***


Занятия и правда удалось пережить почти безболезненно. Хоть между нами и было все решено, но Леха пришел. Хмурый, небритый, одетый не в костюм, как раньше, а в обычные джинсы и голубую рубашку с закатанными рукавами.

Мы вежливо поздоровались. Как незнакомцы. А потом вместе провели две пары. Почти не общаясь. Не глядя друг на друга. Оба натянутые как струны. Даже в группе все это почувствовали. Девчонки внимательно зыркали то на меня, то на Крамера. Мужчины старались вообще никуда не пялиться и не задавать лишних вопросов.

Это было два самых скучных занятия, какие мне приходилось когда-либо вести. С таким же успехом нас с Лехой мог заменить лектор по скайпу.

Но никто не возмутился. После завершения все собрали свои вещи и без задержек покинули аудиторию. Я тоже. Предпоследней. Вышла прямо перед Лехой, едва не коснувшись его плечом.

А потом был день рождения. Счастливый «китаец», разливающий по бокалам шампанское. Бодрые тосты от заведующего и его секретарши. «Француженка» и «итальянка», взявшие Крамера в оборот…

Он вроде бы не сопротивлялся. Рассказывал им что-то на английском. Объяснял жестами. Иногда улыбался. Обычный Леха. Душа любой компании, особенно женской.

Уверенный в себе, как стадо гиппопотамов. Привлекательный, как мешок с бриллиантами. И слишком яркий, чтобы быть в тени.

Я изо всех сил старалась не смотреть на него. Отбивалась по телефону от свидания с Григорием. Тот закидывал сообщениями. Как знал, что мне сейчас сильно «не хватает» мужского внимания. Поздравляла «китайца».

Расслабившийся после первого бокала Петр Константинович цвел, как майская роза. Это был его первый корпоратив в центре и первое шампанское за год. Увлеченный благодарностью и рассказом, как он счастлив работать в таком коллективе, Петр не замечал, что я теряю нить разговора, сам отвечал на свои вопросы и внимательно следил, чтобы в моем бокале пузырилось вино.

Отличная компания, чтобы убить положенные для приличия полчаса, а потом исчезнуть. Ширма, за которой удавалось прятаться от серо-голубых глаз и не казаться самой себе жалкой. Ради нее можно было выдержать нудные разговоры об учащихся, вытерпеть руку на талии и доверчивый собачий взгляд.

Жалела я лишь об одном — что нельзя взять «китайца» на поводок или объявить частной собственностью.

— Это замена? — Стоило Петру на минуту отойти, рядом со мной незаметно оказался Крамер.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Правая рука дрогнула, и шампанское чуть не пролилось на пол.

— Так мило чирикаете. Давние знакомые?

Он ко мне даже не прикасался, но по ощущениям — держал за горло, не позволяя свободно дышать.

— Петя — замечательный мужчина, и с ним очень приятно общаться. — Во мне словно стерва какая-то проснулась. Со страха, наверное.

— Пе-тя, значит! — послышался шумный выдох.

— Значит!

— И этот Пе-тя — моя замена?

Я покрутила между пальцев верхнюю пуговицу блузки. Расстегнуть хотелось отчаянно. Воздуха не хватало. Но от Лехи шла такая волна ярости, что любое провоцирующее движение делать было страшно.

— Свято место пусто не бывает, — произнесла на одном вдохе.

— Ведьма, — теплое дыхание коснулось уха.

Мое тело откликнулось тут же. Стая мурашек поползла по плечам и спине, внизу живота приятно заныло, и во рту уже привычно все слиплось от сухости.

К счастью, отвечать не пришлось. «Француженка» с «итальянкой» вдруг обнаружили потерю кавалера. И одновременно с ними по мою душу вернулся «китаец». Очень вовремя.

Нас с Лехой, как бойцов на ринге, снова развели по разным углам. Каждого по-своему стали приводить в чувство.

Не знаю, как на Крамера, но на меня больше не действовала спасительная болтовня Петра. Я не могла пить. Не могла ничего слушать. Не могла больше находиться в закрытом помещении с одним наглым, невозможно привлекательным типом.

Меня трясло снаружи и внутри. Обычное спокойствие делось неизвестно куда. И все, чего хотела, — бежать.

Петр так и не понял, почему посреди очередного рассказа я сказала ему «пока». Сладкая троица у окна громко смеялась, когда я схватила свою сумочку и выскочила за дверь. Но мне было все равно.

Такси вызывала на бегу. Не нашлось сил ждать трамвай. Нужно было поскорее попасть домой, закрыться на замок и…

Что делала бы дальше, я додумать не успела. Прямо на крыльце центра меня резко схватили за руку, а потом нос уткнулся в широкую сильную грудь.





Глава 16. В омут с головой





Главный мужской принцип:

«Хочу любви, но согласен и на секс».





Поля


Все еще надеясь, что обойдется, я закрыла глаза.

— Пусти, — попыталась вырваться из объятий.

Но когда Леха отпускал меня сам?

— Я довезу домой, — в голосе прозвенела сталь.

— В этом нет необходимости. Такси приедет через пару минут, а тебя в приемной уже, наверное, заждались.

— И за что ты мне такая вредная досталась?!

С этими словами меня, как манекен, дотолкали до «Ауди» у крыльца, посадили на переднее сиденье и застегнули ремень безопасности.

— Так гораздо лучше!

Хлопнула дверь, и я чуть не застонала от отчаяния. Сил на новую стычку не было. Не хотелось от Лехи ничего. Устала. Вычихалась. Еще в приемной болело все от такого соседства. Виски словно дрелью кто-то буравил, и мышцы крутило, как во время гриппа.

Ума не приложу, как выдержала бы, попытайся он завести разговор. Но Леха будто и правда лишь подвезти хотел. Смотрел исключительно на дорогу. Молчал. Постукивал иногда указательным пальцем по рулю.

Как спящий вулкан, который может проснуться в любой момент и выжечь все вокруг себя.

Меня обжигало от одного только ожидания. Сердце сбивалось на аритмию. И как в трансе, не в силах повернуть голову, я смотрела на мужские пальцы. Длинные, узловатые, без колец и с маленькой родинкой на внутренней стороне правого безымянного. Скользила взглядом по красивым запястьям с выпуклым плетением вен, по металлическому браслету часов, по коротким жестким волоскам, которые так и хотелось потрогать…

Никогда не считала себя фетишисткой, но на эти руки можно было смотреть вечно. Любоваться тем, как сжимают руль, как подушечками пальцев проходятся на поворотах по оплетке. Кожа к коже. Плавно. Ласково…

Чистый мазохизм. Какая-то особая форма, при которой больно от взгляда.

То ли эмоций в последнее время было слишком много, то ли гормоны решили разбушеваться, но даже глаза пекло. Дикая, непонятная слабость.

Может, и правда заболела? Хотела ведь спрятаться от работы за какой-нибудь выдуманной болячкой. Вот! Получите, распишитесь! Полный набор симптомов. Небось, даже опытный терапевт голову сломает.

Надежда оставалась лишь на то, что все пройдет с исчезновением Крамера. Я очень этого хотела. Однако к моменту, когда машина остановилась возле моего подъезда, нервная система совсем пошла вразнос, а слабость превратилась в невидимую сеть, опутавшую все тело.

Нужно было выбираться из этого болота. Отыграть роль стервы до конца. Сказать «спасибо» и отчалить в свою гавань.

Я бы и сказала, и пошла, но… Язык не слушался, губы отказывались открываться, а Леха… Он внезапно изменился.

Мой вулкан все же взорвался.

Только я коснулась ручки дверцы, как он перехватил меня под грудью и резко потянул на себя.

— Хреново, Поля? — покрывая поцелуями щеки и шею, прошептал с глухим рыком.

Я всхлипнула, все еще удерживая контроль. Попыталась оттолкнуть. Наказание последовало незамедлительно. Щелкнув что-то под креслом, Леха задвинул сиденье назад и пересадил меня уже иначе. Грудью к груди, пахом к паху. Верхом.

— Хорошо спишь по ночам?

Этот бешеный не сдерживался совсем. Сминал спину, заставляя прогибаться на себя. Стискивал бедра, жестко, требовательно. Прикусывал кожу над ключицей.

— Как младенец, — ахнула, почувствовав, как наглые пальцы задрали юбку, оголили резинки чулок и прикрытые лишь тонким кружевом полушария.

— И я не снюсь? Не снится, как трахаю тебя? — обжигающе горячие ладони легли на ягодицы. Звонко шлепнули и тут же принялись гладить. Нежно, бережно, самими кончиками пальцев.

— Нет.

Я больше не могла. Ни бегать от него, ни сопротивляться самой себе. Как там у психологов? «Сила большая, чем я» — вот она. Смывает все мысли, как цунами. Бьет по нервам смелой лаской.

— А врать, Поля, ты так и не научилась.

Белье съехало в сторону.

Вряд ли кто-то мог увидеть мой голый зад в этом углу стоянки. Справа нас закрывал огромный, брошенный еще год назад микроавтобус. Слева — плакучая ива. Но от стыда хотелось сгореть.