В глубине материнской души беспокойно заворочалась жаба.
– Вы совсем ничего не понимаете, да? Страшно далеки от кинобизнеса? – почти сочувственно вздохнула девушка в трубке. – Поясняю: модельные тесты – мы называем их снэпы – это снимки, которые определяют типаж актера. Ребенку без съемочного опыта сначала нужно сделать именно их.
– А потом еще что-то?
– Ха, «что-то»! – Телефонная девушка развеселилась. – Потом очень много всего! Полное портфолио профессионального актера, чтоб вы знали, включает и снэпы, и карту эмоций, и шоурилы – это видеовизитки. Вы, кстати, видео будете делать? Если да, то на комплекс услуг у нас есть объемная скидка.
– Если нужно, сделаем и видео, – сказала Натка.
Жаба выбралась из глубины материнской души и демонстративно размяла лапки.
– Тогда пишу: типажное мини-портфолио – пять фото и тридцатисекундный шоурил, это будет семнадцать тысяч девятьсот девяносто…
Натке вспомнились туфли за шесть тысяч девятьсот девяносто девять рублей. Они прощально сделали ей ручкой, вернее, ножкой.
– …но с нашей скидкой получится всего пятнадцать тысяч. Оплатите наличными или перечислением?
– Наличными.
– Тогда счет не выписываю, расплатитесь в студии перед съемкой.
– Простите, а обязательно делать пять фото? Нельзя ли обойтись двумя или тремя? Все-таки у нас мини-портфолио, как вы говорите…
Жаба, уже приготовившаяся к прыжку, замерла в ожидании ответа.
– Вы действительно ничего не понимаете, – посетовала телефонная девушка. – Какими двумя-тремя? Даже для первого знакомства кастинг-директора с вашим ребенком абсолютный минимум ракурсов и поз – портреты анфас и три четверти с улыбкой, прямой кадр по пояс, он же вполоборота и прямой в полный рост. Считать умеете? Это пять фотографий. Вы вообще хотите, чтобы ваш ребенок получал приглашения на кастинги?
– Хочу, – твердо сказала Натка.
– Тогда делайте профессиональное портфолио для актерских баз, иначе ничего не получится. На четверг вас записываю, годится?
– Да.
– На восемнадцать тридцать, устраивает?
– Угу.
У Натки получались только короткие слова – на длинные не хватало дыхания: ее душила жаба. Но Натка сопротивлялась и была намерена победить.
Хорошая мать не пожалеет инвестировать в будущее своего ребенка какие-то пятнадцать тысяч рублей. Пусть даже на них можно было купить целых две пары туфель за шесть девятьсот девяносто девять, и еще немного осталось бы…
– Запоминайте: одежда неброская, без лишнего объема, подходящая ребенку по росту и комплекции и позволяющая адекватно оценить его телосложение. У вас дочь или сын?
– Сын.
– Для мальчиков: джинсы или брюки, только не тренировочные, и рубашка, толстовка или футболка с длинным рукавом. Вся одежда спокойного, нейтрального цвета без крупных принтов. Полностью белое, черное, клетку, горох и контрастную полоску нельзя. То же самое касается слишком объемных вязаных вещей. Высокое горло, рюши, оборки и так далее – тоже нет, они искажают пропорции и делают шею короче. – Телефонная девушка выдавала инструкции быстро, четко, уже совсем без эмоций. – Волосы – чистые и аккуратно высушенные, никаких сложных причесок, экстремальных стрижек и яркой краски. Макияж – категорически нет! Максимум – легкое тональное средство, если нужно замаскировать внезапно вскочивший прыщ.
«Царапину, ссадину, шишку, синяк», – мысленно договорила Натка, поскольку ее гиперактивный ребенок обзаводился такими украшениями постоянно.
– И возьмите сменную обувь с чистой подошвой, это обязательно.
– Тапочки?
– Вы серьезно? Вы ни… – Кажется, телефонная девушка хотела повторить, что Натка ничего не понимает, но великодушно удержалась. – Нюансы учитывайте: у вас будет фото в полный рост, значит, ноги ребенка должны выглядеть эстетично. А тапочки – это, конечно, удобно, но не слишком элегантно.
– Тогда мы новые туфли…
– Нет, совсем новые туфли на съемку не берите, как и непривычную неразношенную одежду. Ребенку должно быть комфортно, иначе он будет отвлекаться от съемочного процесса. Ну, все понятно? Тогда ждем вас в четверг.
Натка положила трубку и вытерла вспотевший лоб.
– Во что мы ввязываемся? – пробормотала она.
Жаба квакнула отчетливо ругательно, умыла лапы и канула в глубину материнской души.
Чтобы вернуть себе душевное спокойствие и хорошее настроение, Натка стала в деталях представлять золотую статуэтку «Оскара». Большую, красивую, сверкающую в свете прожекторов.
Безусловно оправдывающую инвестиции в профессиональную карьеру будущего лауреата.
– Гримвагон?! – Никита откинул голову и захохотал.
– Правильно говорить – гримваген, – поправила я, любуясь радостным Говоровым.
Сегодня у него было дело в суде, и мы встретились перед началом рабочего дня в ближайшей кофейне, чтобы вместе позавтракать.
Было чудесное зимнее утро – тихое, кремово-розовое, все в уютных снежных кружевах. В кофейне вкусно пахло корицей и свежей сдобой, тихо звякали ложечки, негромко гудели голоса. Громко хохочущий Говоров выбивался из общей стилистики, но смотреть на него мне было очень приятно. Такой счастливый мужчина – отрадное зрелище для любящей женщины.
Отрадное и редкое: в зал суда Говоров, как обычно, явится в образе сурового прокурора.
– Хоть горшком назови, только рядом с судом не ставь, – переиначив пословицу, добавил Никита и с удовольствием укусил свежий бублик.
– Думаю, примерно такой будет резолюция Плевакина на заявлении Кобылкиной, – заметила я.
Мы еще похихикали – история с гримвагеном твердо обещала стать новым анекдотом, – а потом вместе пошли в суд. У Говорова в запасе было время, и он мог немного посидеть у меня в кабинете.
Нам не хотелось расставаться, это и радовало, и смущало, и вызывало досаду. Я чувствовала себя школьницей, которой некуда привести приятеля, такого же подростка.
Глупо, наверное. У Никиты прекрасная квартира, в которой он живет один, а мы встречаемся то в ресторанчике, то в кофейне…
Я размышляла об этом, не слишком внимательно просматривая скопившиеся на рабочем столе бумаге, Никита с Димой обсуждали разные внутрисудебные новости – кто женился, кто крестился, кто пошел на повышение, а кто рискует не пройти аттестацию – и мировую политику, при этом запросто называя глав разных стран и всемирных организаций по именам, как соседей по лестничной площадке.
Мужчины, даже самые умные и серьезные, любят посплетничать не меньше, чем женщины. Просто у них масштаб другой – более глобальный.
– Реджеп дождется, конечно, останется вовсе без руссо туристо, и кто ему тогда дыру в бюджете залатает, Джозеф, что ли? Да у того своих проблем по самый воротничок!
Говоров жестом отмерил уровень проблем американского президента, и Дима ворчливо-озабоченно, как старенькая бабушка, пробормотал:
– На себе не показывай, примета плохая!
Тут дверь в предбанник без стука открылась, и в проем по пояс сунулся охранник Виктор. Упираясь руками в косяк и, кажется, собственным телом преграждая кому-то доступ в кабинет, он обиженно сообщил:
– Еленвладимрна, тут к вам какие-то…
– Какие-то кто? – живо поинтересовался Говоров, как видно, перемывший уже все президентские косточки.
Виктор покосился в коридор, по-верблюжьи пожевал губами, подыскивая слово, и нашел его:
– Ходоки!
– Белые?! – обрадовался Дима.
Он большой поклонник «Игры престолов».
– Ходоки? Как к Ленину?! – Говоров, который сериалы вообще не смотрит, остался в прежней системе образов – с мировыми лидерами прошлого и настоящего.
– Еленвладимрна, я не пускал!
Виктор исчез из дверного проема, будто его вытянули из него за ноги, а взамен в сужающуюся щель ловко сунулась непонятная конструкция.
Не дав двери закрыться, она поперла вперед, как стенобитное орудие, с которым имела определенное сходство.
Что-то длинное, узкое…
Подробности мешал рассмотреть скрывающий конструкцию клетчатый флисовый плед.
Вот плед я узнала с уверенностью: покрывало из ИКЕА!
У меня дома таких два, одно у Сашки в комнате, другое на кухонном диванчике.
– Тихо, тихо, стоп машина! – заволновался Говоров. – Кто это, что это?
Я тоже забеспокоилась. Мирный икеевский пледик был всего лишь прикрытием, под ним могло скрываться что угодно, хоть гранатомет.
После жутких историй с сумасшедшими стрелками в школах я бы не удивилась появлению какого-нибудь мстителя с оружием в суде.
– Кто тут судья, э?
За подозрительной конструкцией появился крепкий мужчина, как принято уклончиво говорить, кавказской национальности.
– Я прокурор! – Говоров, мой защитник, выкатил грудь, вызывая огонь на себя.
– Не надо прокурора, судья нужен. – Мужчина поставил свою ношу и огляделся.
– Я судья, Кузнецова Елена Владимировна, – встав из-за своего стола, я вышла в предбанник.
– Вах, молодая какая, красивая! – восхищенно зацокал кавказец.
– Вы совсем ничего не понимаете, да? Страшно далеки от кинобизнеса? – почти сочувственно вздохнула девушка в трубке. – Поясняю: модельные тесты – мы называем их снэпы – это снимки, которые определяют типаж актера. Ребенку без съемочного опыта сначала нужно сделать именно их.
– А потом еще что-то?
– Ха, «что-то»! – Телефонная девушка развеселилась. – Потом очень много всего! Полное портфолио профессионального актера, чтоб вы знали, включает и снэпы, и карту эмоций, и шоурилы – это видеовизитки. Вы, кстати, видео будете делать? Если да, то на комплекс услуг у нас есть объемная скидка.
– Если нужно, сделаем и видео, – сказала Натка.
Жаба выбралась из глубины материнской души и демонстративно размяла лапки.
– Тогда пишу: типажное мини-портфолио – пять фото и тридцатисекундный шоурил, это будет семнадцать тысяч девятьсот девяносто…
Натке вспомнились туфли за шесть тысяч девятьсот девяносто девять рублей. Они прощально сделали ей ручкой, вернее, ножкой.
– …но с нашей скидкой получится всего пятнадцать тысяч. Оплатите наличными или перечислением?
– Наличными.
– Тогда счет не выписываю, расплатитесь в студии перед съемкой.
– Простите, а обязательно делать пять фото? Нельзя ли обойтись двумя или тремя? Все-таки у нас мини-портфолио, как вы говорите…
Жаба, уже приготовившаяся к прыжку, замерла в ожидании ответа.
– Вы действительно ничего не понимаете, – посетовала телефонная девушка. – Какими двумя-тремя? Даже для первого знакомства кастинг-директора с вашим ребенком абсолютный минимум ракурсов и поз – портреты анфас и три четверти с улыбкой, прямой кадр по пояс, он же вполоборота и прямой в полный рост. Считать умеете? Это пять фотографий. Вы вообще хотите, чтобы ваш ребенок получал приглашения на кастинги?
– Хочу, – твердо сказала Натка.
– Тогда делайте профессиональное портфолио для актерских баз, иначе ничего не получится. На четверг вас записываю, годится?
– Да.
– На восемнадцать тридцать, устраивает?
– Угу.
У Натки получались только короткие слова – на длинные не хватало дыхания: ее душила жаба. Но Натка сопротивлялась и была намерена победить.
Хорошая мать не пожалеет инвестировать в будущее своего ребенка какие-то пятнадцать тысяч рублей. Пусть даже на них можно было купить целых две пары туфель за шесть девятьсот девяносто девять, и еще немного осталось бы…
– Запоминайте: одежда неброская, без лишнего объема, подходящая ребенку по росту и комплекции и позволяющая адекватно оценить его телосложение. У вас дочь или сын?
– Сын.
– Для мальчиков: джинсы или брюки, только не тренировочные, и рубашка, толстовка или футболка с длинным рукавом. Вся одежда спокойного, нейтрального цвета без крупных принтов. Полностью белое, черное, клетку, горох и контрастную полоску нельзя. То же самое касается слишком объемных вязаных вещей. Высокое горло, рюши, оборки и так далее – тоже нет, они искажают пропорции и делают шею короче. – Телефонная девушка выдавала инструкции быстро, четко, уже совсем без эмоций. – Волосы – чистые и аккуратно высушенные, никаких сложных причесок, экстремальных стрижек и яркой краски. Макияж – категорически нет! Максимум – легкое тональное средство, если нужно замаскировать внезапно вскочивший прыщ.
«Царапину, ссадину, шишку, синяк», – мысленно договорила Натка, поскольку ее гиперактивный ребенок обзаводился такими украшениями постоянно.
– И возьмите сменную обувь с чистой подошвой, это обязательно.
– Тапочки?
– Вы серьезно? Вы ни… – Кажется, телефонная девушка хотела повторить, что Натка ничего не понимает, но великодушно удержалась. – Нюансы учитывайте: у вас будет фото в полный рост, значит, ноги ребенка должны выглядеть эстетично. А тапочки – это, конечно, удобно, но не слишком элегантно.
– Тогда мы новые туфли…
– Нет, совсем новые туфли на съемку не берите, как и непривычную неразношенную одежду. Ребенку должно быть комфортно, иначе он будет отвлекаться от съемочного процесса. Ну, все понятно? Тогда ждем вас в четверг.
Натка положила трубку и вытерла вспотевший лоб.
– Во что мы ввязываемся? – пробормотала она.
Жаба квакнула отчетливо ругательно, умыла лапы и канула в глубину материнской души.
Чтобы вернуть себе душевное спокойствие и хорошее настроение, Натка стала в деталях представлять золотую статуэтку «Оскара». Большую, красивую, сверкающую в свете прожекторов.
Безусловно оправдывающую инвестиции в профессиональную карьеру будущего лауреата.
– Гримвагон?! – Никита откинул голову и захохотал.
– Правильно говорить – гримваген, – поправила я, любуясь радостным Говоровым.
Сегодня у него было дело в суде, и мы встретились перед началом рабочего дня в ближайшей кофейне, чтобы вместе позавтракать.
Было чудесное зимнее утро – тихое, кремово-розовое, все в уютных снежных кружевах. В кофейне вкусно пахло корицей и свежей сдобой, тихо звякали ложечки, негромко гудели голоса. Громко хохочущий Говоров выбивался из общей стилистики, но смотреть на него мне было очень приятно. Такой счастливый мужчина – отрадное зрелище для любящей женщины.
Отрадное и редкое: в зал суда Говоров, как обычно, явится в образе сурового прокурора.
– Хоть горшком назови, только рядом с судом не ставь, – переиначив пословицу, добавил Никита и с удовольствием укусил свежий бублик.
– Думаю, примерно такой будет резолюция Плевакина на заявлении Кобылкиной, – заметила я.
Мы еще похихикали – история с гримвагеном твердо обещала стать новым анекдотом, – а потом вместе пошли в суд. У Говорова в запасе было время, и он мог немного посидеть у меня в кабинете.
Нам не хотелось расставаться, это и радовало, и смущало, и вызывало досаду. Я чувствовала себя школьницей, которой некуда привести приятеля, такого же подростка.
Глупо, наверное. У Никиты прекрасная квартира, в которой он живет один, а мы встречаемся то в ресторанчике, то в кофейне…
Я размышляла об этом, не слишком внимательно просматривая скопившиеся на рабочем столе бумаге, Никита с Димой обсуждали разные внутрисудебные новости – кто женился, кто крестился, кто пошел на повышение, а кто рискует не пройти аттестацию – и мировую политику, при этом запросто называя глав разных стран и всемирных организаций по именам, как соседей по лестничной площадке.
Мужчины, даже самые умные и серьезные, любят посплетничать не меньше, чем женщины. Просто у них масштаб другой – более глобальный.
– Реджеп дождется, конечно, останется вовсе без руссо туристо, и кто ему тогда дыру в бюджете залатает, Джозеф, что ли? Да у того своих проблем по самый воротничок!
Говоров жестом отмерил уровень проблем американского президента, и Дима ворчливо-озабоченно, как старенькая бабушка, пробормотал:
– На себе не показывай, примета плохая!
Тут дверь в предбанник без стука открылась, и в проем по пояс сунулся охранник Виктор. Упираясь руками в косяк и, кажется, собственным телом преграждая кому-то доступ в кабинет, он обиженно сообщил:
– Еленвладимрна, тут к вам какие-то…
– Какие-то кто? – живо поинтересовался Говоров, как видно, перемывший уже все президентские косточки.
Виктор покосился в коридор, по-верблюжьи пожевал губами, подыскивая слово, и нашел его:
– Ходоки!
– Белые?! – обрадовался Дима.
Он большой поклонник «Игры престолов».
– Ходоки? Как к Ленину?! – Говоров, который сериалы вообще не смотрит, остался в прежней системе образов – с мировыми лидерами прошлого и настоящего.
– Еленвладимрна, я не пускал!
Виктор исчез из дверного проема, будто его вытянули из него за ноги, а взамен в сужающуюся щель ловко сунулась непонятная конструкция.
Не дав двери закрыться, она поперла вперед, как стенобитное орудие, с которым имела определенное сходство.
Что-то длинное, узкое…
Подробности мешал рассмотреть скрывающий конструкцию клетчатый флисовый плед.
Вот плед я узнала с уверенностью: покрывало из ИКЕА!
У меня дома таких два, одно у Сашки в комнате, другое на кухонном диванчике.
– Тихо, тихо, стоп машина! – заволновался Говоров. – Кто это, что это?
Я тоже забеспокоилась. Мирный икеевский пледик был всего лишь прикрытием, под ним могло скрываться что угодно, хоть гранатомет.
После жутких историй с сумасшедшими стрелками в школах я бы не удивилась появлению какого-нибудь мстителя с оружием в суде.
– Кто тут судья, э?
За подозрительной конструкцией появился крепкий мужчина, как принято уклончиво говорить, кавказской национальности.
– Я прокурор! – Говоров, мой защитник, выкатил грудь, вызывая огонь на себя.
– Не надо прокурора, судья нужен. – Мужчина поставил свою ношу и огляделся.
– Я судья, Кузнецова Елена Владимировна, – встав из-за своего стола, я вышла в предбанник.
– Вах, молодая какая, красивая! – восхищенно зацокал кавказец.