– Поразмысли; можешь не спешить.

Он пожал плечами и направился к двери.

Я захрипела в кляп и засучила связанными ногами по полу. Он медленно повернулся.

– И это правильно. А поскольку верные решения принято вознаграждать, тебе можно сразу сделать глоток.

Он отложил упаковку с краской на край раковины и опустился передо мной на корточки. Поставил бутылку рядом и вынул мне кляп изо рта. Затем взял бутылку, свинтил крышку и поднес горлышко к моему рту, придерживая другой рукой голову. Глоток означал ровно глоток. Тем не менее я поблагодарила его и слизнула каплю с нижней губы.

– Теперь можно приступать.

Он поднялся с хрустом в коленях и шагнул к стеллажу. Когда развернулся, я увидела в его руках ножницы.

– Это все страшное недоразумение, – заговорила я хриплым голосом, пока он разрезал стяжки на моих запястьях. – Вы, наверное, спутали меня с кем-то. Я не Лена.

Ножницы в его руке замерли.

– Мое имя…

– Молчи! – рявкнул он так громко, что я вздрогнула.

Ножницы рассекли последнюю стяжку, и мои руки оказались свободны.

– Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не лгала мне?

– Но я не лгу…

– Я сказал, молчать!

Лицо его вдруг налилось кровью, на левом виске вздулась и запульсировала вена. Я невольно покосилась на ножницы в его руке.

– Прости, – проговорила я тихо.

Он что-то проворчал, я смотрела на ножницы.

– Что тебе нужно от меня? – спросила я осторожно.

Он потянулся к раковине, и вместо ножниц в его руках появилась упаковка с краской.

– Нужно, чтобы ты была красивой, Лена.

Его слова сдетонировали в мозгу, парализовали мышление. Короткое замыкание. Пронзительный вопль, сильный толчок ему в грудь. Он ударился головой о раковину, чтоб тебя, тварь! Мое тело рванулось вперед, каким-то образом встав на ноги. Дверь всего в паре метров от меня. Я покачнулась на затекших ногах, кровь хлынула в голову, соберись, движение за спиной, дверная ручка так близко, я протянула руку, почти коснулась ее… Меня резко рвануло назад. Его рука вцепилась мне в волосы, оттянув голову, и я повалилась на спину. Кожу головы словно огнем обожгло. Я ухватилась за его предплечье и ногами искала опоры. Он ревел, я тоже.

– Неблагодарная тварь!

– Что тебе нужно от меня, ублюдок?

Он поволок меня обратно к раковине, с силой швырнул об пол. Я всхлипнула и скорчилась у его ног, тело дернулось в рвотных спазмах.

– Мир сошел с ума, Лена, – заговорил он одышливо, но при этом совершенно спокойно. – Люди позабыли о благодарности. Забыли об уважении. Обещания утратили для них всякую ценность, никто не признает обязательств. Да и кто вспомнит о важности правил, если со всех сторон вам твердят, что правила не нужны? Я не упрекаю тебя, Лена. Ты запуталась. И все-таки я должен указать тебе последствия твоего проступка.

Он выждал, чтобы слова его обрели вес. Затем я услышала, как он глубоко вздохнул, и сама инстинктивно набрала воздуха. А после закрыла глаза. Его первый удар пришелся мне по животу.





* * *


Знаешь, Лена, в тот момент я понятия не имела, о каких правилах он говорил, но уже тогда четко усвоила одно из них. Я – это ты; в противном случае меня ждет смерть. Можешь называть это рефлексом, как тебе угодно. Можешь считать меня малодушной или сумасшедшей, мне все равно. Только не удивляйся, что в первую секунду, когда полицейский спросил мое имя, я не смогла ответить иначе как:

– Лена. Мое имя Лена.





* * *


– Фамилия?


Полицейский из Кама достает блокнот и карандаш. От меня не укрылся тон его отрывистого вопроса.

Я качаю головой. У Лены нет фамилии.

– Ну, по крайней мере, вы не Лена Бек, – заключает Мюнхен и сдвигается на край стула.

Невольно касаюсь лба; шрам над бровью, кажется, горит. То ли под пристальным взглядом полицейского, то ли от пота, выступающего из каждой поры. Сложно сказать.

– Кто вы? – снова спрашивает Кам, спокойно, проговаривая каждое слово.

Кажется, в считаные секунды мой ответ оборачивается ложью, и мне сложно с этим не считаться. Возможно, у него даже есть основание, чтобы вкладывать недоверие в свой вопрос. Быть может, это и в самом деле ложь. Быть может, в этом вина не только твоего супруга, но в той же мере и моя. Куда легче убеждать себя, что все те кошмарные вещи происходили с Леной, и никак не с Ясмин.

Ясмин наслаждается жизнью где-то в этом мире. Втягивает воздух после дождя. Спорит из-за первого и последнего кусочка шоколада. Вдыхает аромат ландышей. Танцует под Дэвида Боуи и неумело подпевает. После долгой ночи киснет над своим пивом и сосиской карри с дурацким чувством, которое принимает за любовь. Невозмутимо и свободно творит глупости и добрые дела, которые и составляют эту жизнь. Глупости, которые я пыталась вспоминать, когда твой муж забирался на меня, а мне хотелось умереть.

Я смахиваю слезы с подбородка и шмыгаю носом.

Мюнхен прокашливается.

– Позвольте кое-что рассказать вам, Лена…





Маттиас


Рассветные сумерки высвечивают небо на горизонте. Можно даже наблюдать, как новый день подъедает ночную тьму. Часы вот-вот покажут пять. Мы по-прежнему в палате, дожидаемся Герда и Гизнера. Я стою возле окна, Карин все так же сидит на постели. Я вижу в отражении, как она болтает ногами. Голова опущена, руки лежат на коленях. Время от времени слышится тихий вздох. Я прокручиваю в голове события последнего часа и пытаюсь разобраться. Женщина, которую мы принимали за нашу пропавшую дочь, нам незнакома. На краткий миг мысли возвращаются к Герду. Этой бестолочи следует сказать спасибо за весь тот переполох. Он сгреб в кучку жалкие остатки наших надежд и со спокойной душой подпалил. Оставил нам один лишь пепел.

Я смотрю в небо, подхваченный религиозным порывом. Ты уже давным-давно там, наверху, Лена, так ведь?

Я не сознаю, что начал всхлипывать, пока в отражении не возникает лицо Карин. Я чувствую, как спины касается ее рука. Она кладет голову мне на плечо и закрывает глаза. Мы оба это понимаем. Раз уж Лена не объявилась этой ночью, нам следует наконец-то смириться с мыслью, что она не вернется никогда. Теперь, в холодной реальности больничной палаты, эта мысль воспринимается совсем иначе, чем в прошлом, когда мы строили догадки о том, что могло произойти с нашей дочерью. До этого часа то были всего лишь теории, дававшие известный простор для маневра. Я понимаю, что последние четырнадцать лет эти идеи и составляли наше жизненное пространство, единственное, где мы могли существовать. Теперь этого места не стало. Мы плывем где-то в вакууме, там, в небесах. Как два астронавта, которым оборвали кислородные шланги. Я беру Карин за руку. Мне не хочется одному затеряться в этой черной пустоте. Карин кивает, словно может прочесть мои мысли. Я заключаю ее в объятия и прижимаю к себе, насколько хватает сил. Новый день озаряет небеса. Ханна, так ее зовут… Ты назвала ее в честь моей матери. Это прелестно, Лена. Просто прелестно.





Лена


– Студентка из Мюнхена двадцати трех лет, юная и беззаботная. Училась на четвертом семестре педагогического факультета. И ее отец клянется, что она с детства хотела стать учителем. А я готов был поспорить, что она займется какими-нибудь искусствами. Может, начнет писать. У нее и в самом деле была богатая фантазия, и она выдумывала диковинные истории. Или стала бы актрисой, ей и это отлично подошло бы. Так или иначе, она принадлежала к тому типу девушек, на которых невольно оборачиваешься. Которым стоит лишь войти в помещение и улыбнуться, чтобы все присутствующие потеряли дар речи. Длинные светлые волосы, голубые глаза, изящная фигура… Она пропала, когда возвращалась домой с вечеринки. Бесследно, будто ее и не было. Ни единого свидетеля, ничего. Последними ее видели другие люди на той вечеринке, и они утверждали, что Лена не отказывала себе в алкоголе, а возможно, и в других веществах. Ну вы понимаете… Высказывалось много гипотез. Дорога домой проходила через Изар, Райхенбахский мост. Мы не исключали, что она упала в реку и утонула. Неоднократно посылали водолазов на поиски, но так ничего и не обнаружили. Проверили друга Лены, но тот не имел никакого отношения к исчезновению, хотя ее отец долгое время не желал в это верить. Мы допускали в том числе и похищение, вот только нам не поступало требований выкупа. И кто сказал, что это дело рук одного человека? С тем же успехом Лену могли захватить торговцы людьми. Похитить и продать за границу. Принуждение к проституции; думаю, вы о таком слышали. В общем, как видите, вариантов множество. Но факты таковы: мы просто не знаем, что произошло с Леной Бек четырнадцать лет назад. До сих пор. Тогда я обещал ее отцу, что найду ее. Знаете, что полицейский должен усвоить, еще будучи курсантом? Нет? Нельзя давать обещаний. Неисполненные обещания ломают людей. И отец Лены сломлен, уж вы мне поверьте. Он до сих пор страдает, каждый день. Мне тоже тяжело, впрочем, как и всем нам. Этот шрам у вас на лбу… Лена заработала свой в возрасте четырех или пяти лет, ударилась об угол книжного шкафа. И это произошло в моей гостиной, можете себе представить? Ее отец был вне себя. А откуда ваш шрам?

Кажется, я делаю вдох впервые с того момента, как Мюнхен стал рассказывать. То же самое можно сказать о его коллеге. Я слышу, как тот с шумом втягивает воздух.

– Это сделал он. – Я осторожно касаюсь шрама над бровью. Порезы, полученные сегодняшней ночью, когда-нибудь заживут, а этот так и останется моим клеймом.

– Вы можете сказать, кто он?

Я киваю.

– Человек, который похитил меня…





* * *


Человек, который назвал меня Леной, а затем избил.

Я лежала, свернувшись, на своем прежнем месте, на полу справа от раковины. Сжимала в руке зуб, выбитый в самый разгар. Я насчитала шесть ударов ногой и еще три – кулаком. Хотя он уже оставил меня, перед глазами, закрывала я их или нет, все еще вспыхивали радужные огни. Фейерверк, воспламененный болью. Все мое тело пульсировало, как одна сплошная гематома.

Он стоял надо мной и разминал костяшки пальцев.

– Теперь мы можем продолжать, Лена?

Не дожидаясь ответа, наклонился, железной хваткой взялся за мои запястья и поднял. Я заскулила. Ноги меня не держали, и я снова повалилась на пол.

– Ты должна приложить немного усилий, Лена.

На этот раз он взял меня под мышки и снова поднял, после чего поволок к раковине, над которой висело зеркало. Старое, почти выцветшее зеркало, оно едва отражало мое лицо. И все же я разглядела бурую дорожку высохшей крови, которая тянулась от моего носа и по подбородку. В поисках опоры я ухватилась за края раковины и уставилась в сливное отверстие.

– Ах, Лена, – произнес он мне в затылок. – Не лучшее начало.