Он постучал к Кольцову, никто не ответил, он толкнул дверь, но не сразу смог ее открыть, что-то мешало. В каюте темно, он протиснулся в узкий проем, включил свет и вздрогнул как от удара. На полу головой к двери лежал мужчина лет тридцати пяти, которого доктор прежде не встречал, открытые глаза были похожи на серые стеклянные шарики, кожа испачкана засохшей кровью, под головой черная лужица. Рядом короткий автомат без магазина. Доктор уронил рюкзак, перепачкал его кровью, поднял, задом выбрался в коридор, вернулся в свою каюту, заперся, сел на кровать и обхватил голову руками. Он думал о том, что сейчас важно выяснить, что в этих коробках, — и тогда действовать по обстоятельствам.
Сильно качало, Ефимов поискал складной ножик, но его нигде не было, тогда доктор полез в инструменты, нашел скальпель и снова сел, вынул из рюкзака первую попавшуюся коробочку, разрезал пластырь, на пол упала пачка долларов, стянутая резинками. Доктор поднял деньги и долго смотрел на них, будто хотел на всю жизнь запомнить эту картину. Банкноты по двадцать и по пятьдесят долларов, Господи, тут целое состояние… А ему суют, как нищему, мелочь за то, что Ефимов рискует головой, прячет у себя контрабанду, валюту. Дрожащими руками он разорвал резинки и рассовал деньги по внутренним карманам куртки.
Стали слышны голоса из каюты наверху, закрепленной за четвертым помощником капитана Котовым, в этот рейс Котов не вышел, каюта пустовала. Слов не разберешь, но голоса чужие, разные. Только кажется, что один из собеседников — старпом Свиридов. Сначала голоса звучали ровно, потом стали взволнованными. Доктор разобрал только одно слово «молоток», его повторили несколько раз, какой-то мужчина закричал, дальше разговор на повышенных тонах и снова крики… Но вот все замолчали, стало тихо, доктор наклонился, чтобы завязать шнурки на ботинках, тут раздалась короткая автоматная очередь, за ней другая.
Пули пробили потолок, вошли в койку, точно в то место, где десять минут назад сидел доктор, если бы он остался на там, — был убит наповал. Доктор повалился на пол, раздались несколько пистолетных выстрелов, над головой в коридоре чьи-то шаги, — и наступила тишина. Полчаса Ефимов лежал на полу в обнимку с рюкзаком, от него перепачкал кровью лицо и руки. Некоторое время спустя в дверь постучали, кто-то попросил о помощи.
— Я истекаю кровью, — сказал Черных, у него не было сил, чтобы кричать. — Открой…
Ефимов, парализованный страхом, плохо соображал, он не знал, что следует отвечать в таких случаях. Если за дверью гэбешник, несметное богатство, свалившееся на доктора, чекисты отберут, между собой поделят, а самого доктора, скорее всего, пристрелят, чтобы не болтал языком, — так и будет, тут думать нечего. Пришла мысль, что главное — это потянуть время, а там видно будет, неприятности иногда сами рассасываются.
— Не надо меня торопить, — сказал Ефимов.
— Я офицер КГБ. Открой немедленно, под суд пойдешь, сволочь…
— Только без оскорблений. Я открою, конечно. Какой разговор, разумеется… Я не против. Но… Не могу без команды. Пусть сначала капитан мне позвонит. Да… Так ему и передайте. Буду ждать звонка.
— Капитан убит.
— Тогда не открою.
— Но я умру…
— А мне что? — заорал доктор. — Хочешь подыхать — и подыхай.
Черных чуть не разрыдался. Сил немного, кровотечение не успокаивается, он уже несколько раз терял сознание, еще раз, другой — и все, конечная остановка, он больше не вынырнет из кромешной темноты. Он подумал, что операция «Москва икс» заканчивается не в том месте, где должна закончиться, и совсем не так, как он планировал. Глупо устроена жизнь и смерть устроена глупо. Черт, кажется, ничего нельзя изменить…
— Очень прошу, пожалуйста… Слышь, ты ведь врач… Ты обязан…
— Пошел к черту. Отцепись от меня. Пальцем не пошевелю, пока капитан не позвонит. Пальцем…
— Слушайте, товарищ. Вы же коммунист?
— Кто, я? Нет. То есть я коммунист, конечно, но… Это не имеет значения. В данном случае.
Человек ворочался, тяжело дышал и стонал, из-под двери побежал тонкий кровавый ручеек. Доктор лежал на полу, трепетал от страха и прикидывал, что делать дальше, но не мог ничего придумать, оставаться здесь — опасно, выходить — еще опаснее, лучше всего ничего не делать, просто лежать и ждать, чем кончится заваруха. Интересно, сколько на корабле раненых гэбешников, — трое, пятеро, — черт их знает. Пока вот один приполз, а за ним другие появятся. Целый хоровод.
Да, всех раненых чекистов к нему потащат, это уж точно, — остановите кровотечение, извлеките пулю. Легко приказывать… А если кто из этой компании умрет во время перевязки или на операционном столе, — ведь шкуру спустят с врача, он виноват. Убить, может, не убьют, но изувечат, а потом, когда вернутся в Питер, — посадят. Самое главное, — отберут рюкзак, а в нем несметные деньги, их так много, что, пожалуй, за десять лет не потратишь. И надо быть последним дураком, чтобы выпустить из рук такое богатство.
Человек за дверью застонал, кажется, звук совсем близкий. Наступила тишина, какое-то время доктор лежал на полу и прислушивался, — было тихо. Ефимов встал на колени, сбросил крючок и потянул на себя ручку. В коридоре под дверью лежал незнакомый усатый мужчина с мертвенно белым лицом, заляпанным кровью, глаза остекленели и закатились ко лбу. Значит, отмучался бедняга, не повезло… Ефимов захлопнул дверь, открыл рюкзак и рассовал половину коробочек по тайникам. Если дневальный Кольцов остался цел, если его не грохнули чекисты, он придет сюда, но получит только половину, — и этого много, пусть радуется.
Глава 6
Бондарь молча смотрел на противоположную стену, он хотел что-то сказать, но челюсть тряслась. Когда судно клюнуло носом, а пол наклонился, его стул начал двигаться, опрокинулся на бок, Бондарь ударился головой о ножку стола. Сурен сел на корточки, перочинным ножом разрезал веревки. Плечевая кость правой руки была сломана, на левой руке не хватало трех пальцев, два оставшихся были расплющены чем-то тяжелым, глубокое рассечение бедра, кровотечение, но бедренная кость, кажется, осталась цела.
— Ты меня узнаешь?
Бондарь попытался улыбнуться, получилась гримаса боли.
— Ты парень, который похож на Сурена.
— Твоя нога… Это пулевое ранение или ножом задели?
— Вроде, ножом чиркнули.
— Нужно выбраться в коридор, — сказал Сурен. — А там всего несколько метров. В каюте помощника капитана я тебя перевяжу. Там передохнешь…
Рывком он оторвал от пола Бондаря, взвалил на плечи, сделал шаг к двери. Судно носом ударило волну, накренилось, Сурен не смог устоять, он оказался на полу, в другом конце каюты, возле ванной, Бондарь лежал ничком в трех метрах от него. Кажется, он упал не очень удачно, лицо было залито свежей кровью, сломанная рука неестественно вывернулась, согнулась в том месте, где сгибаться не должна, и оказалась под туловищем. Сурен попробовал встать, но не смог, тогда он пополз вперед на четвереньках, — качка слишком сильная, надо выждать, хоть немного.
Через пять минут он снова поднял Бондаря, на этот раз держал его перед собой на руках. Открыл дверь в коридор, сделал несколько шагов, нос корабля задрался кверху, корма ушла вниз. Чтобы не упасть, Сурен остановился, прижался плечом к переборке, выжидая, когда можно будет идти дальше, — и так простоял минуты три. Кое-как он доковылял до места, толкнул незапертую дверь коленом и оказался в каюте третьего помощника капитана. Здесь он положил Бондаря, стонавшего от боли, на пол, вошел в ванную, чтобы найти аптечку.
Корнелюк, связанный ласточкой, лежал на прежнем месте, вдоль ванной комнаты, языком он выдавил изо рта зловонную тряпку, но позвать на помощь не рискнул, боялся, что Сурен, тот самый убийца, про которого передали по громкой связи, которого теперь все ищут, услышит и прикончит его.
— Где аптечка? — спросил Сурен и пнул помощника капитана ногой. — Ну?
Корнелюк так разволновался, что не мог связно говорить.
— Она это… Она… Ну, где-то в каюте. Я палец порезал…
Сурен нашел аптечку, пластиковую коробку с красным крестом, под кроватью. Три упаковки бинта, септик, разные мелочи, — все пригодится, но этого мало. Он намочил полотенце, протер лицо Бондаря, перочинным ножом разрезал тельняшку, пропитанную кровью — два поперечных ножевых ранения, две колотые раны, — задеты только мягкие ткани, — раны можно заштопать, когда появится время. Он глянул на часы, — половина девятого. Наверное, гэбэшники закончили обыск в машинном отделении, поднялись выше, они проверяют или уже проверили столовую и кухню, дальше очередь кают матросов и мотористов в нижнем уровне. Наверное, скоро будут здесь.
Корабль поднимался и падал, пол и потолок проваливались и взлетали вверх, Бондарь плевал кровью и стонал. Сурен вышел в коридор, хватаясь за поручень, спустился на один уровень, добрался каюты врача, перед дверью лежал усатый мужчина, весь залитый кровью. Сурен переступил через тело, постучал в дверь ногой.
— Кто там? — голос Ефимов сделался тонким.
— Открывай, — крикнул Сурен. — Иначе выбью дверь. И кончу тебя.
Щелкнул замок, Сурен вошел в каюту. Доктор с зеленым от страха лицом сидел на полу.
— Нужны бинты, — сказал Сурен. — Сильный антибиотик, шприц. Морфин или хоть промидол.
Доктор встал на корточки и пополз в другую каюту, переоборудованную под врачебный кабинет и операционную, набрал пароль сейфа, повернул ручку и долго копался в лекарствах. Он вернулся с бумажным пакетом.
— Пошли со мной, — сказал Сурен. — Есть работа.
— Посмотрите, — доктор выставил вперед руку, растопырил дрожащие пальцы. — Я не могу. Мне плохо… Когда перестанет штормить — может быть… Но не сейчас.
Сурен снова оказался в коридоре, завернул в каюту четвертого помощника. Бондарь лежал на боку в луже крови, он был без сознания, Сурен перевернул его на спину, стараясь понять, откуда столько крови, расстегнул ремень Бондаря, приспустил штаны, протер ноги влажным полотенцем. Вот оно: кусочек свинца пробил бедро выше колена, выдрал кусок плоти и вышел, но не задел бедренную артерию. Ремнем он перетянул ногу выше раны, но не остановил кровь. Ремнем не получится, но в аптечке есть резиновый жгут… Бондарь застонал, открыл глаза и вытянулся в струнку, будто услышал команду «смирно», лицо сделалось похожим на деревянную маску, он оскалил порченные табаком зубы, будто хотел рассмеяться в лицо смерти, но не успел. Да, похоже, жгут больше не нужен.
Добравшись до ванной комнату, Сурен вымыл руки и перерезал веревку, сжимавшую горло четвертого помощника капитана, — если шторм продлится еще немного, Корнелюк задохнется, его силы уже на исходе.
* * *
На нижнем уровне раздались сухие хлопки пистолетных выстрелов, за ними несколько коротких автоматных очередей. Значит, Кольцов пока еще жив. Теперь коридор был пустым, Сурен стараясь удержать равновесие, добрался до лестницы, стал медленно спускаться. Внизу прямо под ступеньками лежал какой-то человек с окровавленным лицом, то ли живой, то ли мертвый, он прижимал к груди автомат без магазина. Пластик переборок раскрошили пули, в коридоре горели все верхние светильники, было полно воды, значит, разбит по крайней мере один иллюминатор. Полоснула короткая очередь, Сурен успел убрать голову и присесть.
— Юра, ты жив? — крикнул он.
В ответ автоматная очередь. Пули сбили с торцевой стены огнетушитель. Сурен выглянул: коридор пуст, человек с автоматом высунулся из-за противоположного угла, выпустил короткую очередь и снова спрятался. Двери кают не заперты, можно перебегать от одной каюты к другой, пережидать и двигаться дальше. Коридор — метров четырнадцать, Сурен бросился вперед, толкнул дверь плечом, ввалился в каюту. Ударила очередь, на этот раз длинная, пули покрошили противоположную переборку, из-под пластика вылезла электрическая проводка, она искрила, свет в коридоре стал мигать.
Сурен сидел на корточках, в шаге от него лицом к двери лежал матрос в тельнике, хозяин каюты. Он строго выполнял приказ, переданный по громкой связи, — расставил ноги, руки за головой, пальцы сцеплены. Он закрыл глаза, боясь посмотреть на Сурена, но любопытство пересилило страх.
Матрос повернул голову и сморгнул:
— Слышь, уборщик, это ты что ли?
— Точно.
— Ты чего… Чего тут делаешь?
— Пришел в коридоре подмести. А тут стреляют.
Матрос закрыл глаза и замер, сообразив, что сейчас лучше помолчать. Сурен высунулся из каюты, судно клюнуло носом, зарылось в волну, пол словно провалился в яму, из-за угла коридора показался стрелок, он, стараясь сохранить равновесие, оттолкнулся от противоположной стены, но не смог устоять, опустился на колени, ударился головой, автоматный ремень съехал с плеча. Человек, оказавшись на линии огня, захотел убраться назад, Сурен упал, лежа на боку, вскинул руку с пистолетом и выстрелил зряче, зная, что не промахнется, обе пули вошли в правую сторону груди.
Из-за угла высунулась чья-то рука, автомат исчез. Сурен поднялся, сделал еще одну перебежку, толкнул плечом дверь каюты, она оказалась заперта, он шагнул дальше, пнул другую дверь, ввалился в темноту, сел на мокрый пол, пригнул голову. Рядом лежал человек в засаленной спецовке, от волнения он глубоко дышал и шмыгал носом. Автоматная очередь прошла над головой. Лопнул светильник, будто граната взорвалась, лампы в коридоре замигали чаще. Стрелок переместился, выпустил очередь по переборкам, надеясь, что Сурен стоит на ногах, и шальная пуля его достанет. Разлетелся раскрошенный пластик, лопнуло что-то хрупкое, зазвенело, по брызнули мелкие стекляшки, запахло водкой. Человек на полу, учуяв этот запах, тяжело вздохнул, заворочался.
Еще очередь, эта прошла ниже, едва не задела голову, Сурен выскочил из каюты, рванулся вперед. Стрелок бросил автомат на пол, достал пистолет, шагнул из-за угла, одной рукой он держался за поручень, чтобы не упасть, вытянул другую руку. Пол под ногами куда-то провалился, стал снова подниматься вверх, человек поскользнулся, пули вошли в потолок, срикошетив разбили светильники. Сурен тоже не удержался на ногах, но теперь он был слишком близко, чтобы промахнуться, стрелял почти в упор, с трех шагов.
Человек бросил оружие, сел, уперевшись одной рукой в переборку, и повалился на бок. Стало почти темно, только в другой стороне коридора вспыхивали и гасли две целые лампочки. Сурен перевернул человека с бока на живот, старпом Свиридов был еще в сознании, злыми белыми глазами он глянул на своего убийцу, хотел что-то сказать, но не смог, — сложил губы бантиком и почмокал, будто хотел покормить собачонку, подзывал ее. Он выставил вперед руки, схватил Сурена за куртку, притянул ближе. Через минуту хватка ослабла, пальцы разжались.
Сурен вошел в первую каюту, оказавшуюся пустой, он перезарядил пистолет, взвел курок, сел на койку и стал ждать. Прошло минут двадцать, полчаса… Он вышел в пустой коридор, поднялся по лестнице, тут тоже никого не видно. Еще через четверть часа он нашел Кольцова. Тот сидел на полу перед дверью на палубу, на лице ссадины, правый глаз распух и закрылся. Сурен опустился на корточки, обнял Кольцова за плечи и почувствовал, как на глазах выступили слезы.
— Дружище, — сказал Сурен. — Ты жив… Все в порядке?
— Жив и даже здоров. Всего несколько синяков. Да, бывало и хуже. А Бондаря не видел?
— Он убит, — Сурен вздохнул. — Ты почему сидишь? Что-то с ногами?
— Нет, я просто… Боюсь. Ну, боюсь встать. На ноги подняться… Мне кажется, что волна перехлестнет через борт, подхватит и унесет в море. Ко всем чертям…
Кольцову хотелось заплакать, но он вдруг рассмеялся.
Эпилог
Сильно качало, Ефимов поискал складной ножик, но его нигде не было, тогда доктор полез в инструменты, нашел скальпель и снова сел, вынул из рюкзака первую попавшуюся коробочку, разрезал пластырь, на пол упала пачка долларов, стянутая резинками. Доктор поднял деньги и долго смотрел на них, будто хотел на всю жизнь запомнить эту картину. Банкноты по двадцать и по пятьдесят долларов, Господи, тут целое состояние… А ему суют, как нищему, мелочь за то, что Ефимов рискует головой, прячет у себя контрабанду, валюту. Дрожащими руками он разорвал резинки и рассовал деньги по внутренним карманам куртки.
Стали слышны голоса из каюты наверху, закрепленной за четвертым помощником капитана Котовым, в этот рейс Котов не вышел, каюта пустовала. Слов не разберешь, но голоса чужие, разные. Только кажется, что один из собеседников — старпом Свиридов. Сначала голоса звучали ровно, потом стали взволнованными. Доктор разобрал только одно слово «молоток», его повторили несколько раз, какой-то мужчина закричал, дальше разговор на повышенных тонах и снова крики… Но вот все замолчали, стало тихо, доктор наклонился, чтобы завязать шнурки на ботинках, тут раздалась короткая автоматная очередь, за ней другая.
Пули пробили потолок, вошли в койку, точно в то место, где десять минут назад сидел доктор, если бы он остался на там, — был убит наповал. Доктор повалился на пол, раздались несколько пистолетных выстрелов, над головой в коридоре чьи-то шаги, — и наступила тишина. Полчаса Ефимов лежал на полу в обнимку с рюкзаком, от него перепачкал кровью лицо и руки. Некоторое время спустя в дверь постучали, кто-то попросил о помощи.
— Я истекаю кровью, — сказал Черных, у него не было сил, чтобы кричать. — Открой…
Ефимов, парализованный страхом, плохо соображал, он не знал, что следует отвечать в таких случаях. Если за дверью гэбешник, несметное богатство, свалившееся на доктора, чекисты отберут, между собой поделят, а самого доктора, скорее всего, пристрелят, чтобы не болтал языком, — так и будет, тут думать нечего. Пришла мысль, что главное — это потянуть время, а там видно будет, неприятности иногда сами рассасываются.
— Не надо меня торопить, — сказал Ефимов.
— Я офицер КГБ. Открой немедленно, под суд пойдешь, сволочь…
— Только без оскорблений. Я открою, конечно. Какой разговор, разумеется… Я не против. Но… Не могу без команды. Пусть сначала капитан мне позвонит. Да… Так ему и передайте. Буду ждать звонка.
— Капитан убит.
— Тогда не открою.
— Но я умру…
— А мне что? — заорал доктор. — Хочешь подыхать — и подыхай.
Черных чуть не разрыдался. Сил немного, кровотечение не успокаивается, он уже несколько раз терял сознание, еще раз, другой — и все, конечная остановка, он больше не вынырнет из кромешной темноты. Он подумал, что операция «Москва икс» заканчивается не в том месте, где должна закончиться, и совсем не так, как он планировал. Глупо устроена жизнь и смерть устроена глупо. Черт, кажется, ничего нельзя изменить…
— Очень прошу, пожалуйста… Слышь, ты ведь врач… Ты обязан…
— Пошел к черту. Отцепись от меня. Пальцем не пошевелю, пока капитан не позвонит. Пальцем…
— Слушайте, товарищ. Вы же коммунист?
— Кто, я? Нет. То есть я коммунист, конечно, но… Это не имеет значения. В данном случае.
Человек ворочался, тяжело дышал и стонал, из-под двери побежал тонкий кровавый ручеек. Доктор лежал на полу, трепетал от страха и прикидывал, что делать дальше, но не мог ничего придумать, оставаться здесь — опасно, выходить — еще опаснее, лучше всего ничего не делать, просто лежать и ждать, чем кончится заваруха. Интересно, сколько на корабле раненых гэбешников, — трое, пятеро, — черт их знает. Пока вот один приполз, а за ним другие появятся. Целый хоровод.
Да, всех раненых чекистов к нему потащат, это уж точно, — остановите кровотечение, извлеките пулю. Легко приказывать… А если кто из этой компании умрет во время перевязки или на операционном столе, — ведь шкуру спустят с врача, он виноват. Убить, может, не убьют, но изувечат, а потом, когда вернутся в Питер, — посадят. Самое главное, — отберут рюкзак, а в нем несметные деньги, их так много, что, пожалуй, за десять лет не потратишь. И надо быть последним дураком, чтобы выпустить из рук такое богатство.
Человек за дверью застонал, кажется, звук совсем близкий. Наступила тишина, какое-то время доктор лежал на полу и прислушивался, — было тихо. Ефимов встал на колени, сбросил крючок и потянул на себя ручку. В коридоре под дверью лежал незнакомый усатый мужчина с мертвенно белым лицом, заляпанным кровью, глаза остекленели и закатились ко лбу. Значит, отмучался бедняга, не повезло… Ефимов захлопнул дверь, открыл рюкзак и рассовал половину коробочек по тайникам. Если дневальный Кольцов остался цел, если его не грохнули чекисты, он придет сюда, но получит только половину, — и этого много, пусть радуется.
Глава 6
Бондарь молча смотрел на противоположную стену, он хотел что-то сказать, но челюсть тряслась. Когда судно клюнуло носом, а пол наклонился, его стул начал двигаться, опрокинулся на бок, Бондарь ударился головой о ножку стола. Сурен сел на корточки, перочинным ножом разрезал веревки. Плечевая кость правой руки была сломана, на левой руке не хватало трех пальцев, два оставшихся были расплющены чем-то тяжелым, глубокое рассечение бедра, кровотечение, но бедренная кость, кажется, осталась цела.
— Ты меня узнаешь?
Бондарь попытался улыбнуться, получилась гримаса боли.
— Ты парень, который похож на Сурена.
— Твоя нога… Это пулевое ранение или ножом задели?
— Вроде, ножом чиркнули.
— Нужно выбраться в коридор, — сказал Сурен. — А там всего несколько метров. В каюте помощника капитана я тебя перевяжу. Там передохнешь…
Рывком он оторвал от пола Бондаря, взвалил на плечи, сделал шаг к двери. Судно носом ударило волну, накренилось, Сурен не смог устоять, он оказался на полу, в другом конце каюты, возле ванной, Бондарь лежал ничком в трех метрах от него. Кажется, он упал не очень удачно, лицо было залито свежей кровью, сломанная рука неестественно вывернулась, согнулась в том месте, где сгибаться не должна, и оказалась под туловищем. Сурен попробовал встать, но не смог, тогда он пополз вперед на четвереньках, — качка слишком сильная, надо выждать, хоть немного.
Через пять минут он снова поднял Бондаря, на этот раз держал его перед собой на руках. Открыл дверь в коридор, сделал несколько шагов, нос корабля задрался кверху, корма ушла вниз. Чтобы не упасть, Сурен остановился, прижался плечом к переборке, выжидая, когда можно будет идти дальше, — и так простоял минуты три. Кое-как он доковылял до места, толкнул незапертую дверь коленом и оказался в каюте третьего помощника капитана. Здесь он положил Бондаря, стонавшего от боли, на пол, вошел в ванную, чтобы найти аптечку.
Корнелюк, связанный ласточкой, лежал на прежнем месте, вдоль ванной комнаты, языком он выдавил изо рта зловонную тряпку, но позвать на помощь не рискнул, боялся, что Сурен, тот самый убийца, про которого передали по громкой связи, которого теперь все ищут, услышит и прикончит его.
— Где аптечка? — спросил Сурен и пнул помощника капитана ногой. — Ну?
Корнелюк так разволновался, что не мог связно говорить.
— Она это… Она… Ну, где-то в каюте. Я палец порезал…
Сурен нашел аптечку, пластиковую коробку с красным крестом, под кроватью. Три упаковки бинта, септик, разные мелочи, — все пригодится, но этого мало. Он намочил полотенце, протер лицо Бондаря, перочинным ножом разрезал тельняшку, пропитанную кровью — два поперечных ножевых ранения, две колотые раны, — задеты только мягкие ткани, — раны можно заштопать, когда появится время. Он глянул на часы, — половина девятого. Наверное, гэбэшники закончили обыск в машинном отделении, поднялись выше, они проверяют или уже проверили столовую и кухню, дальше очередь кают матросов и мотористов в нижнем уровне. Наверное, скоро будут здесь.
Корабль поднимался и падал, пол и потолок проваливались и взлетали вверх, Бондарь плевал кровью и стонал. Сурен вышел в коридор, хватаясь за поручень, спустился на один уровень, добрался каюты врача, перед дверью лежал усатый мужчина, весь залитый кровью. Сурен переступил через тело, постучал в дверь ногой.
— Кто там? — голос Ефимов сделался тонким.
— Открывай, — крикнул Сурен. — Иначе выбью дверь. И кончу тебя.
Щелкнул замок, Сурен вошел в каюту. Доктор с зеленым от страха лицом сидел на полу.
— Нужны бинты, — сказал Сурен. — Сильный антибиотик, шприц. Морфин или хоть промидол.
Доктор встал на корточки и пополз в другую каюту, переоборудованную под врачебный кабинет и операционную, набрал пароль сейфа, повернул ручку и долго копался в лекарствах. Он вернулся с бумажным пакетом.
— Пошли со мной, — сказал Сурен. — Есть работа.
— Посмотрите, — доктор выставил вперед руку, растопырил дрожащие пальцы. — Я не могу. Мне плохо… Когда перестанет штормить — может быть… Но не сейчас.
Сурен снова оказался в коридоре, завернул в каюту четвертого помощника. Бондарь лежал на боку в луже крови, он был без сознания, Сурен перевернул его на спину, стараясь понять, откуда столько крови, расстегнул ремень Бондаря, приспустил штаны, протер ноги влажным полотенцем. Вот оно: кусочек свинца пробил бедро выше колена, выдрал кусок плоти и вышел, но не задел бедренную артерию. Ремнем он перетянул ногу выше раны, но не остановил кровь. Ремнем не получится, но в аптечке есть резиновый жгут… Бондарь застонал, открыл глаза и вытянулся в струнку, будто услышал команду «смирно», лицо сделалось похожим на деревянную маску, он оскалил порченные табаком зубы, будто хотел рассмеяться в лицо смерти, но не успел. Да, похоже, жгут больше не нужен.
Добравшись до ванной комнату, Сурен вымыл руки и перерезал веревку, сжимавшую горло четвертого помощника капитана, — если шторм продлится еще немного, Корнелюк задохнется, его силы уже на исходе.
* * *
На нижнем уровне раздались сухие хлопки пистолетных выстрелов, за ними несколько коротких автоматных очередей. Значит, Кольцов пока еще жив. Теперь коридор был пустым, Сурен стараясь удержать равновесие, добрался до лестницы, стал медленно спускаться. Внизу прямо под ступеньками лежал какой-то человек с окровавленным лицом, то ли живой, то ли мертвый, он прижимал к груди автомат без магазина. Пластик переборок раскрошили пули, в коридоре горели все верхние светильники, было полно воды, значит, разбит по крайней мере один иллюминатор. Полоснула короткая очередь, Сурен успел убрать голову и присесть.
— Юра, ты жив? — крикнул он.
В ответ автоматная очередь. Пули сбили с торцевой стены огнетушитель. Сурен выглянул: коридор пуст, человек с автоматом высунулся из-за противоположного угла, выпустил короткую очередь и снова спрятался. Двери кают не заперты, можно перебегать от одной каюты к другой, пережидать и двигаться дальше. Коридор — метров четырнадцать, Сурен бросился вперед, толкнул дверь плечом, ввалился в каюту. Ударила очередь, на этот раз длинная, пули покрошили противоположную переборку, из-под пластика вылезла электрическая проводка, она искрила, свет в коридоре стал мигать.
Сурен сидел на корточках, в шаге от него лицом к двери лежал матрос в тельнике, хозяин каюты. Он строго выполнял приказ, переданный по громкой связи, — расставил ноги, руки за головой, пальцы сцеплены. Он закрыл глаза, боясь посмотреть на Сурена, но любопытство пересилило страх.
Матрос повернул голову и сморгнул:
— Слышь, уборщик, это ты что ли?
— Точно.
— Ты чего… Чего тут делаешь?
— Пришел в коридоре подмести. А тут стреляют.
Матрос закрыл глаза и замер, сообразив, что сейчас лучше помолчать. Сурен высунулся из каюты, судно клюнуло носом, зарылось в волну, пол словно провалился в яму, из-за угла коридора показался стрелок, он, стараясь сохранить равновесие, оттолкнулся от противоположной стены, но не смог устоять, опустился на колени, ударился головой, автоматный ремень съехал с плеча. Человек, оказавшись на линии огня, захотел убраться назад, Сурен упал, лежа на боку, вскинул руку с пистолетом и выстрелил зряче, зная, что не промахнется, обе пули вошли в правую сторону груди.
Из-за угла высунулась чья-то рука, автомат исчез. Сурен поднялся, сделал еще одну перебежку, толкнул плечом дверь каюты, она оказалась заперта, он шагнул дальше, пнул другую дверь, ввалился в темноту, сел на мокрый пол, пригнул голову. Рядом лежал человек в засаленной спецовке, от волнения он глубоко дышал и шмыгал носом. Автоматная очередь прошла над головой. Лопнул светильник, будто граната взорвалась, лампы в коридоре замигали чаще. Стрелок переместился, выпустил очередь по переборкам, надеясь, что Сурен стоит на ногах, и шальная пуля его достанет. Разлетелся раскрошенный пластик, лопнуло что-то хрупкое, зазвенело, по брызнули мелкие стекляшки, запахло водкой. Человек на полу, учуяв этот запах, тяжело вздохнул, заворочался.
Еще очередь, эта прошла ниже, едва не задела голову, Сурен выскочил из каюты, рванулся вперед. Стрелок бросил автомат на пол, достал пистолет, шагнул из-за угла, одной рукой он держался за поручень, чтобы не упасть, вытянул другую руку. Пол под ногами куда-то провалился, стал снова подниматься вверх, человек поскользнулся, пули вошли в потолок, срикошетив разбили светильники. Сурен тоже не удержался на ногах, но теперь он был слишком близко, чтобы промахнуться, стрелял почти в упор, с трех шагов.
Человек бросил оружие, сел, уперевшись одной рукой в переборку, и повалился на бок. Стало почти темно, только в другой стороне коридора вспыхивали и гасли две целые лампочки. Сурен перевернул человека с бока на живот, старпом Свиридов был еще в сознании, злыми белыми глазами он глянул на своего убийцу, хотел что-то сказать, но не смог, — сложил губы бантиком и почмокал, будто хотел покормить собачонку, подзывал ее. Он выставил вперед руки, схватил Сурена за куртку, притянул ближе. Через минуту хватка ослабла, пальцы разжались.
Сурен вошел в первую каюту, оказавшуюся пустой, он перезарядил пистолет, взвел курок, сел на койку и стал ждать. Прошло минут двадцать, полчаса… Он вышел в пустой коридор, поднялся по лестнице, тут тоже никого не видно. Еще через четверть часа он нашел Кольцова. Тот сидел на полу перед дверью на палубу, на лице ссадины, правый глаз распух и закрылся. Сурен опустился на корточки, обнял Кольцова за плечи и почувствовал, как на глазах выступили слезы.
— Дружище, — сказал Сурен. — Ты жив… Все в порядке?
— Жив и даже здоров. Всего несколько синяков. Да, бывало и хуже. А Бондаря не видел?
— Он убит, — Сурен вздохнул. — Ты почему сидишь? Что-то с ногами?
— Нет, я просто… Боюсь. Ну, боюсь встать. На ноги подняться… Мне кажется, что волна перехлестнет через борт, подхватит и унесет в море. Ко всем чертям…
Кольцову хотелось заплакать, но он вдруг рассмеялся.
Эпилог