— Вас не расстреляют.
Ремизову показалось, что пол провалился, он летит куда-то в темную глубину, навстречу гибели. Расстрельная статья… Неужели все так серьезно?
— Я расскажу, — выпалил Ремизов. — Я с самого начала собирался сделать именно это. Но помимо моей воли все зашло слишком далеко, не туда…
Черных встал, скинул пиджак, повесил его на спинку стула. Ремизов подумал, что сейчас начнется нечто ужасное, захотелось сказать, крикнуть, что ему нужен адвокат, что без адвоката он него слова не добьются, даже если будут жечь каленым железом, эта мысль про адвоката показалось забавной, и откуда только она взялась, наверное, из иностранных фильмов, которые он смотрел в кинотеатре «Иллюзион» и «Мир». Нет, он не в той стране живет, где на допросы пускают адвокатов, — здесь все наоборот.
Черных обошел стол и хлестнул Ремизова открытой ладонью по лицу, следом ударил снова. Было заметно, что Черных бьет без азарта, ему скучно, ему не хочется отбивать руки о физиономию судмедэксперта. Но, видимо, такова общая методика допросов, здешняя традиция, заведенная еще при Ленине — скачала избить, а потом задать пару вопросов, чекисты свои традиции уважают и ценят.
Слетели очки, стеклышки, раздавленные чей-то подметкой, рассыпались в мелкие осколки. Ремизов поднял руки, защищая лицо, Черных ударил справа, добавил слева. Он бил расчетливо, чтобы напугать до тошноты, сделать больно, а не отправить человека в глубокий нокаут. Ремизов стал сползать на пол, но сзади подскочили, подхватили под мышки, не дали упасть. Из темноты выступил лейтенант Соколик и засадил задержанному кулаком в ухо. Черных выругался и отчаянно замахал руками: ты что творишь, сукин сын, убьешь ведь.
Тут кто-то натянул на голову пластиковый темный пакет, его ударили слева, из носа побежал кровавый ручеек, этот ручеек показался бурным потоком, способным поглотить Ремизова, унести его с собой. Он чувствовал, что захлебывается, пускает пузыри, опускается на болотистое дно реки, в кромешной темноте рассыпался сноп искр, что-то затрещало, показалось, палачи сломали ему нос или верхнюю челюсть. Но это лопнул пиджак, кто-то выдрал рукав, схватил судмедэксперта за ворот рубахи и галстук, стал душить. Воздуха совсем не осталось, он наклонил корпус вперед, попытался вырваться, получил встречный удар. Хотел закричать во все горло, но только пискнул, — на крик не хватило сил, дыхание остановилось. Показалось, сейчас он умрет от удушья.
Он повалился на пол, постарался прокусить пакет, но ничего не получилось. В этой темноте, полной ужаса, он замахал ногами, стараясь лягнуть невидимого врага. Да, теперь он знал, как пахнет смерть: паршивым пластиковым пакетом. Он завертелся на полу, сбил ногами стул, каким-то невероятным усилием выдернул голову из пакета, глотнул воздуха, который оказался слаще меда, желаннее самой жизни, от этого глотка воздуха голова приятно закружилась. Он вдохнул еще пару раз и увидел себя со стороны, откуда-то сверху, будто душа уже вылетела из тела и парила под сводчатым потолком: на полу окровавленный и грязный извивался человек, который мало похож на человека.
Впервые в жизни, захотелось потерять сознание, чтобы этот кошмар как-то закончился. Пакет снова оказался на голове, кто-то сверху потянул за галстук, он закричал, но услышал хрип, почувствовал боль в пояснице, будто кто-то прыгнул на него. Перевернулся на живот, но опять кто-то прыгнул и остался стоять. Он старался сбросить с себя эту невыносимую тяжесть, кажется, попытка удалась, теперь он лежал на животе и видел свет, он выплюнул какую-то дрянь, кажется, клок волос.
Светила лампа, на него легла человеческая тень. Голоса доносились откуда-то издалека, отдавались эхом, пахло табаком. Руки оказались свободны, кто-то снял наручники. Сколько он пролежал на бетонном полу? Минуту, час… С двух сторон его подхватили, усадили и не позволили упасть, когда он, перепутав пол с потолком, стал валиться на бок. Под нос сунули ватный тампон, он вдохнул ядреный запах нашатырного спирта, словно обжегся. Расставил ноги, уперся локтями в колени, голова еще кружилась, но стало лучше, показалось, что он умер и вдруг воскрес, а душа, взлетевшая к потолку, вернулась на место.
Под ногами скрипела стеклянная россыпь разбитых очков, в голове шумело, но силы понемногу возвращались. Пиджака и галстука не было, мокрая рубашка прилипла к спине, а брюки к ляжкам. Черных сидел за столом и ждал, он отвернул в сторону лампу, вытащил откуда-то полотенце и бросил Ремизову, тот не успел подхватить, полотенце упало на пол, пришлось нагнуться. Он вытер лицо, из носа и рассеченной губы сочилась кровь, что-то стучало, будто где-то близко печатали на электрической машинке, этот звук действовал на нервы, заглушал другие звуки, с опозданием он понял, что стучат его зубы, нижняя челюсть опускается и поднимается помимо воли, — и ничего нельзя сделать.
— Дайте сигарету, — сказал Ремизов и не узнал своего голоса, чужого, хриплого. — Курить хочется…
— Сейчас не надо, — ответил Черных. — Голова закружится.
— Дайте.
Кто-то сзади сунул сигарету, поднес огоньку, голова и вправду закружилась. Он затянулся еще пару раз, медленно докурил до фильтра и стал говорить.
Глава 6
Все началось недели три назад, Ремизов сидел в ресторане вместе с супругами Зорькиными, они оба врачи, Эдик работает в больнице, в какой именно, можно будет позже вспомнить. К ним подсел знакомый Зорькиных некто Платонов Сан Саныч, приятный мужчина лет сорока пяти, хорошо одетый, при деньгах, он сразу заказал самого дорогого коньяка, какую-то закуску, выпили за знакомство, а потом за прекрасных дам, которые появились словно из-под земли… Ремизов в тот вечер немного перебрал, следующие два дня были выходными. Помнится, этот Платонов помог поймать такси, тоже сел в машину, оказалось, им по дороге. Ремизова тошнило, Сан Саныч предложил на минутку заехать к нему домой, надо умыться — и станет легче. Так и сделали, а потом вместе поехали дальше.
Платонов не отпустил таксиста, помог новому приятелю подняться на этаж, открыть квартиру, даже раздеться помог и лечь на кровать, попрощался и уехал. Ну, они телефонами обменялись. Буквально на следующее утро Платонов позвонил, сказал, что сегодня встречается с двумя прекрасными дамами, теми самыми, что были вчера в ресторане и так далее. Короче, вечером они оказались в ресторане «Баку», что на улице Горького. По трезвой лавочке Ремизов разглядел девочек, — высокий пилотаж, но не шлюхи, не из тех, кто за двадцать зеленых ублажает иностранцев в «Интуристе».
Потом была съемная квартира на Бульварном кольце, но это не важно, это все детали. Конечно, этот Сан Саныч — сволочь каких поискать. Сам, падла, все это подстроил, с этой пьянкой, с этими бабами, что б им, потаскушкам, от триппера всю жизнь лечиться. Но это все позже понимаешь, задним числом. Ремизов отпустил вожжи, брякнул сдуру, что с деньгами напряженка, в карты проигрался, долг не самый большой, всего тысячи полторы или чуть больше, но занять не у кого, — хоть машину продавай. Сан Саныч: нет проблем, мол, мне самому долг на днях вернули, деньги лежат без дела, дал две штуки только так, — и не торопись с отдачей, вернешь, когда станешь богатым. Кстати, копейку замолотить можно легко, вспотеть не успеешь.
Дело такое: к ним в морг доставляют женские трупы, с тяжелыми травмами, после аварий, ну, трупы которые трудно опознать. Рядом с моргом три вокзала, — рассадник преступности, — там каждый день случаи с летальным исходом. Нужно среди жертв выбрать особу женского пола, лучше темненькую, от тридцати до сорока, сунуть ей в карман чужие документы, — всего и дел, а за небольшую услугу, Сан Саныч готов заплатить, скажем, тысяч двадцать пять. Детали они позже обговорят…
Неделю назад доставили женщину, сбитую электричкой, ей чуть больше сорока, волосы не поймешь какого цвета, изуродованное тело — в корке запекшейся крови. Он обмыл волосы водой, — вроде, светлые с сединой. Впрочем, цвет волос — мелочь. Менты не нашли при женщине документов, — прекрасно, он сам найдет паспорт. Ну, неопознанные трупы обычно хоронят в братских могилах, они долго не лежат, морозильных камер мало, надо торопиться.
Ремизов позвонил Сан Санычу, мол, более или менее подходящая кандидатка поступила, но она старше сорока и волосы светлые, можно подождать, когда привезут кого-то получше. Сан Саныч ответил, — тянуть нельзя. Под вечер он привез паспорт, залитый кровью, гнутое колечко, импортную краску для волос, то самое пальто, что осталось в морге, плюс тринадцать тысяч аванса, сказал, — остальное отдаст, как только пыль уляжется. Ремизов дождался, когда все разойдутся, подпоил санитара, который помогал при вскрытиях, подмешав в крепленое вино снотворного.
Он подогрел воду в тазу, в тот день вместо горячей воды из крана лилась холодная, губкой обмыл тело, покрасил волосы. Взял пол-литра консервированной крови, залил лицо и волосы трупа, взял молоток, хирургическую пилку, чтобы удалить все лишнее, к утру довел дело до конца. Когда рассвело, вышел на проспект Мира, прошел пару кварталов в сторону ботанического сада и позвонил Сан Санычу из телефона-автомата на углу. Начался колотун, руки дрожали так, что две копейки никак не мог в прорезь опустить. Он вернулся на работу, разбудил санитара, налил ему стакан на опохмелку. Сам сел в машину и отправился домой.
Черных зашевелился:
— Вы, Павел Сергеевич, телефон Сан Саныча помните? — голос был мягким, бархатным, будто это не он недавно дубасил Ремизова. — Или номер в записной книжке сохранился?
— В книжке его нет.
Кто-то, выступив из темноты, вложил в руку Ремизова чашку с водой. Рука так дрожала, что половина воды расплескалась, остальное он выпил до дна, вытер губы кулаком и назвал номер. Черных кому-то кивнул и спросил, не помнит ли он адреса этого странного гражданина. Ремизов назвал улицу, кажется, седьмой дом, подъезд, этаж и квартиру не запомнил. Дом большой, сталинский, с аркой.
— Номер телефона был на бумажке, — сказал он. — Его я запомнил, бумажку выбросил. В день нашего знакомства я в квартире Сан Саныча случайно оказался. Ну, он к себе затащил на пятнадцать минут, там я умылся холодной водой. Да, случайно…
Черных кашлянул в кулак и сказал:
— Слушайте, Павел Сергеевич, я в Госбезопасности много лет. И по опыту знаю, что такие люди, ну, вроде вашего Сан Саныча, ничего случайно не делают. Если он вас пустил к себе, значит, был какой-то расчет. Или я ничего в людях не смыслю и в своей работе тоже…
За спиной хлопнула дверь. Какие-то люди, переговариваясь шепотом, вышли, но снова хлопнула дверь, кто-то вошел. Черных сидел за столом и молча курил, разрешая немного передохнуть. Кто-то опять дал Ремизову прикуренную сигарету. Он думал, что через пару часов они вытянут из него все, что он знает, а когда закончат, кто-то из людей, стоявших сзади, пустит пулю ему в затылок. Потом гэбешники уйдут, оставят здесь труп, крысам на съедение, — и вся любовь. За время работы судебным экспертом, он навидался трупов, провалявшихся в брошенных помещениях неделю, месяц, а то и больше, и хорошо помнил, как выглядят тела, объеденные крысами. Окошки посветлели, значит утро.
— Давайте дальше вспоминать, Павел Сергеевич. Но сначала надо переодеться.
Его отвели в какую-то комнатенку, здесь на топчане лежали брюки, фланелевая рубашка и пиджак, какой-то серый, будто сшитый из мешковины. Ремизов кое-как оделся, сел на топчан, закрыл лицо руками и всхлипнул.
* * *
Адрес Сан Саныча Платонова установили быстро, на место выехали две бригады вооруженных оперативников. Был ранний час, во дворе только один старикашка с собачкой на поводке. Одну машину оставили за углом, поднялись наверх, на звонки никто не отвечал, техник поработал отмычками, открыл дверь, в квартире никого, духота и жара, на кухонном столе записка к какой-то Дуне, наверное, домработнице, с просьбой поливать цветы.
Обстановка богатая, в большой комнате импортная стенка, на полках номера журнала «Коммунист» и собрание сочинений Марка Твена, сувениры, бар полон дорогих бутылок, — только одна початая. Мягкие велюровые кресла и диван, полосатые французские занавески, на стенах пара больших картин, написанных маслом. Катины идеологически выдержаны. Пейзаж бушующего моря, а в нем плавает какое-то судно, не иначе крейсер «Варяг», другое полотно — из сельской жизни, — улица, раскисшая от дождей, домишки за заборами, здание сельсовета под красным флагом и трактор. Хочется все бросить, уехать в тот колхоз и прожить там остаток жизни.
На балконе птичья клетка, ящик с пустыми бутылками из-под пива, в спальне широкая кровать, трехстворчатый полированный шкаф, календарь с полуголыми японскими красотками, которые напоминают, что хозяин все-таки живой человек, мужчина. Обыск продолжался около трех часов, никаких документов, фотографий. Только на стенке в деревянной рамочке под стеклом фото какого-то крупного лысеющего человека, сначала подумали — это и есть Сан Саныч, но так и не выяснили, кто же это.
Пока суть да дело установили место работы, — референт Министерства морского флота. Туда выехали оперативники в штатском, прошли в приемную министра, который в настоящий момент в командировке в Чехословакии, устроились в его кабинете, пригласили заведующего отделом кадров и старшего референта, позже еще нескольких ответственных работников, встревоженных визитом сотрудников КГБ. Главный по кадрам показал, что последние десять дней Сан Саныч сидел на больничном, буквально три дня назад позвонил, сказал, что еще не оправился после тяжелой простуды, хочет взять две недели в счет отпуска, куда-то поехать, хоть в Пятигорск, где климат помягче. Там попьет минеральную воду, подышит.
По работе его характеризуют только с положительной стороны, человек скромнейший, работает, сколько надо, а не отбывает восемь часов на службе. Министр его очень ценит, уважает, как и все коллеги по работе. Ну, говоря попросту, к министру он ходит запросто, как к себе домой. Платонов уже давно в разводе, хороший жених, за него бы любая пошла. Близких друзей из министерских работников у него нет, но со всеми он внимателен, любит пошутить, выпивает только по праздникам, член партии с июля 1981-го года.
Парторг никак не мог приноровиться и понять, чего ждут сотрудники КГБ, как правильно себя вести: то ли крыть Сан Саныча последними словами, то ли наоборот, но скорее первое. Однако крыть его не за что, правда, хороший человек и коммунист, всегда в курсе последних событий, по натуре — экономный, не привык деньгами кидаться, не каждый день в столовой обедает, что-то из дома приносит и съест у себя в кабинете. Но всегда готов дать денег до получки, — тут отказа не встретишь. И десятку даст, и четвертной… Даже не напоминает, если деньги в срок не вернут.
И многим он так запросто четвертные раздавал? Ну, это неизвестно… Чекисты вызвали других сотрудников, выходило, что в должниках у Сан Саныча многие ответственные работники. Тут парторг сменил курс, сказал, если приглядеться, кое-то настораживало. Скажем, Платонов мог запросто достать билеты в театр Ленинского комсомола на спектакль «Юнона и Авось» с Караченцовым или на концерт, скажем, Людмилы Зыкиной и даже на Пугачеву. И запчасти к «жигулям» тоже помогал доставать. Вроде, это хорошо, что товарищам помогает, но, с другой стороны, откуда у него эти билеты и запчасти, которые даже за три цены не купишь?
Перевелся он на эту работу десять лет назад из НИИ по делам рыболовства, там занимал должность заместителя начальника хозяйственного управления. По старому месту работы тоже выехали чекисты. Но в НИИ Сан Саныча Платонова почти никто не помнил, так, серая личность, обычный чиновник. Никаких документов не сохранилось, лет пять назад тут был пожар, как раз в архиве и отделе кадров полыхнуло, многие документы были утрачены.
Часть восьмая: Кольцов
Глава 1
Евгений Иванович Филиппов, он же Морж, вышел из метро, завернул в пару магазинов, проверяя, нет ли слежки. На ходу он трогал полоску пластыря рядом с левым ухом, — не отклеилась ли. Прошел пару кварталов, остановился у витрины ателье индивидуального пошива одежды, разглядывая манекены за стеклом, тронулся дальше.
Он свернул в переулок, зашел в подъезд, постоял, прислушался. Место очень удачное: выход на две стороны, во двор и на улицу, на последнем этаже всегда открыта дверь на чердак, где можно спрятать взвод солдат, — и не найдешь до второго пришествия. Он открыл почтовый ящик, внутри ключи от десятой квартиры, он поднялся наверх пешком, позвонил и подумал, что пришел рано, Юры Кольцова еще нет. Но скрипнула половица с другой стороны двери, глазок сделался темным, щелкнул замок. Морж снял пальто, выудил из внутренних карманов четыре банки рыбных консервов, поллитровку «Пшеничной» и прошел на кухню. Пахло стиральным порошком, на веревке болталось бельишко, на плите закипал чайник.
В квартире прописана старая подруга Моржа, но по уговору она тут не жила, получив три сотни, куда-то переехала. Кольцов сел напротив, он выглядел уставшим, правый кулак распух, сбитые костяшки пальцев обмотаны бинтом. Кольцов ушел в комнату и вернулся с бумажным пакетом, вывалил на стол несколько пачек четвертных и десяток, отдельно перехваченная резинкой пачка сотенных.
Морж сосчитал деньги, — без малого девять тысяч, он рассчитывал, что его доля выйдет не больше шести. Он оставил себе полторы тысячи, остальные снова сложил в пакет и сунул в нижнюю полку, сказал, что с деньгами он позже все решит, перепрячет в надежное место… Наконец, сел, прикурил сигарету и спросил, как Кольцов добирался сюда. Сначала пешком, дальше на такси, и снова пешком. Чуть не столкнулся с милицейским патрулем, но успел свернуть во дворы. Морж разлил водку по рюмкам, выпили за удачу.
— Ну и кипеш ты в городе поднял, — сказал Морж. — Давно такого не помню. Питер тихий город, культурная столица. Ладно, давай вздрогнем.
Он ловко разлил водку, когда выпили, сказал:
— Ты вообще фартовый. Но сегодня не твой день. Лучше отсюда не высовываться. Живи хоть неделю. Тебя ищут гэбешники и менты. Может быть, и блатные. Надо отсидеться. Только цветы поливай.
— Я тебя не сильно приложил?
— Ерунда, — Морж потрогал полоску пластыря. — За такие деньги мог бы и сильнее. Мог бы…
Когда добили бутылку, Кольцов сказал, что ему нужна новая одежда, в старом пальто и кепке он и через и неделю на улице не сможет показаться, а уже пора в Балтийское пароходство, наниматься на судно, у Моржа наверняка есть на примете перекупщики, которые за три цены уступят приличную одежду.
— Ты не понял, не понял, что в городе сейчас все закрыто, наглухо, — сказал Морж. — Наглухо… Нет сейчас нет ни катранов, ни барыг. Нет сейчас. Ничего не купишь, не продашь… Такой кипеш ты устроил. Ну, попробую в одном месте… Месте… Пиши, чего надо… И размер… Чего надо размер…
Кольцов написал на тетрадном листе несколько строк. Моржов внимательно прочитал, поднялся и пошел в прихожую. Вскоре он появился на улице Двинской возле магазина «Альбатрос», где за боны и чеки «Внешпосылторга» продавали товар морякам, пришедшим из загранплавания. Возле магазина вечно шныряли подозрительные личности, жучки, скупавшие и продававшие чеки, но сегодня почти никого, при входе два служащих просили посетителей предъявить паспорт моряка, без него не пускали. Моржов выругался про себя, потоптался у дверей, отловил жучка и купил чеки на полторы тысячи рублей. Подождал еще немного, увидел молодого человека, который разговаривал с еще с одним жучком, видимо, хотел продать чеки. Сторговавшись о цене, эти двое отправились за угол дома.
Морж пошел следом, дождался, когда моряк закончит сделку, подошел к нему и что-то горячо зашептал в ухо, сунул деньги. Молодой человек повеселел, вместе Моржом отправился в «Альбатрос», предъявил на входе паспорт моряка, а спутника представил своим отцом, больным на голову, которого нельзя оставить дома без присмотра. В магазине, огромном, в два этажа, было все, от жвачки, до телевизора «Сони», от фирменных рубашек из Гонконга до модных пальто из Европы. В отдел головных уборов выстроилась очередь: пару часов назад завезли самый ходовой товар, — ондатровые шапки, народ уже успел подтянуться, завтра за этими шапками будет столпотворение, на черном рынке они уходили за три сотни рублей.
Морж сунул кому-то в очереди деньги, втиснулся, и через четверть часа стал обладателем двух шапок, — одну взял себе, вторую Кольцову и двух мохеровых с высоким ворсом шарфов в зеленую и красную клетку. Морж, сопровождаемый моряком, прошелся по всему мужскому отделу, выбрал бежевые сапоги на молнии, грубоватые, но модные, синюю зимнюю куртку со множеством карманов, джинсы, пару рубашек и пару кожаных перчаток. Он набил свертками безразмерную сумку и вышел из «Альбатроса».
— Да, дядя, ты деньги кидаешь как мусор, — сказал моряк. — Не иначе как навоз продал? Или завтра женишься?
— Жениться — это хорошая идея, — Морж обнажил в улыбке стальные фиксы. — И женюсь. В таких кишках меня любая возьмет. Как ценный приз. Даже не надо и ленточкой перевязывать. Меня возьмет…
Он добавил моряку еще немного денег, и они расстались друзьями. Морж доехал до места на метро и трамвае, поднялся наверх, в большой комнате разложил обновки на диване, и стал смотреть, как Кольцов примеривает вещи, все в пору, только сапоги немного велики, но с толстыми носками — нормально. Да, в этом прикиде от прежнего Юры ничего не осталось, — теперь это был красивый, модный мужчина, похожий на фарцовщика или моряка, не вылезавшего из заграничных походов.
— Да, такой фраер не способен обидеть даже собственную бабушку, — сказал Морж. — Не то что перестрелку с ментами устроить. А потом самосвалом размолотить два десятка легковых машин. Теперь можешь спокойно выходить из дома. Днем и ночью. Ночью, ночью… Ствол у тебя где?
Кольцов полез куда-то за шкаф, что-то там отодвинул. Оторвал от пола доску, вытащил ствол и снаряженную обойму, Морж проверил пистолет и опустил его во внутренний карман пальто.
Ремизову показалось, что пол провалился, он летит куда-то в темную глубину, навстречу гибели. Расстрельная статья… Неужели все так серьезно?
— Я расскажу, — выпалил Ремизов. — Я с самого начала собирался сделать именно это. Но помимо моей воли все зашло слишком далеко, не туда…
Черных встал, скинул пиджак, повесил его на спинку стула. Ремизов подумал, что сейчас начнется нечто ужасное, захотелось сказать, крикнуть, что ему нужен адвокат, что без адвоката он него слова не добьются, даже если будут жечь каленым железом, эта мысль про адвоката показалось забавной, и откуда только она взялась, наверное, из иностранных фильмов, которые он смотрел в кинотеатре «Иллюзион» и «Мир». Нет, он не в той стране живет, где на допросы пускают адвокатов, — здесь все наоборот.
Черных обошел стол и хлестнул Ремизова открытой ладонью по лицу, следом ударил снова. Было заметно, что Черных бьет без азарта, ему скучно, ему не хочется отбивать руки о физиономию судмедэксперта. Но, видимо, такова общая методика допросов, здешняя традиция, заведенная еще при Ленине — скачала избить, а потом задать пару вопросов, чекисты свои традиции уважают и ценят.
Слетели очки, стеклышки, раздавленные чей-то подметкой, рассыпались в мелкие осколки. Ремизов поднял руки, защищая лицо, Черных ударил справа, добавил слева. Он бил расчетливо, чтобы напугать до тошноты, сделать больно, а не отправить человека в глубокий нокаут. Ремизов стал сползать на пол, но сзади подскочили, подхватили под мышки, не дали упасть. Из темноты выступил лейтенант Соколик и засадил задержанному кулаком в ухо. Черных выругался и отчаянно замахал руками: ты что творишь, сукин сын, убьешь ведь.
Тут кто-то натянул на голову пластиковый темный пакет, его ударили слева, из носа побежал кровавый ручеек, этот ручеек показался бурным потоком, способным поглотить Ремизова, унести его с собой. Он чувствовал, что захлебывается, пускает пузыри, опускается на болотистое дно реки, в кромешной темноте рассыпался сноп искр, что-то затрещало, показалось, палачи сломали ему нос или верхнюю челюсть. Но это лопнул пиджак, кто-то выдрал рукав, схватил судмедэксперта за ворот рубахи и галстук, стал душить. Воздуха совсем не осталось, он наклонил корпус вперед, попытался вырваться, получил встречный удар. Хотел закричать во все горло, но только пискнул, — на крик не хватило сил, дыхание остановилось. Показалось, сейчас он умрет от удушья.
Он повалился на пол, постарался прокусить пакет, но ничего не получилось. В этой темноте, полной ужаса, он замахал ногами, стараясь лягнуть невидимого врага. Да, теперь он знал, как пахнет смерть: паршивым пластиковым пакетом. Он завертелся на полу, сбил ногами стул, каким-то невероятным усилием выдернул голову из пакета, глотнул воздуха, который оказался слаще меда, желаннее самой жизни, от этого глотка воздуха голова приятно закружилась. Он вдохнул еще пару раз и увидел себя со стороны, откуда-то сверху, будто душа уже вылетела из тела и парила под сводчатым потолком: на полу окровавленный и грязный извивался человек, который мало похож на человека.
Впервые в жизни, захотелось потерять сознание, чтобы этот кошмар как-то закончился. Пакет снова оказался на голове, кто-то сверху потянул за галстук, он закричал, но услышал хрип, почувствовал боль в пояснице, будто кто-то прыгнул на него. Перевернулся на живот, но опять кто-то прыгнул и остался стоять. Он старался сбросить с себя эту невыносимую тяжесть, кажется, попытка удалась, теперь он лежал на животе и видел свет, он выплюнул какую-то дрянь, кажется, клок волос.
Светила лампа, на него легла человеческая тень. Голоса доносились откуда-то издалека, отдавались эхом, пахло табаком. Руки оказались свободны, кто-то снял наручники. Сколько он пролежал на бетонном полу? Минуту, час… С двух сторон его подхватили, усадили и не позволили упасть, когда он, перепутав пол с потолком, стал валиться на бок. Под нос сунули ватный тампон, он вдохнул ядреный запах нашатырного спирта, словно обжегся. Расставил ноги, уперся локтями в колени, голова еще кружилась, но стало лучше, показалось, что он умер и вдруг воскрес, а душа, взлетевшая к потолку, вернулась на место.
Под ногами скрипела стеклянная россыпь разбитых очков, в голове шумело, но силы понемногу возвращались. Пиджака и галстука не было, мокрая рубашка прилипла к спине, а брюки к ляжкам. Черных сидел за столом и ждал, он отвернул в сторону лампу, вытащил откуда-то полотенце и бросил Ремизову, тот не успел подхватить, полотенце упало на пол, пришлось нагнуться. Он вытер лицо, из носа и рассеченной губы сочилась кровь, что-то стучало, будто где-то близко печатали на электрической машинке, этот звук действовал на нервы, заглушал другие звуки, с опозданием он понял, что стучат его зубы, нижняя челюсть опускается и поднимается помимо воли, — и ничего нельзя сделать.
— Дайте сигарету, — сказал Ремизов и не узнал своего голоса, чужого, хриплого. — Курить хочется…
— Сейчас не надо, — ответил Черных. — Голова закружится.
— Дайте.
Кто-то сзади сунул сигарету, поднес огоньку, голова и вправду закружилась. Он затянулся еще пару раз, медленно докурил до фильтра и стал говорить.
Глава 6
Все началось недели три назад, Ремизов сидел в ресторане вместе с супругами Зорькиными, они оба врачи, Эдик работает в больнице, в какой именно, можно будет позже вспомнить. К ним подсел знакомый Зорькиных некто Платонов Сан Саныч, приятный мужчина лет сорока пяти, хорошо одетый, при деньгах, он сразу заказал самого дорогого коньяка, какую-то закуску, выпили за знакомство, а потом за прекрасных дам, которые появились словно из-под земли… Ремизов в тот вечер немного перебрал, следующие два дня были выходными. Помнится, этот Платонов помог поймать такси, тоже сел в машину, оказалось, им по дороге. Ремизова тошнило, Сан Саныч предложил на минутку заехать к нему домой, надо умыться — и станет легче. Так и сделали, а потом вместе поехали дальше.
Платонов не отпустил таксиста, помог новому приятелю подняться на этаж, открыть квартиру, даже раздеться помог и лечь на кровать, попрощался и уехал. Ну, они телефонами обменялись. Буквально на следующее утро Платонов позвонил, сказал, что сегодня встречается с двумя прекрасными дамами, теми самыми, что были вчера в ресторане и так далее. Короче, вечером они оказались в ресторане «Баку», что на улице Горького. По трезвой лавочке Ремизов разглядел девочек, — высокий пилотаж, но не шлюхи, не из тех, кто за двадцать зеленых ублажает иностранцев в «Интуристе».
Потом была съемная квартира на Бульварном кольце, но это не важно, это все детали. Конечно, этот Сан Саныч — сволочь каких поискать. Сам, падла, все это подстроил, с этой пьянкой, с этими бабами, что б им, потаскушкам, от триппера всю жизнь лечиться. Но это все позже понимаешь, задним числом. Ремизов отпустил вожжи, брякнул сдуру, что с деньгами напряженка, в карты проигрался, долг не самый большой, всего тысячи полторы или чуть больше, но занять не у кого, — хоть машину продавай. Сан Саныч: нет проблем, мол, мне самому долг на днях вернули, деньги лежат без дела, дал две штуки только так, — и не торопись с отдачей, вернешь, когда станешь богатым. Кстати, копейку замолотить можно легко, вспотеть не успеешь.
Дело такое: к ним в морг доставляют женские трупы, с тяжелыми травмами, после аварий, ну, трупы которые трудно опознать. Рядом с моргом три вокзала, — рассадник преступности, — там каждый день случаи с летальным исходом. Нужно среди жертв выбрать особу женского пола, лучше темненькую, от тридцати до сорока, сунуть ей в карман чужие документы, — всего и дел, а за небольшую услугу, Сан Саныч готов заплатить, скажем, тысяч двадцать пять. Детали они позже обговорят…
Неделю назад доставили женщину, сбитую электричкой, ей чуть больше сорока, волосы не поймешь какого цвета, изуродованное тело — в корке запекшейся крови. Он обмыл волосы водой, — вроде, светлые с сединой. Впрочем, цвет волос — мелочь. Менты не нашли при женщине документов, — прекрасно, он сам найдет паспорт. Ну, неопознанные трупы обычно хоронят в братских могилах, они долго не лежат, морозильных камер мало, надо торопиться.
Ремизов позвонил Сан Санычу, мол, более или менее подходящая кандидатка поступила, но она старше сорока и волосы светлые, можно подождать, когда привезут кого-то получше. Сан Саныч ответил, — тянуть нельзя. Под вечер он привез паспорт, залитый кровью, гнутое колечко, импортную краску для волос, то самое пальто, что осталось в морге, плюс тринадцать тысяч аванса, сказал, — остальное отдаст, как только пыль уляжется. Ремизов дождался, когда все разойдутся, подпоил санитара, который помогал при вскрытиях, подмешав в крепленое вино снотворного.
Он подогрел воду в тазу, в тот день вместо горячей воды из крана лилась холодная, губкой обмыл тело, покрасил волосы. Взял пол-литра консервированной крови, залил лицо и волосы трупа, взял молоток, хирургическую пилку, чтобы удалить все лишнее, к утру довел дело до конца. Когда рассвело, вышел на проспект Мира, прошел пару кварталов в сторону ботанического сада и позвонил Сан Санычу из телефона-автомата на углу. Начался колотун, руки дрожали так, что две копейки никак не мог в прорезь опустить. Он вернулся на работу, разбудил санитара, налил ему стакан на опохмелку. Сам сел в машину и отправился домой.
Черных зашевелился:
— Вы, Павел Сергеевич, телефон Сан Саныча помните? — голос был мягким, бархатным, будто это не он недавно дубасил Ремизова. — Или номер в записной книжке сохранился?
— В книжке его нет.
Кто-то, выступив из темноты, вложил в руку Ремизова чашку с водой. Рука так дрожала, что половина воды расплескалась, остальное он выпил до дна, вытер губы кулаком и назвал номер. Черных кому-то кивнул и спросил, не помнит ли он адреса этого странного гражданина. Ремизов назвал улицу, кажется, седьмой дом, подъезд, этаж и квартиру не запомнил. Дом большой, сталинский, с аркой.
— Номер телефона был на бумажке, — сказал он. — Его я запомнил, бумажку выбросил. В день нашего знакомства я в квартире Сан Саныча случайно оказался. Ну, он к себе затащил на пятнадцать минут, там я умылся холодной водой. Да, случайно…
Черных кашлянул в кулак и сказал:
— Слушайте, Павел Сергеевич, я в Госбезопасности много лет. И по опыту знаю, что такие люди, ну, вроде вашего Сан Саныча, ничего случайно не делают. Если он вас пустил к себе, значит, был какой-то расчет. Или я ничего в людях не смыслю и в своей работе тоже…
За спиной хлопнула дверь. Какие-то люди, переговариваясь шепотом, вышли, но снова хлопнула дверь, кто-то вошел. Черных сидел за столом и молча курил, разрешая немного передохнуть. Кто-то опять дал Ремизову прикуренную сигарету. Он думал, что через пару часов они вытянут из него все, что он знает, а когда закончат, кто-то из людей, стоявших сзади, пустит пулю ему в затылок. Потом гэбешники уйдут, оставят здесь труп, крысам на съедение, — и вся любовь. За время работы судебным экспертом, он навидался трупов, провалявшихся в брошенных помещениях неделю, месяц, а то и больше, и хорошо помнил, как выглядят тела, объеденные крысами. Окошки посветлели, значит утро.
— Давайте дальше вспоминать, Павел Сергеевич. Но сначала надо переодеться.
Его отвели в какую-то комнатенку, здесь на топчане лежали брюки, фланелевая рубашка и пиджак, какой-то серый, будто сшитый из мешковины. Ремизов кое-как оделся, сел на топчан, закрыл лицо руками и всхлипнул.
* * *
Адрес Сан Саныча Платонова установили быстро, на место выехали две бригады вооруженных оперативников. Был ранний час, во дворе только один старикашка с собачкой на поводке. Одну машину оставили за углом, поднялись наверх, на звонки никто не отвечал, техник поработал отмычками, открыл дверь, в квартире никого, духота и жара, на кухонном столе записка к какой-то Дуне, наверное, домработнице, с просьбой поливать цветы.
Обстановка богатая, в большой комнате импортная стенка, на полках номера журнала «Коммунист» и собрание сочинений Марка Твена, сувениры, бар полон дорогих бутылок, — только одна початая. Мягкие велюровые кресла и диван, полосатые французские занавески, на стенах пара больших картин, написанных маслом. Катины идеологически выдержаны. Пейзаж бушующего моря, а в нем плавает какое-то судно, не иначе крейсер «Варяг», другое полотно — из сельской жизни, — улица, раскисшая от дождей, домишки за заборами, здание сельсовета под красным флагом и трактор. Хочется все бросить, уехать в тот колхоз и прожить там остаток жизни.
На балконе птичья клетка, ящик с пустыми бутылками из-под пива, в спальне широкая кровать, трехстворчатый полированный шкаф, календарь с полуголыми японскими красотками, которые напоминают, что хозяин все-таки живой человек, мужчина. Обыск продолжался около трех часов, никаких документов, фотографий. Только на стенке в деревянной рамочке под стеклом фото какого-то крупного лысеющего человека, сначала подумали — это и есть Сан Саныч, но так и не выяснили, кто же это.
Пока суть да дело установили место работы, — референт Министерства морского флота. Туда выехали оперативники в штатском, прошли в приемную министра, который в настоящий момент в командировке в Чехословакии, устроились в его кабинете, пригласили заведующего отделом кадров и старшего референта, позже еще нескольких ответственных работников, встревоженных визитом сотрудников КГБ. Главный по кадрам показал, что последние десять дней Сан Саныч сидел на больничном, буквально три дня назад позвонил, сказал, что еще не оправился после тяжелой простуды, хочет взять две недели в счет отпуска, куда-то поехать, хоть в Пятигорск, где климат помягче. Там попьет минеральную воду, подышит.
По работе его характеризуют только с положительной стороны, человек скромнейший, работает, сколько надо, а не отбывает восемь часов на службе. Министр его очень ценит, уважает, как и все коллеги по работе. Ну, говоря попросту, к министру он ходит запросто, как к себе домой. Платонов уже давно в разводе, хороший жених, за него бы любая пошла. Близких друзей из министерских работников у него нет, но со всеми он внимателен, любит пошутить, выпивает только по праздникам, член партии с июля 1981-го года.
Парторг никак не мог приноровиться и понять, чего ждут сотрудники КГБ, как правильно себя вести: то ли крыть Сан Саныча последними словами, то ли наоборот, но скорее первое. Однако крыть его не за что, правда, хороший человек и коммунист, всегда в курсе последних событий, по натуре — экономный, не привык деньгами кидаться, не каждый день в столовой обедает, что-то из дома приносит и съест у себя в кабинете. Но всегда готов дать денег до получки, — тут отказа не встретишь. И десятку даст, и четвертной… Даже не напоминает, если деньги в срок не вернут.
И многим он так запросто четвертные раздавал? Ну, это неизвестно… Чекисты вызвали других сотрудников, выходило, что в должниках у Сан Саныча многие ответственные работники. Тут парторг сменил курс, сказал, если приглядеться, кое-то настораживало. Скажем, Платонов мог запросто достать билеты в театр Ленинского комсомола на спектакль «Юнона и Авось» с Караченцовым или на концерт, скажем, Людмилы Зыкиной и даже на Пугачеву. И запчасти к «жигулям» тоже помогал доставать. Вроде, это хорошо, что товарищам помогает, но, с другой стороны, откуда у него эти билеты и запчасти, которые даже за три цены не купишь?
Перевелся он на эту работу десять лет назад из НИИ по делам рыболовства, там занимал должность заместителя начальника хозяйственного управления. По старому месту работы тоже выехали чекисты. Но в НИИ Сан Саныча Платонова почти никто не помнил, так, серая личность, обычный чиновник. Никаких документов не сохранилось, лет пять назад тут был пожар, как раз в архиве и отделе кадров полыхнуло, многие документы были утрачены.
Часть восьмая: Кольцов
Глава 1
Евгений Иванович Филиппов, он же Морж, вышел из метро, завернул в пару магазинов, проверяя, нет ли слежки. На ходу он трогал полоску пластыря рядом с левым ухом, — не отклеилась ли. Прошел пару кварталов, остановился у витрины ателье индивидуального пошива одежды, разглядывая манекены за стеклом, тронулся дальше.
Он свернул в переулок, зашел в подъезд, постоял, прислушался. Место очень удачное: выход на две стороны, во двор и на улицу, на последнем этаже всегда открыта дверь на чердак, где можно спрятать взвод солдат, — и не найдешь до второго пришествия. Он открыл почтовый ящик, внутри ключи от десятой квартиры, он поднялся наверх пешком, позвонил и подумал, что пришел рано, Юры Кольцова еще нет. Но скрипнула половица с другой стороны двери, глазок сделался темным, щелкнул замок. Морж снял пальто, выудил из внутренних карманов четыре банки рыбных консервов, поллитровку «Пшеничной» и прошел на кухню. Пахло стиральным порошком, на веревке болталось бельишко, на плите закипал чайник.
В квартире прописана старая подруга Моржа, но по уговору она тут не жила, получив три сотни, куда-то переехала. Кольцов сел напротив, он выглядел уставшим, правый кулак распух, сбитые костяшки пальцев обмотаны бинтом. Кольцов ушел в комнату и вернулся с бумажным пакетом, вывалил на стол несколько пачек четвертных и десяток, отдельно перехваченная резинкой пачка сотенных.
Морж сосчитал деньги, — без малого девять тысяч, он рассчитывал, что его доля выйдет не больше шести. Он оставил себе полторы тысячи, остальные снова сложил в пакет и сунул в нижнюю полку, сказал, что с деньгами он позже все решит, перепрячет в надежное место… Наконец, сел, прикурил сигарету и спросил, как Кольцов добирался сюда. Сначала пешком, дальше на такси, и снова пешком. Чуть не столкнулся с милицейским патрулем, но успел свернуть во дворы. Морж разлил водку по рюмкам, выпили за удачу.
— Ну и кипеш ты в городе поднял, — сказал Морж. — Давно такого не помню. Питер тихий город, культурная столица. Ладно, давай вздрогнем.
Он ловко разлил водку, когда выпили, сказал:
— Ты вообще фартовый. Но сегодня не твой день. Лучше отсюда не высовываться. Живи хоть неделю. Тебя ищут гэбешники и менты. Может быть, и блатные. Надо отсидеться. Только цветы поливай.
— Я тебя не сильно приложил?
— Ерунда, — Морж потрогал полоску пластыря. — За такие деньги мог бы и сильнее. Мог бы…
Когда добили бутылку, Кольцов сказал, что ему нужна новая одежда, в старом пальто и кепке он и через и неделю на улице не сможет показаться, а уже пора в Балтийское пароходство, наниматься на судно, у Моржа наверняка есть на примете перекупщики, которые за три цены уступят приличную одежду.
— Ты не понял, не понял, что в городе сейчас все закрыто, наглухо, — сказал Морж. — Наглухо… Нет сейчас нет ни катранов, ни барыг. Нет сейчас. Ничего не купишь, не продашь… Такой кипеш ты устроил. Ну, попробую в одном месте… Месте… Пиши, чего надо… И размер… Чего надо размер…
Кольцов написал на тетрадном листе несколько строк. Моржов внимательно прочитал, поднялся и пошел в прихожую. Вскоре он появился на улице Двинской возле магазина «Альбатрос», где за боны и чеки «Внешпосылторга» продавали товар морякам, пришедшим из загранплавания. Возле магазина вечно шныряли подозрительные личности, жучки, скупавшие и продававшие чеки, но сегодня почти никого, при входе два служащих просили посетителей предъявить паспорт моряка, без него не пускали. Моржов выругался про себя, потоптался у дверей, отловил жучка и купил чеки на полторы тысячи рублей. Подождал еще немного, увидел молодого человека, который разговаривал с еще с одним жучком, видимо, хотел продать чеки. Сторговавшись о цене, эти двое отправились за угол дома.
Морж пошел следом, дождался, когда моряк закончит сделку, подошел к нему и что-то горячо зашептал в ухо, сунул деньги. Молодой человек повеселел, вместе Моржом отправился в «Альбатрос», предъявил на входе паспорт моряка, а спутника представил своим отцом, больным на голову, которого нельзя оставить дома без присмотра. В магазине, огромном, в два этажа, было все, от жвачки, до телевизора «Сони», от фирменных рубашек из Гонконга до модных пальто из Европы. В отдел головных уборов выстроилась очередь: пару часов назад завезли самый ходовой товар, — ондатровые шапки, народ уже успел подтянуться, завтра за этими шапками будет столпотворение, на черном рынке они уходили за три сотни рублей.
Морж сунул кому-то в очереди деньги, втиснулся, и через четверть часа стал обладателем двух шапок, — одну взял себе, вторую Кольцову и двух мохеровых с высоким ворсом шарфов в зеленую и красную клетку. Морж, сопровождаемый моряком, прошелся по всему мужскому отделу, выбрал бежевые сапоги на молнии, грубоватые, но модные, синюю зимнюю куртку со множеством карманов, джинсы, пару рубашек и пару кожаных перчаток. Он набил свертками безразмерную сумку и вышел из «Альбатроса».
— Да, дядя, ты деньги кидаешь как мусор, — сказал моряк. — Не иначе как навоз продал? Или завтра женишься?
— Жениться — это хорошая идея, — Морж обнажил в улыбке стальные фиксы. — И женюсь. В таких кишках меня любая возьмет. Как ценный приз. Даже не надо и ленточкой перевязывать. Меня возьмет…
Он добавил моряку еще немного денег, и они расстались друзьями. Морж доехал до места на метро и трамвае, поднялся наверх, в большой комнате разложил обновки на диване, и стал смотреть, как Кольцов примеривает вещи, все в пору, только сапоги немного велики, но с толстыми носками — нормально. Да, в этом прикиде от прежнего Юры ничего не осталось, — теперь это был красивый, модный мужчина, похожий на фарцовщика или моряка, не вылезавшего из заграничных походов.
— Да, такой фраер не способен обидеть даже собственную бабушку, — сказал Морж. — Не то что перестрелку с ментами устроить. А потом самосвалом размолотить два десятка легковых машин. Теперь можешь спокойно выходить из дома. Днем и ночью. Ночью, ночью… Ствол у тебя где?
Кольцов полез куда-то за шкаф, что-то там отодвинул. Оторвал от пола доску, вытащил ствол и снаряженную обойму, Морж проверил пистолет и опустил его во внутренний карман пальто.