумала что, наверное, узнай Таня, да и вообще наша группа, о том, кто такой на самом деле Антон Тропинин, они бы просто поверить в это не смогли. И я тоже поверила в это с трудом.

Наконец, прозвенел звонок, началась лекция по истории политических и правовых учений, и Тане пришлось отлипнуть от нас с вопросами.

- Все ей знать надо, дуре пронырливой, - прошептала мне на ухо Журавль. - Бесит.

- Хоть какая-то стабильность, - тихо отозвалась я. - Тебя всегда бесят люди. При любых обстоятельствах.

- Ну, это же люди, Катенька, - хихикнула Нина. Но, поймав строгий взгляд преподавательницы, которая выступала за строгую дисциплину в аудитории, замолчала.

Домой возвращались мы не вместе. Подруга ушла раньше, заявив, что поедет делать ногти, а я осталась на спецкурс по выбору. Обычно спецкурс я выбирала такой же, какой и Нина, но в последние два семестра стала полагаться на саму себя и выбирала то, что мне было больше по душе. Поэтому мы с подругой посещали разные спецкурсы, которые стояли в разное время. Домой я возвращалась уже довольно поздно - пар и без того сегодня стояло много, и голова моя пухла от знаний, полученных в стенах родной альма-матер - на завтра нужно было выполнить большой объем домашней работы, заданной к семинару. На улице было пасмурно, солнце спряталось за плотным слоем сизых, угрожающего вида туч, нависших над городом. Было безветренно и сухо, и почему-то мне казалось, что на улице пахнет старыми книгами и пылью.

Вот-вот должен был начаться дождь, и я спешила к остановке, потому что не взяла с собой зонтик.

Гроза грянула тогда, когда я села в автобус, оказавшись на заднем сидении, у самого окошка. В одной руке у меня был телефон, в другой - стакан только что купленного горячего капучино, а на коленях - сумка. Началось все с порывов ветра, бьющих по зданиям и начавшим зеленеть деревьям, а потом в окна стал стучаться дождь - его косые капли казались царапинами на стекле, которых становилось все больше и больше. А я ехала, включив музыку и воткнув в уши наушники, и вместо стука дождя и грома слушала голоса Антона. Я смотрела в окно, видя за крышами домов тонкие росчерки молнии. Ехали мы долго, и почему-то мне было уютно и казалось, что я приеду домой, а там меня встретит Антон.

Но меня встретил совсем другой человек.

Мне повезло - гроза кончилась раньше, чем я вышла из автобуса. Домой пришлось идти то по мокрому асфальту, то прямо по лужам.После грозы было хорошо: пыль улеглась, воздух стал свежим, а далеко на западе небо разгладилось, подернулось бледно-розовой дымкой - напоследок солнце все же решило выглянуть. Правда, и пропало оно быстро. Когда я, решив немного прогуляться, вошла в парк, небо все еще озарялось тусклым закатом, и по окнам многоэтажек все еще блуждали заходящие лучи. А когда вышла из него спустя полчаса, на землю опускались апрельские прозрачные сумерки, хрупкие, с холодными промокшими тенями и акварельными огнями фонарей и фар в стекле луж, расплывшихся по асфальту.

Я не сразу узнала Кирилла, шагнувшего из сумерек ко мне навстречу - он ждал меня во дворе дома. На нем был капюшон, скрывающий глаза.

- Привет, - сказал он мне, улыбаясь, словно ничего и не произошло.