- Это я, мама, это я... - И он вновь заплакал, беззвучно. В детстве так всегда плакал Антон. А Кирилл ревел белугой.

- Что делать? Что мне делать, мама?

Что делать ей?

Быть сильной. Ехать кАнтону. Пытаться его спасти.

- Жди, я сейчас, - тихо велела ему мать, пытаясь сделать так, чтобы голос ее звучал уверенно.

Она не стала метаться по квартире - накинула поверх ночной сорочки пальто изумрудного цвета из дорогого кашемира, схватила кошелек, ключи от машины, телефон и выбежала из квартиры. Мать близнецов так спешила, что споткнулась на лестнице, но, не замечая боли в ноге, быстро двинулась к автомобилю, припаркованному на стоянке около дома.

На улице было уже светло, и небо было солнечным и теплым: акварельные краски рассвета смылись, но кое-где все еще плавали грязно-ржавые облака, как будто бы пропитанные кровью, которую кто-то долго пытался стереть.

Нервы сдавали. Сердце кололо. Трясущимися руками Алла едва открыла машину, а когда завела ее - далеко не с первого раза - и проехала несколько метров, резко затормозила, упав на руль, и закричала от внезапного приступа отчаяния.

Антон был сыном, который много лет не радовал ее.

Сыном, который все делал не так, как она хотела.

Сыном, который слишком сильно был похож на своего отца.

Сыном, который отказался от нее.

Сыном, которого она любила, несмотря даже на то, что он раз за разом своими глупыми поступками разбивал ей сердце.

Но все же сыном.

Которого она родила.

Которого кормила грудью.

Которого целовала и которому улыбалась, когда улыбался он.

Алла приподняла голову, и если бы кто-то увидел сейчас выражение ее лица, на котором явственно пробивался отпечаток горя, ни за что бы не подумал, что эта женщина может принимать волевые решения и жестко руководить большой компанией, исходя лишь из своих интересов.

...После того, как Антон ушел из дома, став жить с отцом, Алла ни минуты не радовалась за него. Как она могла радоваться тому, как прожигает он свою жизнь с гитарой в руках? С непонятными друзьями, легкодоступными девицами, алкоголем, наркотиками и грубой вульгарной музыкой?

Она не видела для Антона перспектив, и ей казалось, что у него нет будущего. Что он пропадет, сгниет в безвестности, нищете, позоре, одинокий и никому не нужный. Невостребованный. Никчемный. Несчастный.

А Алле, как и любой другой матери, хотелось, чтобы сын был счастлив, только он активно этому сопротивлялся. И тогда, когда Антон поступал по-своему, она против воли видела в нем Олега и начинала ненавидеть - не сына, а отца в его глазах. Алла раздражалась, злилась, срывалась, могла сказать отвратительные вещи и также отвратительно поступить, потому что считала свое мнение правильным, единственно верным.

Но ведь это не значило, что она не любила его.

Что не думала о нем.

Что не переживала.

Переживала, думала, любила! Своеобразно, но искренне.

Именно из любви к детям Адольская заранее до мелочей продумала их жизнь, распланировав ее четко, как по графику. Только Кирилл безропотно принял ее решение, а вместе с тем и счастье, а вот Антон сопротивлялся, и все бы ничего, да отец поддерживал его, потакая всем прихотям. Наверняка - назло ей.

Но... Как могло это быть?.. Как могло с с ее Антоном что-то случилось?

Что Кирилл ему что-то сделал?

В ее ушах до сих пор стоял дрожащий отчаянный голос сына: «Мама, я убил его». Убил.

Один сын.

Убил.

Другого.

Разве это возможно?!

Что ей теперь делать? Как жить? Как жить Кириллу? Выживет ли Антон?

Из ее груди вырвался короткий стон отчаяния.

Без того раненое сердце словно копьем пронзили, и она выдохнула от боли, прижимая кулак к левой стороне груди.

«Успокойся, - велела сама себе Адольская, тяжело дыша, - он еще жив. И ты должна ехать к нему. Больница - дрянь. Нужно перевести его в частную. В Москву. Заграницу. Успокойся, успокойся, - повторяла она, сдерживая полустоны-полувсхлипы. - Успокойся, твою мать! Антону нужна твоя помощь, дура. Собралась!»

С этими мыслями Алла, стиснув зубы, выпрямилась и вновь надавила на газ.


Сердце рвало на части безумное копье, но женщина не обращала на это внимания, как и на боль в лодыжке. Она крепко вцепилась в руль и, явно нарушая правила, мчалась к больнице. По пути Алла останавливалась, включая аварийку, еще дважды, когда понимала, что сейчас ее вновь накроет волна ужаса, паники и страха.

И каждый раз с трудом заставляла себя очнуться. В этом помогала цель, которую она четко поставила перед собой: как можно быстрее оказаться в проклятой больнице и помочь Антону, перевести его в частную клинику, найти хороших врачей, оплатить лекарства, операции - все, что нужно.

Кома... Из комы же выводят, верно?

Как она доехала до больницы, Алла помнила плохо. Все вокруг было подернуто дымкой тумана. Она хорошо запомнила лишь то, что бежала, не обращая внимания на лужи, к главному корпусу больницы. И боли тоже не чувствовала.

Кирилла она увидела, едва только распахнула дверь. Он сидел на лавочке в приемном отделении, привалившись к стене. Голова его была перевязана, на лице - синяки и ссадины, но самым страшным казались в этот момент его глаза - в них застыл безмолвный ужас: как тонкий лед на озере с мертвой водой.

Видя мать, Кирилл встал. Его слегка покачивало. И не сказать, что взрослый самостоятельный парень - запуганный ребенок.

- Что случилось? Говори мне, что случилось, - стала трясти его за ворот Алла, не в силах больше сдерживаться. Нет, она не плакала, потому что слезы куда-то пропали, но чувства одолевали ее такие страшные, что иногда она переставала себя контролировать.

- Что с Антоном?! Что ты с ним сделал? - кричала она. - Где он?

А Кирилл молча смотрел на нее, не делая ни малейших попыток высвободиться, и губы его едва заметно дрожали.

- Вы его так не трясите, - посоветовала проходившая мимо женщина в белом халате. - Сотрясение, как-никак, - кинула она выразительный взгляд на перевязанную голову молодого человека. - Если ищите родственника - то он в реанимации. Сама звонила, спрашивала, - очень меня уж ваш сыночек достал. Алла все же отпустила Кирилла, вновь пытаясь взять себя в руки.

- И раз уж состояние тяжелое, просите дежурного врача, чтобы пустил в отделение, - от души посоветовала медсестра. - Если попрощаться хотите.

Это были самые страшные слова в ее жизни. Но с сыном Алла прощаться не собиралась.

- Где отделение реанимации? - только и спросила она.

- На первом этаже, вам налево, а потом прямо...

Договорить женщина в белом халате не успела. Адольская, схватив Кирилла за руку, быстрым уверенным шагом направилась по указанному направлению. И лицо ее было бледным и решительным.

- Даже спасибо не скажут, - покачала головой медик.

Больничные темно-зеленые стены давили, потолок грозился вот-вот упасть на голову, погребя под собой и тоннами дурных мыслей, пахло фенолом - сильным антисептиком. Невидимый пугающий дух больницы грозился вот-вот сломать и здоровых людей, и какой-то момент Алла вдруг подумала почти отрешенно, что, наверное, отдала бы многое - или все, чтобы с Антоном ничего не случилось, чтобы сейчас он не находился в этом страшном месте, воздух в котором насквозь пропитался лекарствами.

Если выживет - она для него все сделает,

Хочет жить с этой девчонкой - пусть живет.

Хочет заниматься музыкой - пусть занимается.

Хочет прожигать жизнь - пусть прожигает.

Но пусть останется живой и невредимый.

Господи, ну пожалуйста, пусть он будет живой.

Она едва не упала, но Кирилл вовремя подхватил мать.

- Я не хотел, - прошептал он.

- Молчи, - приказала ему Алла и, невзирая на дикую боль в ноге, потащила его дальше.

Отделение реанимации и интенсивной терапии Адольская нашла быстро, но туда, естественно, не пускали абы кого. Одна из замотанных дерганых медсестер, пробегающих мимо, подтвердила, что в реанимации лежит Тропинин, и велела ждать дежурного врача, потому что никакой информацией, кроме той, что пациент в коме, не располагала. Или просто не хотела говорить.

Врач пришел отнюдь не сразу, не по первому требованию Аллы, которая привыкла к иному отношению. И за это время, пока они ждали перед дверями отделения реанимации, женщина заставила все-таки Кирилла рассказать, что произошло. Он, запинаясь и сбиваясь, рассказал.

Он, правда, не хотел.

Не думал, что так будет.

***

Кирилл узнал о том, где находится брат, от отца. Честно говоря, он не желал видеть его до боли знакомую мерзкую морду и, если бы не алкоголь и отчаяние, не отправился искать его этой ночью.

И тогда бы ничего не произошло.

Все началось с того, что Алла узнала о связи Кирилла и Алины. И он думал, что матери обо всем рассказал брат, желающий ему насолить. Откуда он мог знать, что это сделала Катя?

Тогда, еще осенью, Алла, весьма заинтересовавшись этим фактом, собрала в своей квартире обоих: и Алину, и Кирилла, который не ожидал такого поворота событий.

Разговор был короткий, но жесткий: мать, сидя напротив них в своей огромной гостиной, популярно разъяснила обоим, что собирается с ними сделать, если они не перестанут общаться. Алина, кажется, ее словами не впечатлилась, но спорить не стала, потому как отлично понимала, что Адольская - ее временная союзница на пути завоевания Антона. Зато Кирилл пришел в ярость. И когда Алина ушла, они с матерью стали ругаться. Вернее, орать начал он, а Алла лишь, сидя в кресле, как на троне, наблюдала, как сын мечется по комнате.

- Я запрещаю тебе общаться с Лесковой, - сообщила она ему в ответ на вопли о любви, которую считала блажью. - У тебя есть Дина, милый. Все, что ты получаешь от Лесковой, вполне можешь получить от нее.