Мы, Лжецы, раньше только глаза закатывали на такие формулировки: «Будьте решительны; никому не нравятся мямли». Но когда разговоры касались взрослых тем, мы всегда внимали его мудрым словам.

На дедушке клетчатые шорты и мокасины. На его тощих ногах видны гематомы. Он хлопает меня по спине и требует виски с колой.

Пока мы едим, он рассказывает о каких-то своих друзьях в Бостоне. О новой кухне в доме на Бичвуде. Ничего важного. Позже мама моет посуду, а я показываю ему сад за домом. Светит закатное солнце.

Дедуля срывает пион и вручает мне.

– Для моей старшей внучки.

– Не рви цветы, ладно?

– Пенни не будет против.

– Еще как будет.

– Старшей была Каденс, – говорит он, поднимая глаза к небу, не глядя на меня. – Помню, как она приезжала к нам в Бостон. На ней были розовые ползунки, волосенки торчали в разные стороны. Джонни родился через три недели.

– Я тут, дедуля.

– Каденс была старшей, и неважно, что она была девочкой. Я бы отдал ей все. Как отдал бы внуку. Я брал ее на руки и танцевал. Она была будущим нашей семьи.

Я киваю.

– Мы видели, что она – истинная Синклер. У нее были наши волосы, но дело не только в этом. Ее подбородок, маленькие ручки. Мы знали, что она будет высокой. Все мы были высокие, пока Бесс не вышла замуж за этого коротышку, и Кэрри повторила ту же ошибку.

– Ты про Броди и Уильяма?

– Скатертью дорога им, да? – дедушка улыбается. – Все в нашей семье были высокие. Ты знала, что родственники со стороны моей матери приплыли на «Мейфлауэре»? Чтобы хорошенько обустроиться в Америке.

Я знаю, что не имеет значения, что мы приплыли на «Мейфлауэре». Не имеет значения и рост. Или светлый цвет волос. Поэтому я и покрасила волосы: не хочу быть старшей. Наследницей острова, богатства и ожиданий.

Но, вероятно, я все-таки ей являюсь.

Дедуля слишком много выпил после долгого дня в дороге.

– Пойдем внутрь? – спросила я. – Хочешь посидеть?

Он срывает второй пион и вручает мне:

– В знак прощения, моя дорогая.

Я хлопаю его по сгорбленной спине:

– Не рви больше, хорошо?

Дедушка наклоняется и касается белых тюльпанов.

– Серьезно, не нужно, – говорю я.

Он резко и с вызовом срывает третий пион. Вручает мне.

– Ты – моя Каденс. Старшенькая.

– Да.

– Что случилось с твоими волосами?

– Я покрасила их.

– Я не узнал тебя.

– Ничего страшного.

Дедушка указывает на пионы в моей руке.

– Три цветка для тебя. Ты достойна трех.

Он выглядит жалко. Он выглядит властно.

Я люблю его, но не уверена, что он мне нравится. Беру его за руку и веду внутрь.






20




Давным-давно жил-был король, у которого было три прекрасных дочери. Он любил каждую из них. И вот когда юные леди достаточно повзрослели, чтобы выйти замуж, ужасный трехголовый дракон напал на их царство, сжигая деревни своим огненным дыханием. Он сжигал посевы и церкви. Убивал младенцев, стариков и всех, кто попадался на пути.

Король пообещал руку принцессы любому, кто убьет дракона. Герои и воины появлялись в доспехах, красуясь на резвых конях, вооруженные мечами и луками.

Один за другим эти мужчины были растерзаны и съедены.

Наконец король решил, что сердце дракона может растопить юная дева и преуспеть там, где потерпели неудачу рыцари. Он послал свою старшую дочь молить дракона о пощаде, но тот не прислушался к ее мольбам. И проглотил девушку целиком.

Затем король послал свою среднюю дочь молить о пощаде, но дракон съел и ее. Проглотил до того, как она успела и слово молвить.

Король послал свою младшую дочь молить дракона о пощаде, дева была столь мила и умна, что он был уверен в ее успехе там, где другие пали.

Но нет. Дракон просто съел ее.

Король остался жить в муках сожаления. Он был один в этом мире.

А теперь позвольте задать вопрос. Кто убил девушек?

Дракон? Или их отец?



Проводив дедушку на следующий день, мамочка звонит папе и отменяет поездку в Австралию. Не обошлось без криков. Не обошлось без уговоров.

В конце концов они решили, что я поеду на Бичвуд на четыре недели, затем навещу папу в Колорадо, где никогда не была. Он настоял. Если он не увидит меня ни разу за все лето, то в дело вступят адвокаты.

Мама обзванивает тетушек. Ведет с ними долгий, проникновенный разговор на крыльце нашего дома. Я ничего не слышу, кроме нескольких фраз: «Каденс такая хрупкая, ей нужно много отдыхать. Лишь на четыре недели, не на все лето. Ничто не должно ее беспокоить, исцеление идет очень постепенно».

А также «Пино-гриджо», «Сансер», может быть, «Рислинг»; но определенно не «Шардоне».





21




Моя комната теперь почти пуста. На кровати простыня и стеганое одеяло. На столе ноутбук и пара ручек. Стул.

У меня есть: несколько пар джинсов и шорт. А также кофты и фланелевые рубашки, теплые свитера; купальник, кроссовки и пара ботинок. Два платья и несколько пар туфель на каблуке. Теплое пальто, охотничья куртка и брезентовый плащ.

Полки пусты. Ни фотографий, ни плакатов. Ни детских игрушек.

Отдаю: туристический набор для чистки зубов, который купила мне вчера мама.

У меня уже есть щетка. Не знаю, зачем она купила еще одну. Эта женщина покупает вещи ради факта самой покупки. Идиотизм.

Я направляюсь в библиотеку и снова вижу девушку, которая взяла мою подушку. Она так и сидит, спиной к стене. Кладу набор в ее стакан для мелочи.



Отдаю: зеленую охотничью куртку Гата. Ту, в которой я была в ту ночь, когда мы держались за руки, смотрели на звезды и говорили о Боге. Так и не вернула ее.

Нужно было отдать ее сразу. Я знаю. Но я не могла себя заставить. Это все, что у меня осталось от него.

Но это глупо и низко. Гат меня не любит.

Я тоже его не люблю, возможно, никогда не любила.

Мы увидимся послезавтра, но я не люблю его, и мне не нужна его куртка.





22