* * *


— Я сам заказывал этот ошейник для тебя, — муж застегивает на шее белоснежную полоску кожи идеальной выделки, посредине которой, там, где она будет соприкасаться с трахеей, — огромный квадратный изумруд. Он любовно перекидывает волосы через плечо и чуть тянет за золотую цепочку, заставляя меня откинуть голову назад и сжать ноги в приступе внезапного возбуждения. И хрипло шепчет на ухо: — Идеально…





* * *


Это тот изумруд?

Самый крупный, что в центре колье?

Меня ведет от всего происходящего, как-будто я много выпила, и, как назло, отец куда-то отходит — очередные переговоры, которые никогда не будут закончены. А Каримов, стоящий на сцене, смотрит на меня. Насмешливо, как мне кажется… хотя что я могу понять по его непроницаемому лицу?

Я хочу уйти, но ноги будто прирастают к полу. Потому беспомощно перевожу взгляд с мужчины на ожерелье и обратно. Ведущий продолжает говорить, нахваливая то колье, то его владельца, а потом вдруг ляпает заискивающе:

— Илья Демидович, у вас же день рождения сегодня? Удивительно, обычно люди в этот день получают подарки, а вы сами их делаете…

Что-то явно идет не по сценарию, судя по тому, что Каримов переводит взгляд на ведущего, а тот тушуется и отступает. Нестройный хор поздравляющих снова прерывается ударом гонга и звучит первая ставка.

Цифры, который называют люди вокруг, кажутся мне сумасшедшими, а я стою в растерянности… что происходит? Условием Каримова было же то, что я нахожусь здесь? Или я должна выкупить ожерелье? Что?!

— Двенадцать с половиной миллиона раз, двенадцать с половиной миллиона два…

— Пятнадцать.

В повисшей гробовой тишине особенно хорошо слышно, какой высокий голос делается у ведущего.

— Илья Демидович… это ваша ставка?

— Я что-то непонятно сказал?

— Нет-нет…

Мне сделалось бы жалко даже этого полноватого мужчину, но я слишком сосредоточена на собственном смятении. Мне кажется, что-то сейчас случится… И я не ошибаюсь.

— П-продано Илье Демидовичу Каримову… — лепечет аукционист. — В-вот это широкий жест… Наверное вы просто не смогли расстаться с этим великолепием?

— О да, — он криво ухмыляется, но взгляд его остается холодным. Взгляд, устремленный на меня. — Не смог. Я нашел, наконец, ту… шею, которую хотел бы им украсить.

Многие уже поворачиваются в мою сторону. Я слышу восхищенные возгласы некоторых женщин, одобрительный гул мужских голосов. Что всем этим людям кажется? Что на их глазах разворачивается волшебная сказка? Или, по меньшей мере, отлично режиссированное шоу?

Я вдруг понимаю, что происходит.

Не сказать, что Каримов или мой отец известны всем, но мир бизнеса не так уж и велик. Делать неожиданные признания, что я уже его жена — зачем бы это ему ни понадобилось, появился же он в моей жизни — не в духе Каримова. Зато выставить нас парой ради нашего же развода — вполне по его. Нестандартный ход, причина которого известна только ему.

Сделать вид, что он увлекся дочерью «друга» и якобы у них роман — потом ведь можно и «пожениться тайно» — и надеть на меня очередной ошейник, теперь уже прилюдно, очень по-каримовски… И унизительно. Для тех участников ситуации, кто в курсе, что на самом деле произошло между отцом и ним.

Я снова — плата за спокойствие. Теперь уже отца. Но я понимаю, что не готова снова расплачиваться. Даже ради отца. И своего давно уже мнимого спокойствия… Есть кое-что поважнее. Например то чувство, что ширится внутри меня, расталкивая сосуды и быстро, гораздо быстрее, чем прежде, покрывая меня сияющими доспехами.

Самоуважение. И желание взять реванш, пусть даже таким способом.

Похоже, второе условие не выполнимо — я не соглашусь.

Ведущий вопит что-то восторженное, типа «Поднимайтесь же скорее на сцену», люди вокруг меня начинают шушукаться, а я… нет, я не делаю вид, что ко мне происходящее не имеет отношения.

Возвращаю Каримову не менее пристальный взгляд и резко разворачиваюсь к нему спиной. А потом иду прочь, спокойно, медленно, не обращая ни на кого внимания, как шла бы королева, знающая что за ней смыкается стена сплетен… пока она всходит на эшафот.

Мой шаг прерывается только раз.

Где-то на краю людского озера из участников аукциона я вижу подходящего ко мне отца, который если и не видел все, но что-то уловил. Он не успевает ничего спросить меня, потому как я говорю тихо:

— Мне надо домой. Прямо сейчас.

Мешкает всего секунду, а потом заявляет:

— Я с тобой.


Мы выходим молча и садимся в машину.

— Майя! Что мне следует знать? Мне показалось что…

— Насколько опасен Каримов для тебя? — перебиваю, и вдруг вижу, что отец теряется.

— Ты о чем?

Теперь уже теряюсь я.

И чтобы не превращать разговор в общение слепого с глухим, спрашиваю:

— Он же… тот человек, который провалил твою сделку. А может еще что…

— Майя, да кто тебе такое сказал?! Именно Илья обратил мое внимание на кое-какие моменты, когда я расстроился из-за сорванного тендера… а потом выяснилось, что те уроды задумали эту историю, чтобы облапошить меня и еще парочку инвесторов… Мы уже с этим разбираемся, — его лицо становится жестким. — Более того, — он наклоняется ко мне, понижая голос, — я подозреваю, что Каримов помог сорваться этой сделке, чтобы защитить меня и мой бизнес. Он открещивается, но ходят слухи… черт, это все из-за тебя?

Вздрагиваю всем телом, как будто в меня выстрелили.

И спрашиваю тихо-тихо.

— Ты про что?

— Что произошло на аукционе? Почему все… вот так? Он помог мне, потому что ты ему понравилась?

Я откидываюсь на спинку, прикрывая глаза.

Боже, какая чудовищная провокация…

Ситуация выворачивается наизнанку, а я просто в шоке о того, насколько хорошо знает меня человек, который, как мне казалось, не интересовался мной вообще.

Знает, что я не буду жаловаться, выспрашивать, рассказывать про свое прошлое. Ничем не поделюсь с отцом.

Знает, что всегда поверю в худшее про него, что поддамся на то, что лежит на поверхности…

Знает, что таким образом с легкостью покажет — я такая же, как и он.

— Майя? — голос отца становится строже, но я от него не отстаю.

— Не сегодня, пап, — говорю уверенно.

— Но…

— Не сегодня.

Мы доезжаем до дома и я, коротко пожелав ему спокойной ночи, ухожу в свою комнату. А там срываю платье — порвать на кусочки готова! — и как есть, в белье, залезаю в душ, под холодные струи, надеясь что они затушат разгоревшийся фитиль. Да гори оно все синим пламенем!

Мне никогда не выиграть в игре, правил которой я не знаю.

Каримов все, похоже, просчитал. А я ни хрена не понимаю, кто он такой. А значит…

Успокаиваюсь.

Все я сделала правильно. Потому что единственно правильные поступки должны исходить из внутренних убеждений и желаний. Из всего того, что я чувствовала на протяжении этого вечера. И плевать на мои страхи. И плевать на то, что развод я не получу так просто. Теперь на самом деле плевать.

Внутри вдруг зреет понимание, что все закончится так или иначе. И будет по-моему — может более кривой дорогой, но будет. Ведь если бы я приняла этот дурацкий ошейник на глазах у публики, уверенная, что таким образом облегчаю жизнь себе и своей семье, я бы снова потеряла себя.

Черт с ним, с легкими путями.

Я в этом мире не для этого.

Долго моюсь, уже под горячей водой, а потом смотрю на свое отражение.

Ни слез, ни сожалений, ни неуверенности.

Усмехаюсь, вспоминая, как смотрели на меня на приеме — и как горячо было между лопатками, потому что он смотрел.

Завтра и правда поговорю с отцом. Уже глупо держать в тайне то, что так и рвется наружу. Не буду убеждать его, какой Каримов козел — судя по произошедшему, это не совсем так. Возможно, он действительно оценил дружбу моего отца — а тот пусть сам решает, как поступать с новыми сведениями.

Да и вообще, во всем произошедшем есть большой плюс — можно не ждать, каким будет третье условие.

Возвращаюсь в спальню, валюсь на белоснежные простыни в позе звезды и… вздрагиваю от сигнала.

Телефон беру даже с некоторой брезгливостью — почему-то я уверена, что это от него. На выдохе открываю сообщение… А потом отбрасываю смартфон, накрываю лицо подушкой и начинаю хохотать. Может и в истерике. А может потому, что осознаю — я не пойму Каримова никогда… или до тех пор, пока он сам не решит мне все объяснить. Хотя вряд ли это время настанет.