«Ну пожалуйста… Не надо! Я не хочу здесь быть! Хочу уйти! Выпустите!»

Динка знает, что будет дальше…

Мамочка закрывает ее собой. Вопль! Хрип! Тишина.

«Не надо! Не надо! Ну не надо же!!!»

Что они пытаются вытащить из нее? Живую нору? Спящую маму? Что им нужно?! Зачем они это делают с ней?!

Выход! Выход! Выход! Выход!

«Здесь плохо. Здесь страшно. Не заставляйте меня. Хочу выбраться!».

Динка вдруг понимает. Иномирный калейдоскоп. Они хотят его увидеть. Им нужны позвякивающие и танцующие прямо в воздухе разноцветные стеклышки.

Впереди что–то вспыхивает — красивое, яркое и…

Сознание отчаянно и упрямо сопротивляется. Сжимается пружиной. Взрывается злостью. Встает стеной.

Они его не увидят.

«Не отдам. Я променяла на него маму. Никому не отдам. Мое».

Бездна, не имеющая ни имени, ни дна, внезапно становится плотной — как будто уступает сопротивлению. Падение прекращается и начинается скольжение.

Динка чувствует, что ее мучение закончилось — неподвижные глаза куклы, притворяющейся человеком, живой девочкой, отпустили ее.

Все померкло. Пришла темнота. В этот раз — настоящая, не подделка. Но Динка не боялась. Темнота была ее спасением.





* * *




Во сне Динка слышала разговор двоих.

— У тебя серьезные покровители, мальчик, — говорил холодный и сиплый мужской голос. — От самого губернатора позвонили. Открой секрет по старой дружбе, как ты сумел втереться в доверие к таким влиятельным людям?

— Вы просите о невозможном, доктор, — ответили ему; спокойно, почти равнодушно. — Если я расскажу свой секрет, он перестанет быть секретом.

«Знакомый голос, — подумала во сне Динка. — Кто это говорит?».

— К тому же… Разве вы мне друг, доктор Стерх, учитывая, что, дай вам волю, вы бы вскрыли меня, как консервную банку, чтобы посмотреть, что у меня внутри?

Какое–то время доктор молчал, потом ответил:

— Апокалипсис Хараминска дал нам большие возможности. Существование таких, как ты, — шанс для человечества. Почему вы умеете то, что недоступно обычным людям? Почему не подвержены подавляющему числу заболеваний? Почему вас обходит стороной хараминская кома? Я ученый. И врач. Изучать вас — моя задача.

Его собеседник скептически хмыкнул.

— Ребенок–телепат, который находился в одной комнате с этой девочкой… он тоже умер ради человечества?

— Ошибки неизбежны, — равнодушно сказал доктор.

«О чем они говорят? — спросила себя Динка. — О ком? Ребенок–телепат? Улик? Они говорят о нем? Улик умер?».

— Вы изучаете строение наших клеток, состав крови и работу мозга, — со вздохом сказал его собеседник. — Вы облучаете нас с ног до головы рентгеном, но снова и снова убеждаетесь лишь в том, что физиологически мы ничем не отличаемся от остальных людей. А опыты, которые вы над нами ставите, иногда отбирают наши жизни. И все без толку. «Сотер» впустую проедает бюджетные деньги — вот, как обстоят дела на самом деле. Вам не приходило в голову, что губернатор и те, кто над ним, давно подумывают над этим?

Доктор Стерх раздраженно хмыкнул.

— Рано или поздно мои исследования дадут результат, — сдержанно сказал он. — Это лишь вопрос времени.

— Так вы ничего не добьетесь, доктор, — снова произнес знакомый голос. — Вам ничего не дано увидеть и ничего не дано узнать. Мне жаль вас.

Динка почувствовала прикосновение прохладных рук. Тело словно стало невесомым, а в следующее мгновение ее окутало, обволокло, обернуло собой чужое тепло. Знакомое — до того знакомое, что Динка заплакала бы, если бы не спала.

Она догадалась — во сне кто–то взял ее на руки и куда–то понес.

— Мальчик, — раздался вдогонку холодный и сиплый голос. — Запомни: рано или поздно настанет момент, когда твои защитники перестанут в тебе нуждаться. Тогда ты попадешь в мои руки, и я непременно узнаю, что у тебя внутри. Можешь не сомневаться во мне.


Над головой Динки весело хмыкнули.

— Вы должны бояться этого, как никто другой, доктор, потому что если это когда–нибудь случится, вы отречетесь от всего, во что верили прежде. Ваш закоснелый мозг ученого может не вынести правды.

Мир снаружи встретил Динку дуновением летнего воздуха. Здесь, на равнине, посреди пустоты, где стояли белые корпуса Сотера, было ветрено.

Ветер скользнул по телу девочки, снимая оковы сна, и Динка почувствовала себя живой — впервые с того момента, как ее заперли. Она наконец смогла раскрыть тяжелые веки, и сразу же увидела знакомое лицо.

Руи.

Это уже было. Точно так же он нес ее на руках в чужом мире — после того, как спас.

Динка снова закрыла глаза и уткнулась носом в ткань его рубашки — как будто после блуждания по Северному полюсу наконец–то нашла теплое жилье, в котором могла почувствовать себя в безопасности.

— Не бойся, — словно подтверждая ее мысли, произнес над головой Динки голос Руи, — теперь все будет хорошо. Я обещаю.

Когда Динка решилась открыть глаза, высокие ворота «Сотера» остались за спиной Руи. Покосившись в другую сторону, девочка увидела знакомую серую легковушку. Возле нее, положив согнутую в локте руку на крышу автомобиля, стоял высокий мужчина с собранными на затылке в короткий хвост пшеничными волосами. Ждет их, поняла Динка.

Он открыл дверцу и помог Руи усадить девочку на заднее сиденье салона. Динка сразу сжалась в комочек, как эмбрион, боком навалившись на спинку и уронив туда же голову.

Руи сел в салон с другой стороны, рядом с девочкой. Потянул ее за руку и уложил на сиденье, подставив свою ногу вместо подушки. Динка сразу схватилась за его колено.

— Я никуда не денусь, — тихо заверил он.

Его теплая ладонь мягко легла ей на голову. Руи не гладил Динку по волосам, не пытался успокаивать, но тяжесть его руки была как будто доказательством того, что теперь Динка под его защитой.

Хлопнула дверца авто на переднем сиденье со стороны водителя. Завелся мотор, и машина тронулась с места — мягко и плавно, Динку лишь едва заметно качнуло.

— Руи? — тихо позвала Динка; собственный голос показался сиплым, как при простуде.

— Да?

— Улик, — тихо произнесла девочка. — Это правда, что он…

Динка не смогла закончить предложение, и Руи ответил не сразу. А когда ответил — прозвучало лишь одно слово:

— Правда.

Несколько секунд девочка лежала тихо. В груди давило, как будто внутренности окаменели и, потяжелев, тянули вниз. А потом эта тяжесть внезапно хлынула наружу.

Динка чувствовала, как исказилось в гримасе лицо, и горячая влага потекла по переносице, по вискам — прямо на джинсы Руи. Ткань под Динкиной головой намокла. Судорожно всхлипывая, сквозь застилающую глаза пелену Динка видела, как поглядывает в зеркальце заднего вида сидящий за рулем человек. Ей было стыдно реветь под чужим взглядом, но остановить слезы она никак не могла. И тогда Руи их спрятал.

Он опустил руку, до сих пор лежащую на Динкиных волосах, и закрыл своей ладонью ее глаза. А Динка схватилась за эту руку и прижала к себе еще крепче. Ладонь Руи мгновенно стала мокрой от ее слез.

Но руку он не убрал.





Глава 4

ДЕВОЧКА ВХОД–И–ВЫХОД




Во сне Динку убаюкивало море.

Сначала она чувствовала только запах, соленый и почему–то знакомый, а потом до ушей донесся шепот волн.

«Ш–ш–ш, — просили они, — не открывай глаза, иначе все исчезнет».

Она не хотела, чтобы он исчез — мир с морем и чайками, — поэтому послушалась, оставила глаза закрытыми.

Сквозь веки проникал солнечный свет. Сияние, теплое и радостное, пульсировало в ее глазах.

Ах, да… Там было точно так же: Динка подолгу смотрела на море, пока глазам не становилось больно, потому что солнце стояло прямо напротив нее. Там — солнце. Здесь — Динка. А между ними — море. Но когда она закрывала глаза, солнце не исчезало, оно просто превращалось в еще одно море — оранжевое море под сомкнутыми веками.

Мир повернулся вокруг нее, и Динка увидела невдалеке дома с заброшенными садами — там росли инжирные деревья. Ей очень хотелось инжира, но нельзя открывать глаза, ведь тогда все исчезнет.

Нестрашно. Она счастлива уже оттого, что сейчас здесь. Пусть даже это всего лишь сон.

Интересно, подумалось Динке, как она смогла увидеть сады, если не открывала глаза? Какие только странности не творятся во сне.