— Раньше я был занят. А сейчас появилось свободное время. Я вроде как на пенсию вышел. Давайте к делу.
— Да, да… Я слишком много болтаю.
Ильин поднялся и быстро вернулся с полным стаканом и скумбрией на бумажной тарелке. Помещение бывшей чайной было небольшим, прилавок, десятка полтора столов, стулья с фанерными сидениями, одна витрина, запотевшая с полу до потолка, выходила на улицу, другая в переулок. Дверь хлопала без конца, заходили посетители, отстояв очередь, брали стаканы, отступали в сторону и стоя выпивали. Другие задерживались, сидели, глядели через мутное стекло на дома, на дорогу, украдкой курили, пряча сигареты под столом.
* * *
Ильин говорил, понизив голос почти до шепота, медленно, чтобы собеседник все понял и не переспрашивал. Восемь лет назад он служил шифровальщиком в штабе ВМФ, информация проходила через него. Не вся, конечно, там были еще три шифровальщика. Но, в общем и целом, канву событий Ильин понимал. Он расшифровывал в основном телеграммы с десантного корабля «Зоркий» и зашифровывал кое-что. Перестукивались три стороны: капитан первого ранга командир «Зоркого» Вадим Сухорученко, заместитель начальника штаба ВМФ адмирал Григорий Кривец и генерал-майор из второго главного управления КГБ Семен Байдаков. Это были отправители телеграмм. Возможно, за ними стояли другие фигуры, выше должностями и званиями, те, кто принимал главные решения.
Сухорученко рапортовал в Москву, что операция «Гарпун» в целом прошла успешно, база противника разгромлена, но есть потери. Отряд возвращается с пятью работниками дипломатической миссии СССР и шестью американцами, которые назвались врачами, сотрудниками Красного креста, у троих американцев есть документы, подтверждающие их личности. Четверо мужчин от тридцати до сорока пяти лет и одна женщина, лет тридцати. У морпехов запросили словесное описание этих американцев и содержание допроса, который на месте провел один из офицеров. Потом было короткое совещание на Лубянке. Оттуда поступали телеграммы с уточняющими вопросами и приказами. Содержание этих вопросов зашифровывал не Ильин, другой офицер.
Понятно, что в Москве были недовольны, что американцев не кончили на месте, в лагере, а потащили с собой на корабль, тем самым сорвали выполнение секретной операции. Чего дальше делать с американцами? Радисту приказали передать приказ командиру морпехов Сурену Мирзаяну немедленно, прямо там, на месте привала, ликвидировать американцев и сжечь тела. Но он отказался выполнить приказ. И снова совещались на Лубянке, это совещание было коротким. Приказали уточнить координаты отряда и открыть по этому месту огонь из всех стволов. Если после обстрела останутся живые, — надо доставить их на корабль и объяснить, что отряд попал под дружественный заградительный огонь.
За морпехами якобы было организована погоня превосходящих сил противника, чтобы отсечь погоню, использовали все огневые средства. Но возникла путаница с координатами, на войне как на войне… Сухорученко дважды посылал запросы в центр, требовал письменного приказа за подписью заместителя начальника ВМФ, и он этот приказ получил. Но это была только перестраховка, все уже было решено, и Сухорученко понимал, — заднего хода не будет.
В конечном счете, виноват был Сурен Мирзаян, он командир спецназа, а не выпускник института благородных девиц, во время секретной операции, тем более за границей, живых свидетелей оставлять нельзя, даже женщин и детей… Если ты такой жалостливый, если гуманист, оставайся на берегу. Мирзаян не выполнил приказ, потому что та женщина американка была беременна.
По непроверенным данным, спасательный отряд эвакуировал из зоны обстрела более десятка морпехов, трех американцев и трех советских дипломатов. О дальнейшей судьбе этих людей шифровальщику ничего не известно. Наверное, в КГБ решили, что американцы не врачи, а диверсанты или шпионы, воюющие на стороне противника, во избежание неприятностей кончили дело пушечным огнем. Впрочем, не важно, чего они там придумали и сделали. Чекистам платят деньги, дают ордена и звездочки за поимку врагов, если врагов нет, их надо придумать. Были те американцы диверсантами или шпионами, — неизвестно, да и не важно уже. История покрылась слоем пыли и сдана в архив.
— Это все? — спросил Кольцов.
— Все. Почитаешь бумаги. Копии шифровок, вся переписка начальства. Поймешь то, чего еще не понял. Как договорились, архивные копии, которые удалось достать.
Он вытащил из-за пазухи пластиковую папку, а в ней толстая стопка бумажных листков, под столом передал Кольцову. Тот ушел в туалет, вскоре вернулся и сказал, — все в порядке.
Глава 2
Беспрерывно хлопала дверь, входили мужчины, топали ногами, сбивая снег. Уборщица, мешая входить и выходить, торчала кверху задом, сыпала из ведра опилки, двигала шваброй, выталкивала наружу грязь и талый снег. У прилавка толпились люди, брали стаканы, отходили в сторону, выпивали быстро, будто остывший чай.
— Теперь ты знаешь ровно столько, сколько я, — сказал Ильин.
— У меня два вопроса. Ответишь — и забирай деньги.
Ильин выставил вперед ухо, будто плохо слышал.
— Что в твоем рассказе вранье, а что правда?
— Клянусь здоровьем, все это — чистая правда. Я служил старшим шифровальщиком в штабе ВМФ. Сведения из первых рук. Я не перепутал ни одной фамилии. Только что наизусть шифровки не помню.
— А с КГБ у тебя разовый договор? Или ты у них на окладе?
— Шутишь что ли? Господи…
— Хорошо, ныряй под стол.
Ильин наклонился, уже собираясь протянуть к деньгам руку, но увидел не сторублевые банкноты приятного песочного цвета, а ствол пистолета, смотрящий на него. Он сел прямо, будто аршин проглотил, положил руки на столешницу, чтобы Кольцов не подумал, что под полой куртки оружие, взял стакан, рука дрогнула, он постарался улыбнуться, сделал два глотка, прикончив портвейн.
— Ты гэбэшник?
— Я шифровальщик, но гэбэшники выследили и прижали меня, — голос Ильина сделался еще тише. — Заставили прийти сюда. Ты вот что… Напрасно ты с оружием пришел. Тебе не дадут уйти. Они на улице и на заднем дворе. Тебя пристрелят. Послушай меня: брось ствол на пол. Подойди к порогу, затем медленно выйди из этой забегаловки. Ну, с поднятыми руками… Срок ты получишь. Но жизнь спасешь.
Ильин внимательно посмотрел в глаза человека, сидящего через стол от него, казалось, увидел там свою смерть, смерть была трудной и кровавой. Он почувствовал, будто по спине кто-то гладит сухой холодной травинкой, немного щекотно, от этого мышцы сводит судорогой, а волосы на голове сами собой шевелятся от ужаса, готовые встать дыбом.
Чувствуя, что дрожит голос, он сказал:
— Я не чекист, клянусь матерью. На меня вышел один офицер из Питера, знакомый. Он хотел узнать подробности той заварухи. Я так понял, что это не ему нужно, а другим людям. Риск большой, но я сказал, что смогу помочь, назвал цену. Деньги были нужны… Дачу достраивал. Наверное, телефон прослушивали или стукнул кто… Ночью за мной пришли.
Кольцов хотел задать еще пару вопросов, но тут какой-то мужик, стоявший у стены, пошатнулся, выронил пустой стакан, и, чтобы не упасть, схватился за спинку стула, сдвинул его в сторону. Ильин, воспользовавшись коротким замешательством, вскочил и рванулся к двери, но не успел разогнаться, в помещении было слишком много людей, он толкнулся грудью в какого-то дядьку со стаканом в руке, тот выплеснул вино на свое серое полупальто, матерно выругался, отступил назад. Кольцов в два прыжка догнал беглеца, рванул за плечо, развернул лицом к себе и ударил слева в подбородок. Ильин отлетел к тому же дядьке, тот выронил стакан, толкнул уборщицу, торчавшую кверху задом, повалил ее на пол, опрокинул ведро.
Ильин получил по зубам, повалился боком на чей-то столик, снес стаканы и тарелки с закуской, перевернулся через голову и оказался на полу возле витрины. Стало страшно, он плохо представлял, что за человек этот бывший морской пехотинец, совсем псих или только дурью мается, и как далеко готов зайти в рукоприкладстве. Даст пару зуботычин и успокоится или войдет в раж и забьет насмерть. Как ни крути, получалось, что этот тип останавливаться не собирается, только разминается… Ильин поднялся, кинулся к двери, увидел кулак, который вылетел неизвестно откуда и врезался в нос, а следом пропустил удар в ухо, весьма чувствительный.
Оказавшись в луже на полу, он не спешил подниматься. Встал на четвереньки, двинул в сторону двери, но запутался в ножках столов и стульев, в чужих ботинках. Левая бровь была рассечена, кровь заливала глаз, правое ухо словно воском замазали — оно не пропускало звуков. Кто-то дернул его за воротник куртки, поставил на ноги, свел концы шерстяного шарфа. Посетители чайной замерли, позабыв о вине, стояли и молча наблюдали за происходящим, только одна из буфетчиц та, что постарше, замотанная пуховым платком, крикнула, что тут драться нечего, выходите на воздух, пьяные морды, а там друг друга хоть поубивайте к черту, «Парус» — это предприятие образцового обслуживания граждан, а не сортир и не подворотня…
Буфетчицу никто не слушал. Только Кольцов повернул голову и крикнул:
— Вора поймал, за руку. Кошельки, вынимал…
Буфетчица крикнула в ответ, — надо милицию вызывать. Посетители неодобрительно загудели, и без милиции разберемся, раз вора за руку поймали, зачем она нужна, твоя милиция. Он, сука, кошельки у рабочих людей тягал, такому надо не морду бить, а сразу к стенке. И без суда и следствия, как говорится, по законам военного времени… Кольцов еще сильнее стянул концы шарфа, он видел, как лицо Ильина сделалось мертвенно бледным, рот широко открылся, вылез фиолетовый язык.
— Эти бумаги — туфтовые?
Ильин не услышал этих слов, но прочитал вопрос по губам. И выдавил из себя:
— Нет. Клянусь детьми, — нет… Документы подлинные. Там все, как было… С именами и датами. Пусти же…
* * *
Он успел подумать, что, возможно, доживает на этом свете последние минуты, а так глупо, так нелепо умирать в самом рассвете сил от асфиксии… Еще он подумал, что Черных, когда проводил с ним инструктаж и рассказывал, как действовать в похожей ситуации, десять раз повторил: главная задача — выманить Кольцова на улицу, чтобы на тротуаре сотрудники органов упаковали объект и отвезли, куда следует. Брать его в помещении, забитом людьми, никак нельзя, если этот тип вооружен, будут случайные жертвы. Если Ильин попадет в неприятную ситуацию, рассчитывает на свои силы, а какие силы после портвейна «Чашма»…
Кольцов крепко прижал противника к себе, а потом обеими руками с силой оттолкнул. Ильин впечатался спиной в витрину, зазвенело и рассыпалось, словно льдинка, толстое стекло. Он вылетел спиной на улицу, оказался на обледеневшем тротуаре, ударившись затылком, потерял сознание, но быстро пришел в себя, постарался сесть и подумал, что самое страшное позади, — он на улице, он остался жив, — и пропади все пропадом. Оттолкнувшись ладонями, присел, чувствуя головокружение и странное неудобство в верхней части живота.
Сумерки сделались синими, до ближайшего фонаря шагов десять, плохо видно, но во внутреннем кармане очки, надо их надеть… Ильин посмотрел на себя и замер от ужаса, — из живота вылезал кусок витринного стекла, страшный, с зубчатыми краями, и такой большой, что трудно было поверить тому, что видишь. Настоящей, ослепляющей боли еще не было, только жжение, будто горячей водой плеснули. Он ухватил осколок двумя руками, дернул вверх, вытащил и отбросил в сторону. Не зная, как остановить кровь, обхватил ладонями чудовищно длинную рану, боком повалился на асфальт и завыл в голос. Через минуту он увидел рядом Черных, тот подбежал, опустился на колени, приподнял его голову и стал что-то говорить, жаль, слов не разобрать.
Посетители чайной расходились, у двери возникла давка. Кольцов попал в людской водоворот, но ловко выбрался, рванулся в обратную сторону, перемахнул прилавок, оттолкнул буфетчицу плечом. Промчался по длинному темному коридору, заставленному пустыми ящиками из-под вина и коробками консервированной кильки.
У служебного выхода на улицу столкнулся с дюжим грузчиком в синем халате, тот замахнулся железной гнутой палкой, которой подцеплял и таскал за собой ящики, но Кольцов, подпрыгнув, сходу ударил его ногой в грудь. Это был встречный удар, от которого не было защиты. Грузчик взмахнул руками и влетел спиной в штабель пустых коробок и ящиков, подпиравших потолок. Сверху посыпались бутылки, какой-то мусор, замигала и погасла лампочка, стало темно.
Кольцов толкнул дверь, ведущую в проулок между домами, темный, заваленный хламом, отделенный от улицы железными прутьями забора, спустился на одну ступеньку. Еще не было непроглядной зимней темноты, сумерки разбавлял свет лампочки под отражателем. Но и в этом скудном свете было видно, как две тени отделились от противоположной стены, зашевелились, двинулись вперед.
Человеческая фигура оказалась перед Кольцовым, когда времени на отступление осталось слишком мало. Он наклонился, бросился вперед, боднул мужчину головой в живот. Когда тот еще не успел упасть, ударил вдогонку кулаком, наугад, куда придется, и прицельно рантом ботинка в колено. Пары секунд не хватило, чтобы сломать ему шею. Кольцов ударил в лицо второго человека, тот вскрикнул, еще не упав, выстрелил в темноту.
Кажется, откуда-то с неба закричали «всем сюда», резанула трель милицейского свистка. Теперь путь на улицу отрезан, но есть другая дорога. Кольцов отступил назад, через крыльцо в коридор, захлопнул дверь, задвинул засов, с другой стороны, кто-то подскочил к двери, стал молотить ногами, не от усердия, от бессилия, — кожаным ботинком железо не пробьешь. Опер отступил назад, выстрелил в замок.
Кольцов выскочил из коридора в подсобку, оттуда в большую пустую комнату, пропахшую гнилой картошкой, — в лучшие времена здесь хранили овощи и консервы. Посередине комнаты стоял подслеповатый старикан в рабочем халате, кепке и очках с толстыми стеклами. Кольцов пролетел мимо, как ураган, стараясь не толкнуть человека, но все-таки задел, старикан оказался в дальнем углу комнаты, кепка и очки улетели в коридор. Кольцов пронесся вперед, свернул налево, пробежал другим коридором, уперся в железную дверь и толкнул ее, — заперта на врезной замок.
* * *
Он развернулся и побежал назад. Старикан успел подняться, выйти в коридор и найти кепку. Кольцов подскочил к нему, простучал карманы, нащупал связку ключей, пристегнутую к брюкам стальной цепочкой, отстегнул карабин цепочки, бегом вернулся к двери, нашел в связке фигурный ключ, сунул его в скважину и повернул.
Снаружи оказался дворик, заставленный полусгнившими ящиками. Единственный выход на улицу, — через запертую калитку в дощатом заборе, по верху пустили три ряда колючки, еще не тронутой ржавчиной, с острыми шипами. Другой конец дворика упирался в глухую кирпичную стену, крашенную светло-желтой масляной краской, хорошо видны пролеты пожарной лестницы, поднимавшиеся вверх под углом сорок пять градусов до плоской железной площадки, а дальше новый подъем до следующей площадки. Примерно на уровне шестого этажа лестница обрывалась, вверх вели железные скобы, вбитые в стену.
Со стороны улицы послышался топот ног и голоса. Кольцов бросился к кирпичной стене, растолкал и повалил несколько рядов деревянных ящиков. За забором услышали эти звуки, стали стучать ногами в доски, кто-то повис на заборе, но колючка не дала лезть дальше. Пожарная лестница слишком высока, с земли не допрыгнуть, Кольцов забрался на ящики, с них на выступ в стене, подпрыгнул, ухватился за нижнюю ступеньку, составленную из прутьев арматуры, повис на ней, раскачался, забросил ногу наверх и оказался на ступеньке.
Глава 3
Быстро перебирая ногами, хватаясь за шаткие перила лестницы, Кольцов заспешил вверх к первой площадке, здесь чувствовался ветер, холодный и влажный. Кольцов стал подниматься дальше, преодолел все пролеты, когда раздался хлопок пистолетного выстрела. Отсюда, с высоты, видна кучка людей за забором, один из мужчин то ли показывает на него пальцем, то ли прицеливается из пистолета. Новый хлопок, пуля прошла слишком высоко, шлепнула в стену.
Он перелез перила лестницы, ухватился за скобу, перебросил одну ногу, перенес вес тела на нижнюю скобу и стал карабкаться вверх. Снизу трижды выстрелили, пули легли ближе, следующим прицельным выстрелом его могут достать. Ветер дунул с такой силой, словно хотел подхватить человека, как пушинку, и унести в ночь. Вытащив из кармана пистолет, он повернулся назад, держась одной рукой за скобу. Хорошо видно, как за забором топчутся несколько человек в штатском и, кажется, двое в милицейских шинелях, эти люди, наблюдая за ним, чего-то ждали.
Почти не целясь, Кольцов трижды выстрелил. Две пули попали в забор, оторвали доску. Люди рассыпалась по сторонам, попрятавшись за углы, никто не высовывается. Теперь можно лезть выше, он поставил обе ноги на скобу, хотел шагнуть вверх, но скоба будто подломилась, вылетела из стены, он повис на руках, нащупал ногой опору, неглубокую выбоину, и полез дальше. Вцепившись в жестяной желоб, закинул ногу вверх, повис на краю крыши. Снизу снова выстрелили, пули просвистели где-то близко. Оказавшись наверху, он быстро пошел вперед, стараясь не задеть головой натянутые провода.
Крыша была скользкой, с проплешинами снега и льда, но не очень крутой, скаты уходили вниз под углом тридцать градусов, быстро темнело, свет уличных фонарей сюда почти не доставал, жесть пружинила под башмаками и грохотала, словно далекий гром. Он поскользнулся и упал, стал съезжать вниз, словно с ледяной горки, но зацепился за толстый прорезиненный кабель, словно за канат, сумел подняться и заспешил дальше.
Стало совсем темно, он уперся в стенку высотой метра полтора, за ней, видимо, была другая крыша. Он пошел вверх, вдоль этой стены, надеясь, что на самой верхушке она оборвется. Но нет, стенка, достигнув верхней точки ската, пошла вниз. Кольцов споткнулся о газовый баллон, видимо, тут что-то ремонтировали, и ремонт еще не закончен. Рядом были свалены металлические уголки, нарезанные автогеном, довольно толстые, длинные и тяжелые. Кольцов подумал, что уголок пригодится, если откос следующей крыши будет крутым. Он положил уголок на стенку, подпрыгнул, зацепился и перебрался на другую крышу, эта была почти плоской, с мягкой кровлей.
Он побежал, уперся в новую стену, высокую, вскарабкался вверх по железной лестнице, оказался на крыше, скользкой и крутой, но света тут было больше. Пришлось идти медленно, осторожно ставить ноги и опираться на уголок. На короткий переход он потратил много времени, пару раз набредал на дымоходы и железные прутья антенн, оступался и не упал только чудом. Внезапно, услышав за спиной какую-то возню, он остановился, глянул через плечо и увидел, как из мрака, из ниоткуда, вылезли две мужчин в коротких пальто, один светил под ноги фонариком, освещая дорогу себе и своему спутнику, который медленно шел впереди.
Люди разговаривали тихо, вполголоса, о чем, — непонятно. Вот они остановились, второй мужчина стал светить фонариком не под ноги, а вдаль и на верх крыши. Световой круг наткнулся на фигуру Кольцова. Люди закричали, обращая свои крики неизвестно к кому, один вытащил из кармана пистолет, трижды выстрелил навскидку. Кольцов отвел руку назад, широко размахнулся и бросил в преследователей металлический уголок. Фонарь перестал светить. Показалось, будто уголок, перевернувшись в воздухе, плашмя ударил одного из мужчин в грудь, выбив какой-то странный гудящий звук, будто по пустой бочке ногой врезали. Мужчина завыл в голос, как-то тонко, визгливо, загрохотала жесть, что-то перекатывалось, переваливалось, второй мужчина громко охал и матерился. Тонкий крик сделался тише и совсем пропал.
Но этого Кольцов уже не слышал, на середине другой крыши он наткнулся на высокое чердачное окно, забранное деревянными рейками. Навалившись плечом, высадил рейки вместе с рамой, оказался на чердаке, теплом, пропахшим мышами и голубиным пометом. Некоторое время он блуждал в почти полной темноте, вышел к полуоткрытой низкой двери, она вела к черной лестнице, захламленной, спускавшейся вниз спиралью.
— Да, да… Я слишком много болтаю.
Ильин поднялся и быстро вернулся с полным стаканом и скумбрией на бумажной тарелке. Помещение бывшей чайной было небольшим, прилавок, десятка полтора столов, стулья с фанерными сидениями, одна витрина, запотевшая с полу до потолка, выходила на улицу, другая в переулок. Дверь хлопала без конца, заходили посетители, отстояв очередь, брали стаканы, отступали в сторону и стоя выпивали. Другие задерживались, сидели, глядели через мутное стекло на дома, на дорогу, украдкой курили, пряча сигареты под столом.
* * *
Ильин говорил, понизив голос почти до шепота, медленно, чтобы собеседник все понял и не переспрашивал. Восемь лет назад он служил шифровальщиком в штабе ВМФ, информация проходила через него. Не вся, конечно, там были еще три шифровальщика. Но, в общем и целом, канву событий Ильин понимал. Он расшифровывал в основном телеграммы с десантного корабля «Зоркий» и зашифровывал кое-что. Перестукивались три стороны: капитан первого ранга командир «Зоркого» Вадим Сухорученко, заместитель начальника штаба ВМФ адмирал Григорий Кривец и генерал-майор из второго главного управления КГБ Семен Байдаков. Это были отправители телеграмм. Возможно, за ними стояли другие фигуры, выше должностями и званиями, те, кто принимал главные решения.
Сухорученко рапортовал в Москву, что операция «Гарпун» в целом прошла успешно, база противника разгромлена, но есть потери. Отряд возвращается с пятью работниками дипломатической миссии СССР и шестью американцами, которые назвались врачами, сотрудниками Красного креста, у троих американцев есть документы, подтверждающие их личности. Четверо мужчин от тридцати до сорока пяти лет и одна женщина, лет тридцати. У морпехов запросили словесное описание этих американцев и содержание допроса, который на месте провел один из офицеров. Потом было короткое совещание на Лубянке. Оттуда поступали телеграммы с уточняющими вопросами и приказами. Содержание этих вопросов зашифровывал не Ильин, другой офицер.
Понятно, что в Москве были недовольны, что американцев не кончили на месте, в лагере, а потащили с собой на корабль, тем самым сорвали выполнение секретной операции. Чего дальше делать с американцами? Радисту приказали передать приказ командиру морпехов Сурену Мирзаяну немедленно, прямо там, на месте привала, ликвидировать американцев и сжечь тела. Но он отказался выполнить приказ. И снова совещались на Лубянке, это совещание было коротким. Приказали уточнить координаты отряда и открыть по этому месту огонь из всех стволов. Если после обстрела останутся живые, — надо доставить их на корабль и объяснить, что отряд попал под дружественный заградительный огонь.
За морпехами якобы было организована погоня превосходящих сил противника, чтобы отсечь погоню, использовали все огневые средства. Но возникла путаница с координатами, на войне как на войне… Сухорученко дважды посылал запросы в центр, требовал письменного приказа за подписью заместителя начальника ВМФ, и он этот приказ получил. Но это была только перестраховка, все уже было решено, и Сухорученко понимал, — заднего хода не будет.
В конечном счете, виноват был Сурен Мирзаян, он командир спецназа, а не выпускник института благородных девиц, во время секретной операции, тем более за границей, живых свидетелей оставлять нельзя, даже женщин и детей… Если ты такой жалостливый, если гуманист, оставайся на берегу. Мирзаян не выполнил приказ, потому что та женщина американка была беременна.
По непроверенным данным, спасательный отряд эвакуировал из зоны обстрела более десятка морпехов, трех американцев и трех советских дипломатов. О дальнейшей судьбе этих людей шифровальщику ничего не известно. Наверное, в КГБ решили, что американцы не врачи, а диверсанты или шпионы, воюющие на стороне противника, во избежание неприятностей кончили дело пушечным огнем. Впрочем, не важно, чего они там придумали и сделали. Чекистам платят деньги, дают ордена и звездочки за поимку врагов, если врагов нет, их надо придумать. Были те американцы диверсантами или шпионами, — неизвестно, да и не важно уже. История покрылась слоем пыли и сдана в архив.
— Это все? — спросил Кольцов.
— Все. Почитаешь бумаги. Копии шифровок, вся переписка начальства. Поймешь то, чего еще не понял. Как договорились, архивные копии, которые удалось достать.
Он вытащил из-за пазухи пластиковую папку, а в ней толстая стопка бумажных листков, под столом передал Кольцову. Тот ушел в туалет, вскоре вернулся и сказал, — все в порядке.
Глава 2
Беспрерывно хлопала дверь, входили мужчины, топали ногами, сбивая снег. Уборщица, мешая входить и выходить, торчала кверху задом, сыпала из ведра опилки, двигала шваброй, выталкивала наружу грязь и талый снег. У прилавка толпились люди, брали стаканы, отходили в сторону, выпивали быстро, будто остывший чай.
— Теперь ты знаешь ровно столько, сколько я, — сказал Ильин.
— У меня два вопроса. Ответишь — и забирай деньги.
Ильин выставил вперед ухо, будто плохо слышал.
— Что в твоем рассказе вранье, а что правда?
— Клянусь здоровьем, все это — чистая правда. Я служил старшим шифровальщиком в штабе ВМФ. Сведения из первых рук. Я не перепутал ни одной фамилии. Только что наизусть шифровки не помню.
— А с КГБ у тебя разовый договор? Или ты у них на окладе?
— Шутишь что ли? Господи…
— Хорошо, ныряй под стол.
Ильин наклонился, уже собираясь протянуть к деньгам руку, но увидел не сторублевые банкноты приятного песочного цвета, а ствол пистолета, смотрящий на него. Он сел прямо, будто аршин проглотил, положил руки на столешницу, чтобы Кольцов не подумал, что под полой куртки оружие, взял стакан, рука дрогнула, он постарался улыбнуться, сделал два глотка, прикончив портвейн.
— Ты гэбэшник?
— Я шифровальщик, но гэбэшники выследили и прижали меня, — голос Ильина сделался еще тише. — Заставили прийти сюда. Ты вот что… Напрасно ты с оружием пришел. Тебе не дадут уйти. Они на улице и на заднем дворе. Тебя пристрелят. Послушай меня: брось ствол на пол. Подойди к порогу, затем медленно выйди из этой забегаловки. Ну, с поднятыми руками… Срок ты получишь. Но жизнь спасешь.
Ильин внимательно посмотрел в глаза человека, сидящего через стол от него, казалось, увидел там свою смерть, смерть была трудной и кровавой. Он почувствовал, будто по спине кто-то гладит сухой холодной травинкой, немного щекотно, от этого мышцы сводит судорогой, а волосы на голове сами собой шевелятся от ужаса, готовые встать дыбом.
Чувствуя, что дрожит голос, он сказал:
— Я не чекист, клянусь матерью. На меня вышел один офицер из Питера, знакомый. Он хотел узнать подробности той заварухи. Я так понял, что это не ему нужно, а другим людям. Риск большой, но я сказал, что смогу помочь, назвал цену. Деньги были нужны… Дачу достраивал. Наверное, телефон прослушивали или стукнул кто… Ночью за мной пришли.
Кольцов хотел задать еще пару вопросов, но тут какой-то мужик, стоявший у стены, пошатнулся, выронил пустой стакан, и, чтобы не упасть, схватился за спинку стула, сдвинул его в сторону. Ильин, воспользовавшись коротким замешательством, вскочил и рванулся к двери, но не успел разогнаться, в помещении было слишком много людей, он толкнулся грудью в какого-то дядьку со стаканом в руке, тот выплеснул вино на свое серое полупальто, матерно выругался, отступил назад. Кольцов в два прыжка догнал беглеца, рванул за плечо, развернул лицом к себе и ударил слева в подбородок. Ильин отлетел к тому же дядьке, тот выронил стакан, толкнул уборщицу, торчавшую кверху задом, повалил ее на пол, опрокинул ведро.
Ильин получил по зубам, повалился боком на чей-то столик, снес стаканы и тарелки с закуской, перевернулся через голову и оказался на полу возле витрины. Стало страшно, он плохо представлял, что за человек этот бывший морской пехотинец, совсем псих или только дурью мается, и как далеко готов зайти в рукоприкладстве. Даст пару зуботычин и успокоится или войдет в раж и забьет насмерть. Как ни крути, получалось, что этот тип останавливаться не собирается, только разминается… Ильин поднялся, кинулся к двери, увидел кулак, который вылетел неизвестно откуда и врезался в нос, а следом пропустил удар в ухо, весьма чувствительный.
Оказавшись в луже на полу, он не спешил подниматься. Встал на четвереньки, двинул в сторону двери, но запутался в ножках столов и стульев, в чужих ботинках. Левая бровь была рассечена, кровь заливала глаз, правое ухо словно воском замазали — оно не пропускало звуков. Кто-то дернул его за воротник куртки, поставил на ноги, свел концы шерстяного шарфа. Посетители чайной замерли, позабыв о вине, стояли и молча наблюдали за происходящим, только одна из буфетчиц та, что постарше, замотанная пуховым платком, крикнула, что тут драться нечего, выходите на воздух, пьяные морды, а там друг друга хоть поубивайте к черту, «Парус» — это предприятие образцового обслуживания граждан, а не сортир и не подворотня…
Буфетчицу никто не слушал. Только Кольцов повернул голову и крикнул:
— Вора поймал, за руку. Кошельки, вынимал…
Буфетчица крикнула в ответ, — надо милицию вызывать. Посетители неодобрительно загудели, и без милиции разберемся, раз вора за руку поймали, зачем она нужна, твоя милиция. Он, сука, кошельки у рабочих людей тягал, такому надо не морду бить, а сразу к стенке. И без суда и следствия, как говорится, по законам военного времени… Кольцов еще сильнее стянул концы шарфа, он видел, как лицо Ильина сделалось мертвенно бледным, рот широко открылся, вылез фиолетовый язык.
— Эти бумаги — туфтовые?
Ильин не услышал этих слов, но прочитал вопрос по губам. И выдавил из себя:
— Нет. Клянусь детьми, — нет… Документы подлинные. Там все, как было… С именами и датами. Пусти же…
* * *
Он успел подумать, что, возможно, доживает на этом свете последние минуты, а так глупо, так нелепо умирать в самом рассвете сил от асфиксии… Еще он подумал, что Черных, когда проводил с ним инструктаж и рассказывал, как действовать в похожей ситуации, десять раз повторил: главная задача — выманить Кольцова на улицу, чтобы на тротуаре сотрудники органов упаковали объект и отвезли, куда следует. Брать его в помещении, забитом людьми, никак нельзя, если этот тип вооружен, будут случайные жертвы. Если Ильин попадет в неприятную ситуацию, рассчитывает на свои силы, а какие силы после портвейна «Чашма»…
Кольцов крепко прижал противника к себе, а потом обеими руками с силой оттолкнул. Ильин впечатался спиной в витрину, зазвенело и рассыпалось, словно льдинка, толстое стекло. Он вылетел спиной на улицу, оказался на обледеневшем тротуаре, ударившись затылком, потерял сознание, но быстро пришел в себя, постарался сесть и подумал, что самое страшное позади, — он на улице, он остался жив, — и пропади все пропадом. Оттолкнувшись ладонями, присел, чувствуя головокружение и странное неудобство в верхней части живота.
Сумерки сделались синими, до ближайшего фонаря шагов десять, плохо видно, но во внутреннем кармане очки, надо их надеть… Ильин посмотрел на себя и замер от ужаса, — из живота вылезал кусок витринного стекла, страшный, с зубчатыми краями, и такой большой, что трудно было поверить тому, что видишь. Настоящей, ослепляющей боли еще не было, только жжение, будто горячей водой плеснули. Он ухватил осколок двумя руками, дернул вверх, вытащил и отбросил в сторону. Не зная, как остановить кровь, обхватил ладонями чудовищно длинную рану, боком повалился на асфальт и завыл в голос. Через минуту он увидел рядом Черных, тот подбежал, опустился на колени, приподнял его голову и стал что-то говорить, жаль, слов не разобрать.
Посетители чайной расходились, у двери возникла давка. Кольцов попал в людской водоворот, но ловко выбрался, рванулся в обратную сторону, перемахнул прилавок, оттолкнул буфетчицу плечом. Промчался по длинному темному коридору, заставленному пустыми ящиками из-под вина и коробками консервированной кильки.
У служебного выхода на улицу столкнулся с дюжим грузчиком в синем халате, тот замахнулся железной гнутой палкой, которой подцеплял и таскал за собой ящики, но Кольцов, подпрыгнув, сходу ударил его ногой в грудь. Это был встречный удар, от которого не было защиты. Грузчик взмахнул руками и влетел спиной в штабель пустых коробок и ящиков, подпиравших потолок. Сверху посыпались бутылки, какой-то мусор, замигала и погасла лампочка, стало темно.
Кольцов толкнул дверь, ведущую в проулок между домами, темный, заваленный хламом, отделенный от улицы железными прутьями забора, спустился на одну ступеньку. Еще не было непроглядной зимней темноты, сумерки разбавлял свет лампочки под отражателем. Но и в этом скудном свете было видно, как две тени отделились от противоположной стены, зашевелились, двинулись вперед.
Человеческая фигура оказалась перед Кольцовым, когда времени на отступление осталось слишком мало. Он наклонился, бросился вперед, боднул мужчину головой в живот. Когда тот еще не успел упасть, ударил вдогонку кулаком, наугад, куда придется, и прицельно рантом ботинка в колено. Пары секунд не хватило, чтобы сломать ему шею. Кольцов ударил в лицо второго человека, тот вскрикнул, еще не упав, выстрелил в темноту.
Кажется, откуда-то с неба закричали «всем сюда», резанула трель милицейского свистка. Теперь путь на улицу отрезан, но есть другая дорога. Кольцов отступил назад, через крыльцо в коридор, захлопнул дверь, задвинул засов, с другой стороны, кто-то подскочил к двери, стал молотить ногами, не от усердия, от бессилия, — кожаным ботинком железо не пробьешь. Опер отступил назад, выстрелил в замок.
Кольцов выскочил из коридора в подсобку, оттуда в большую пустую комнату, пропахшую гнилой картошкой, — в лучшие времена здесь хранили овощи и консервы. Посередине комнаты стоял подслеповатый старикан в рабочем халате, кепке и очках с толстыми стеклами. Кольцов пролетел мимо, как ураган, стараясь не толкнуть человека, но все-таки задел, старикан оказался в дальнем углу комнаты, кепка и очки улетели в коридор. Кольцов пронесся вперед, свернул налево, пробежал другим коридором, уперся в железную дверь и толкнул ее, — заперта на врезной замок.
* * *
Он развернулся и побежал назад. Старикан успел подняться, выйти в коридор и найти кепку. Кольцов подскочил к нему, простучал карманы, нащупал связку ключей, пристегнутую к брюкам стальной цепочкой, отстегнул карабин цепочки, бегом вернулся к двери, нашел в связке фигурный ключ, сунул его в скважину и повернул.
Снаружи оказался дворик, заставленный полусгнившими ящиками. Единственный выход на улицу, — через запертую калитку в дощатом заборе, по верху пустили три ряда колючки, еще не тронутой ржавчиной, с острыми шипами. Другой конец дворика упирался в глухую кирпичную стену, крашенную светло-желтой масляной краской, хорошо видны пролеты пожарной лестницы, поднимавшиеся вверх под углом сорок пять градусов до плоской железной площадки, а дальше новый подъем до следующей площадки. Примерно на уровне шестого этажа лестница обрывалась, вверх вели железные скобы, вбитые в стену.
Со стороны улицы послышался топот ног и голоса. Кольцов бросился к кирпичной стене, растолкал и повалил несколько рядов деревянных ящиков. За забором услышали эти звуки, стали стучать ногами в доски, кто-то повис на заборе, но колючка не дала лезть дальше. Пожарная лестница слишком высока, с земли не допрыгнуть, Кольцов забрался на ящики, с них на выступ в стене, подпрыгнул, ухватился за нижнюю ступеньку, составленную из прутьев арматуры, повис на ней, раскачался, забросил ногу наверх и оказался на ступеньке.
Глава 3
Быстро перебирая ногами, хватаясь за шаткие перила лестницы, Кольцов заспешил вверх к первой площадке, здесь чувствовался ветер, холодный и влажный. Кольцов стал подниматься дальше, преодолел все пролеты, когда раздался хлопок пистолетного выстрела. Отсюда, с высоты, видна кучка людей за забором, один из мужчин то ли показывает на него пальцем, то ли прицеливается из пистолета. Новый хлопок, пуля прошла слишком высоко, шлепнула в стену.
Он перелез перила лестницы, ухватился за скобу, перебросил одну ногу, перенес вес тела на нижнюю скобу и стал карабкаться вверх. Снизу трижды выстрелили, пули легли ближе, следующим прицельным выстрелом его могут достать. Ветер дунул с такой силой, словно хотел подхватить человека, как пушинку, и унести в ночь. Вытащив из кармана пистолет, он повернулся назад, держась одной рукой за скобу. Хорошо видно, как за забором топчутся несколько человек в штатском и, кажется, двое в милицейских шинелях, эти люди, наблюдая за ним, чего-то ждали.
Почти не целясь, Кольцов трижды выстрелил. Две пули попали в забор, оторвали доску. Люди рассыпалась по сторонам, попрятавшись за углы, никто не высовывается. Теперь можно лезть выше, он поставил обе ноги на скобу, хотел шагнуть вверх, но скоба будто подломилась, вылетела из стены, он повис на руках, нащупал ногой опору, неглубокую выбоину, и полез дальше. Вцепившись в жестяной желоб, закинул ногу вверх, повис на краю крыши. Снизу снова выстрелили, пули просвистели где-то близко. Оказавшись наверху, он быстро пошел вперед, стараясь не задеть головой натянутые провода.
Крыша была скользкой, с проплешинами снега и льда, но не очень крутой, скаты уходили вниз под углом тридцать градусов, быстро темнело, свет уличных фонарей сюда почти не доставал, жесть пружинила под башмаками и грохотала, словно далекий гром. Он поскользнулся и упал, стал съезжать вниз, словно с ледяной горки, но зацепился за толстый прорезиненный кабель, словно за канат, сумел подняться и заспешил дальше.
Стало совсем темно, он уперся в стенку высотой метра полтора, за ней, видимо, была другая крыша. Он пошел вверх, вдоль этой стены, надеясь, что на самой верхушке она оборвется. Но нет, стенка, достигнув верхней точки ската, пошла вниз. Кольцов споткнулся о газовый баллон, видимо, тут что-то ремонтировали, и ремонт еще не закончен. Рядом были свалены металлические уголки, нарезанные автогеном, довольно толстые, длинные и тяжелые. Кольцов подумал, что уголок пригодится, если откос следующей крыши будет крутым. Он положил уголок на стенку, подпрыгнул, зацепился и перебрался на другую крышу, эта была почти плоской, с мягкой кровлей.
Он побежал, уперся в новую стену, высокую, вскарабкался вверх по железной лестнице, оказался на крыше, скользкой и крутой, но света тут было больше. Пришлось идти медленно, осторожно ставить ноги и опираться на уголок. На короткий переход он потратил много времени, пару раз набредал на дымоходы и железные прутья антенн, оступался и не упал только чудом. Внезапно, услышав за спиной какую-то возню, он остановился, глянул через плечо и увидел, как из мрака, из ниоткуда, вылезли две мужчин в коротких пальто, один светил под ноги фонариком, освещая дорогу себе и своему спутнику, который медленно шел впереди.
Люди разговаривали тихо, вполголоса, о чем, — непонятно. Вот они остановились, второй мужчина стал светить фонариком не под ноги, а вдаль и на верх крыши. Световой круг наткнулся на фигуру Кольцова. Люди закричали, обращая свои крики неизвестно к кому, один вытащил из кармана пистолет, трижды выстрелил навскидку. Кольцов отвел руку назад, широко размахнулся и бросил в преследователей металлический уголок. Фонарь перестал светить. Показалось, будто уголок, перевернувшись в воздухе, плашмя ударил одного из мужчин в грудь, выбив какой-то странный гудящий звук, будто по пустой бочке ногой врезали. Мужчина завыл в голос, как-то тонко, визгливо, загрохотала жесть, что-то перекатывалось, переваливалось, второй мужчина громко охал и матерился. Тонкий крик сделался тише и совсем пропал.
Но этого Кольцов уже не слышал, на середине другой крыши он наткнулся на высокое чердачное окно, забранное деревянными рейками. Навалившись плечом, высадил рейки вместе с рамой, оказался на чердаке, теплом, пропахшим мышами и голубиным пометом. Некоторое время он блуждал в почти полной темноте, вышел к полуоткрытой низкой двери, она вела к черной лестнице, захламленной, спускавшейся вниз спиралью.